Герофилия что-то почувствовала, забеспокоилась, сняла ладонь с моего лба и спросила:
— Что такое ты видишь? Ты стал как каменный… Я ответил:
— Он неподвижен и скрыл свое лицо под повязками. Он стоит совершенно спокойно и указывает на север.
И вдруг гул в моих ушах стал совершенно невыносимым, меня ослепил яркий свет, и я, упав на землю, потерял сознание. Когда я пришел в себя, мне почудилось, что я лечу среди звезд и вижу далеко внизу землю; гул же в ушах, хотя и ослабел, все еще докучал мне. И только когда я открыл глаза, я понял, что лежу на каменном полу пещеры. Рядом со мной на коленях стояла Герофилия и растирала мне руки, а девушка вытирала мой лоб и виски тряпочкой, смоченной вином.
Увидев, что сознание вернулось ко мне, Герофилия сказала дрожащим старческим голосом:
— Твой приход был предсказан, и ты узнан. Не связывай больше свое сердце с землей. Ищи только самого себя, чтобы познать свою суть, о ты, бессмертный!
Потом я разделил с ней хлеб и вино, и она плачущим голосом рассказывала мне о своей тяжелой старости — так, как мать рассказывала бы сыну. Еще она говорила со мной о своих детях и показывала свиток, на котором записала свои видения — то прозой, то стихами. Среди прочих предсказаний там было одно, удивившее меня, мол, в Греции родится царь, который покорит Персию, завоюет все восточные страны и умрет, окруженный почетом, в тридцатилетнем возрасте. Я думаю, это предсказание относилось к неким очень отдаленным временам, так как при моей жизни ничего подобного не произошло. Наоборот, Греция после всех одержанных ею побед разрушает себя изнутри, ибо Афины и Спарта непрерывно выясняют, кто из них сильнее.
Когда наконец я вышел из пещеры, солнце осветило землю передо мной и в его лучах сверкнул маленький камешек. Я поднял его. Это был круглый матовый кусочек гравия. Я спрятал его в мешочек, к другим камням моей жизни, и впервые понял, что моя якобы бессмысленная привычка подбирать и сохранять каменные осколки служит мне службу; каждый камешек показывал, что жизнь моя подошла к очередной грани, за которой непременно продолжится.
Мои товарищи ожидали меня и удивлялись тому, что я столько времени беседую с Герофилией. Когда я присоединился к ним, мне все еще казалось, что я сплю, и позже они говорили, что долго не могли разобрать ни слова из моих речей. У меня страшно болела голова, а глаза опухли так, что я почти ничего не видел.
Демодот, к счастью, истолковал предсказания прорицательницы удачным для нас образом и позволил нам отплыть из Кимы. Он велел только снять с обоих наших кораблей боевые знаки и убрал их в свою сокровищницу, нисколько не заботясь о том, чтобы отослать их Гелону. Нас это, впрочем, не огорчило, мы хотели лишь одного: как можно скорее покинуть этот необычный город.
6
Достигнув Тарквиний, мы передали наши лишенные боевых знаков и весьма потрепанные корабли портовым стражникам и сошли на берег. Никто не приветствовал нас, не улыбался — наоборот, люди отворачивались, хмурились, закрывали лица. Мало того: при нашем приближении улицы пустели — такой страшной была весть, привезенная нами в страну этрусков. Поэтому мы наскоро распрощались, и уцелевшие в битве под Гимерой жители Популонии и Ветулонии нанялись на торговое судно, чтобы добраться до родных городов. Те же, кто происходил из других мест, набросили на головы накидки в знак траура и пешком отправились по домам. Все они до конца своих дней разучились смеяться и быть многословными.
Я же с десятью тарквинцами направился к Ларсу Арнту. Он выглядел очень мрачным и говорил сквозь зубы, однако же ни в чем не упрекал нас, а внимательно выслушав наш рассказ, он попросил меня остаться и оделил всех дарами. Когда мы уже собирались уходить, он сказал мне следующее:
— Даже самый отважный напрасно сражается с судьбой. Даже боги зависят от нее, даже они: я, конечно, имею в виду только тех из них, чьи имена нам известны и кому мы приносим жертвы. Боги, которых мы не знаем, стоят так высоко, что могут пренебрегать волей рока.
Я попросил его:
— Обвиняй меня, ругай, ударь, если хочешь, чтобы снять тяжесть с моей и твоей души!
Ларс Арнт слабо улыбнулся и ответил:
— Это не твоя вина, Турмс. Ты был только посланцем. Зато мне сейчас и впрямь не позавидуешь, ибо предводители всех наших четырехсот родов разделились на два лагеря, и сторонники Греции винят лишь меня в том, что греки стали нашими заклятыми врагами. Их товары безумно подорожали, и теперь только за бешеные деньги можно купить аттические вазы, в которых мы привыкли хоронить умерших. Но кто же мог предположить, что эллины одержат победу в войне с самим великим царем? Впрочем, я уверен: дело вовсе не в том, что этрусские воины принимали участие в битвах на стороне Карфагена. Видишь ли, греки давно ненавидят тирренских купцов, ибо завидуют их успехам в торговле. И нам не стоит сейчас унижаться перед ними, потому что это ни к чему не приведет. Они и так всячески издеваются над нами и хвастаются своими военными победами — ты же знаешь, как любят они задирать нос…
Он положил руку мне на плечо и продолжал: — Слишком много людей здесь привыкло восхищаться греческим образованием и усвоило дух сомнения и упрямства, так свойственный грекам. Только города в глубине страны по-прежнему живут по священным обычаям, порты же стали совсем светскими и весьма сочувствуют победителям. Не оставайся в Тарквиниях, Турмс. Скоро в тебя начнут кидать камни за то, что ты, чужеземец, вмешивался в дела этрусков. Я распахнул плащ и показал ему едва затянувшуюся рану от меча на боку, а также пузыри на ладонях. Я был очень задет его словами и сказал:
— Да знают ли тут, сколько раз я был на волосок от гибели, сражаясь за тирренов? Поверь, это не моя вина, что я остался в живых!
Ларс Арнт выглядел озабоченным и не смотрел мне в глаза. Он проговорил:
— И все же ты чужой здесь, Турмс. Конечно, я не могу, подобно моему отцу, похвалиться тем, что сразу, с первого же взгляда, узнал тебя, но все-таки ты дорог мне, и я не хотел бы, чтобы толпа закидала тебя камнями.
Непрерывно заверяя меня в своей преданности, Ларс Арнт очень быстро выгнал меня из города. Лишь спустя довольно длительное время тарквинцы поняли, что греки завистливы и хитры и способны на подлость ради достижения своих целей. Местные купцы начали терять свои корабли и товарные склады в греческих портах, но и тогда только самые дальновидные из этрусков смогли разобраться в происходящем и отыскать истинных виновников. Прочие же жаловались, говоря:
— Все выглядит так, будто какая-то невидимая рука хватает нас за горло. Наша торговля хиреет. Заморские товары становятся все дороже и дороже, а наши — дешевле и дешевле. Прежде тот, кто посылал свои корабли во многие страны мира, чтобы торговать с ними, богател и радовался жизни, теперь же все совсем иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147