Его не было дома. Трубку взял его отец и недовольным голосом мне сообщил, что Леша уехал на Гавайи и вообще он, отец, больше ничего о своем отпрыске знать не желает. Чего-то Леша натворил… Киллером он, что ли, стал, раз на Гавайи свалил и родной папа знать его не хочет?
– Фигня какая, – сказал я. – Один в Турции, другой в Питере, этот на Гавайях… И на какие шиши, позвольте вас спросить?.. И чего им летом дома не сидится, Гулливерам фиговым. Этот вообще трубку не снял. Кому бы еще звякнуть? Женька женат, его эта мегера фиг выпустит, Колька зашился… Куда ему, он и так дурной был… О! Серега! Он ведь у нас, кажется, писатель теперь, да? – И поскольку в пустой квартире никто и не думал возражать, я продолжил: – Писатель. А писатели пьют. Хемингуэй пил, Достоевский играл, Гоголь… Хрен его знает.
При упоминании о Достоевском и его времяпрепровождении головокружение вышло на новую спираль, и я залил его вместе со спиралью остатками первой бутылки. Кроме того, я вдруг заметил, что либо размышляю вслух, либо разговариваю сам с собой, а и то, и другое было нехорошими симптомами. Поэтому я заткнулся и приказал пальцу набрать еще один номер.
– Слушаю вас очень и очень внимательно.
– Алло, Серега!
(По соображениям цензуры в этом месте пропущено порядка трех тысяч слов, описывающих гулянку в двух ресторанах и катание на машинах по ночной Москве в сопровождении случайных знакомых и женщин не самого тяжелого поведения. Сей факт объясняется теми соображениями, что, если в число читателей данного опуса случайно попадет хоть один иностранец, этого будет вполне достаточно, чтобы имидж русского человека упал с просто низкого до запредельно низкого. Ну а русский человек поймет все и без описаний.)
Ага, про свое новое увлечение я не забыл. Катаясь на машинах, мы таки дали два круга по МКАД, хотя Серега все время возникал, какого черта у него рябит в глазах от мелькающих фонарей. Потом я ему все объясню.
Геныч. Какого черта он приперся из Питера? Потому что я ему позвонил? Странно, он был приятным человеком и хорошим собутыльником, но своим близким другом я его не считал. Да и он меня, наверное, тоже. Но, раз уж он приехал, надо нанести ему визит вежливости.
Стоя в очередной московской пробке, я отзвонился на работу и взял отгул, наврав шефу, что поработаю над сайтом с домашней машины, чего, конечно, делать не собирался. Трафик-то платный.
Подъехав к любимому кабаку Геныча, я понял, что он уже внутри. Как? Путем несложного логического анализа. Прямо перед входом в ресторан стоял черный тонированный «Гелендваген» с питерскими номерами.
Стоянка была пустой в это время дня, так что я бросил свою машину рядом и вошел.
Хозяином «Дров» был выходец из маленькой, но гордой страны, расположенной высоко в горах, и звали его Тиграном, что не мешало ресторану быть закошенным под русский трактир начала позапрошлого века. Стены расписаны пасторальными фресками, мебель из грубо оструганных досок, официантки в национальных мини-юбках, традиционные блюда русской и европейской кухни и, как маленькая слабость хозяина заведения, великолепная подборка кавказских вин и коньяков.
Геныч сидел за столом вместе с каким-то незнакомым мне чуваком, очевидно доставившим его в столицу питерским водилой, и налегал на салаты.
Геныч был личностью яркой и запоминающейся В нем было под два метра роста, более ста килограммов живого веса, он носил короткую стрижку, кожаные штаны и полтора килограмма понтов. Разговаривал исключительно по понятиям, прилюдно чесался и рыгал, короче, вел себя как самый настоящий бандит, коим вопреки всему вышеперечисленному не являлся, хотя никого и никогда не смог бы в этом убедить. У него был вполне легальный бизнес, связанный с торговлей авиационным топливом, кроме того, в данное время он пытался построить пивоваренный завод.
Однако все люди, работающие в этой стране и имеющие более-менее приличные деловые достижения, крепко связаны с криминалом.
– Здорово, Гога! – заорал Геныч, едва завидев меня в дверях. – Подваливай!
Я и подвалил. Стол был заставлен яствами, среди которых превалировали салаты и шашлыки. Посреди всего этого великолепия стояла ополовиненная бутылка коньяка. Также на столе был один чистый прибор, очевидно, для меня.
– Гога, это Лева, Лева, это Гога, – представил нас Геныч. – Гога – это мой московский кореш. Лева – это мой питерский кореш. Это он меня сюда привез.
– Слушай, – сказал я, – как-то неудобно получилось, что я тебя сорвал…
– Да ерунда, – сказал Геныч. – У меня все равно в Москве дела.
– Кстати, о делах, – сказал Лева. Был он субтилен, интеллигентен и носил очки. При этом ездил на «Гелендвагене» и ходил в сшитых на заказ костюмах. Из вышеперечисленного я сделал вывод, что как раз он – настоящий бандит. – Я вас покину. Мне тут тоже кое-кого навестить надо. Приятно было познакомиться.
– Взаимно, – сказал я.
Звякни мне вечером, – сказал Геныч. – После питерской сауны необходимо навестить московскую баню. Для сравнительного анализа.
– Обязательно, – сказал Лева. – Позвоню, как только с делами разберусь.
– Знаю я твои дела, – сказал Геныч. – В «Дорожном патруле» посмотрю. Или в «Петровке, 38».
– Чур меня, – сказал Лева, пожал нам руки и отчалил.
– Хороший он парень. Сидим в бане, все как воланчики, вдрабадан, я говорю, мужики, мне в Москву надо. Он говорит, без базара, надо так надо. Водила – класс. Почти как ты. Пить будешь? – спросил Геныч.
– Буду, – сказал я.
Вообще-то я не сторонник алкогольных напитков, потребляемых днем, да еще и при наличии в ближних пределах собственного руля, но отказать Генычу в такой ситуации было бы невежливо. Хлопну, как говорится, рюмашку, из уважения.
– Что пьешь?
– Коньяк, – сказал Геныч. – Я всегда пью коньяк.
Он набулькал кавказского напитка – мне на два пальца, себе на целую ладонь, и мы сдвинули стаканы.
– Поехали, так сказать! – провозгласил Геныч тост. – Чтоб они сдохли.
Мы выпили. Геныч понюхал кусок шашлыка и положил его обратно на тарелку.
– А ты закусывай, – сказал он. – На меня не смотри. У нас весовые категории разные. Питие – это процесс решения пропорции относительно количества выпитого и массой твоего собственного тела. Если ты напился в дрезину, это не значит, что ты много выпил. Это значит, что ты мало весишь.
– Ага, – сказал я, отправляя в рот кусок заливной рыбы.
– У тебя проблемы? – спросил Геныч.
– Нет, а с чего ты взял?
– Ты пьешь, – сказал он. – А люди пьют либо когда у них проблемы, либо когда на душе хорошо.
– А может, мне хорошо, – сказал я.
– Не похоже, – сказал он.
– А ты почему пьешь?
– Я, – сказал Геныч, – являюсь исключением, подтверждающим правило. Я пью всегда.
– Да нет у меня особых проблем, – сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
– Фигня какая, – сказал я. – Один в Турции, другой в Питере, этот на Гавайях… И на какие шиши, позвольте вас спросить?.. И чего им летом дома не сидится, Гулливерам фиговым. Этот вообще трубку не снял. Кому бы еще звякнуть? Женька женат, его эта мегера фиг выпустит, Колька зашился… Куда ему, он и так дурной был… О! Серега! Он ведь у нас, кажется, писатель теперь, да? – И поскольку в пустой квартире никто и не думал возражать, я продолжил: – Писатель. А писатели пьют. Хемингуэй пил, Достоевский играл, Гоголь… Хрен его знает.
При упоминании о Достоевском и его времяпрепровождении головокружение вышло на новую спираль, и я залил его вместе со спиралью остатками первой бутылки. Кроме того, я вдруг заметил, что либо размышляю вслух, либо разговариваю сам с собой, а и то, и другое было нехорошими симптомами. Поэтому я заткнулся и приказал пальцу набрать еще один номер.
– Слушаю вас очень и очень внимательно.
– Алло, Серега!
(По соображениям цензуры в этом месте пропущено порядка трех тысяч слов, описывающих гулянку в двух ресторанах и катание на машинах по ночной Москве в сопровождении случайных знакомых и женщин не самого тяжелого поведения. Сей факт объясняется теми соображениями, что, если в число читателей данного опуса случайно попадет хоть один иностранец, этого будет вполне достаточно, чтобы имидж русского человека упал с просто низкого до запредельно низкого. Ну а русский человек поймет все и без описаний.)
Ага, про свое новое увлечение я не забыл. Катаясь на машинах, мы таки дали два круга по МКАД, хотя Серега все время возникал, какого черта у него рябит в глазах от мелькающих фонарей. Потом я ему все объясню.
Геныч. Какого черта он приперся из Питера? Потому что я ему позвонил? Странно, он был приятным человеком и хорошим собутыльником, но своим близким другом я его не считал. Да и он меня, наверное, тоже. Но, раз уж он приехал, надо нанести ему визит вежливости.
Стоя в очередной московской пробке, я отзвонился на работу и взял отгул, наврав шефу, что поработаю над сайтом с домашней машины, чего, конечно, делать не собирался. Трафик-то платный.
Подъехав к любимому кабаку Геныча, я понял, что он уже внутри. Как? Путем несложного логического анализа. Прямо перед входом в ресторан стоял черный тонированный «Гелендваген» с питерскими номерами.
Стоянка была пустой в это время дня, так что я бросил свою машину рядом и вошел.
Хозяином «Дров» был выходец из маленькой, но гордой страны, расположенной высоко в горах, и звали его Тиграном, что не мешало ресторану быть закошенным под русский трактир начала позапрошлого века. Стены расписаны пасторальными фресками, мебель из грубо оструганных досок, официантки в национальных мини-юбках, традиционные блюда русской и европейской кухни и, как маленькая слабость хозяина заведения, великолепная подборка кавказских вин и коньяков.
Геныч сидел за столом вместе с каким-то незнакомым мне чуваком, очевидно доставившим его в столицу питерским водилой, и налегал на салаты.
Геныч был личностью яркой и запоминающейся В нем было под два метра роста, более ста килограммов живого веса, он носил короткую стрижку, кожаные штаны и полтора килограмма понтов. Разговаривал исключительно по понятиям, прилюдно чесался и рыгал, короче, вел себя как самый настоящий бандит, коим вопреки всему вышеперечисленному не являлся, хотя никого и никогда не смог бы в этом убедить. У него был вполне легальный бизнес, связанный с торговлей авиационным топливом, кроме того, в данное время он пытался построить пивоваренный завод.
Однако все люди, работающие в этой стране и имеющие более-менее приличные деловые достижения, крепко связаны с криминалом.
– Здорово, Гога! – заорал Геныч, едва завидев меня в дверях. – Подваливай!
Я и подвалил. Стол был заставлен яствами, среди которых превалировали салаты и шашлыки. Посреди всего этого великолепия стояла ополовиненная бутылка коньяка. Также на столе был один чистый прибор, очевидно, для меня.
– Гога, это Лева, Лева, это Гога, – представил нас Геныч. – Гога – это мой московский кореш. Лева – это мой питерский кореш. Это он меня сюда привез.
– Слушай, – сказал я, – как-то неудобно получилось, что я тебя сорвал…
– Да ерунда, – сказал Геныч. – У меня все равно в Москве дела.
– Кстати, о делах, – сказал Лева. Был он субтилен, интеллигентен и носил очки. При этом ездил на «Гелендвагене» и ходил в сшитых на заказ костюмах. Из вышеперечисленного я сделал вывод, что как раз он – настоящий бандит. – Я вас покину. Мне тут тоже кое-кого навестить надо. Приятно было познакомиться.
– Взаимно, – сказал я.
Звякни мне вечером, – сказал Геныч. – После питерской сауны необходимо навестить московскую баню. Для сравнительного анализа.
– Обязательно, – сказал Лева. – Позвоню, как только с делами разберусь.
– Знаю я твои дела, – сказал Геныч. – В «Дорожном патруле» посмотрю. Или в «Петровке, 38».
– Чур меня, – сказал Лева, пожал нам руки и отчалил.
– Хороший он парень. Сидим в бане, все как воланчики, вдрабадан, я говорю, мужики, мне в Москву надо. Он говорит, без базара, надо так надо. Водила – класс. Почти как ты. Пить будешь? – спросил Геныч.
– Буду, – сказал я.
Вообще-то я не сторонник алкогольных напитков, потребляемых днем, да еще и при наличии в ближних пределах собственного руля, но отказать Генычу в такой ситуации было бы невежливо. Хлопну, как говорится, рюмашку, из уважения.
– Что пьешь?
– Коньяк, – сказал Геныч. – Я всегда пью коньяк.
Он набулькал кавказского напитка – мне на два пальца, себе на целую ладонь, и мы сдвинули стаканы.
– Поехали, так сказать! – провозгласил Геныч тост. – Чтоб они сдохли.
Мы выпили. Геныч понюхал кусок шашлыка и положил его обратно на тарелку.
– А ты закусывай, – сказал он. – На меня не смотри. У нас весовые категории разные. Питие – это процесс решения пропорции относительно количества выпитого и массой твоего собственного тела. Если ты напился в дрезину, это не значит, что ты много выпил. Это значит, что ты мало весишь.
– Ага, – сказал я, отправляя в рот кусок заливной рыбы.
– У тебя проблемы? – спросил Геныч.
– Нет, а с чего ты взял?
– Ты пьешь, – сказал он. – А люди пьют либо когда у них проблемы, либо когда на душе хорошо.
– А может, мне хорошо, – сказал я.
– Не похоже, – сказал он.
– А ты почему пьешь?
– Я, – сказал Геныч, – являюсь исключением, подтверждающим правило. Я пью всегда.
– Да нет у меня особых проблем, – сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144