отводишь глаза, а все равно замечаешь, что происходит на экране. Женщина с собакой, колбаска экскрементов, и она ее глотает. Тошнотворно, нельзя поверить, но так и есть. В желудке спазмы, рвота подступает к горлу, кажется, сейчас вывернет наизнанку. Но ты должен смотреть в телевизор. Неизвестно почему, но должен.
Он и Лусинда. Красивая обнаженная Лусинда и он.
Она была так прекрасна. А мерзавец поставил ее на локти и колени и насиловал в зад. И при этом сообщал Чарлзу обо всем, что делал, – вел что-то вроде комментария:
– Гляди, Чарлз, как надо любить их в задницу. Они тебе наплетут, что им это не нравится. Врут! Все шлюхи обожают, когда их трахают в зад.
Он велел ей стонать. Приставил пистолет к голове и, прыгая у нее на спине, заставлял вопить. И она стонала. Наверное, от боли. Но казалось, от наслаждения. Стоны и есть стоны. Кто решится определить, чем они вызваны? Вот только глаза у Лусинды были крепко зажмурены, тушь текла с ресниц, и кровь проступала на искусанной нижней губе.
А Чарлз все смотрел. Сидел на стуле, будто привязанный, хотя его никто не привязывал.
– Смотри, Чарли, как дает… Вот так, детка… Вот так. Глотай папочкин подарок.
Картина изменилась. Он больше не насиловал ее сзади. Стоял перед ней и сжимал в ладонях лицо – красивое лицо Лусинды. А она давилась и икала, но эти звуки только сильнее распаляли насильника.
– О… да… да… смотри, Чарлз… Чарли… не пропусти ничего… Вот сейчас… сейчас кончу…
А потом Лусинда лежала, распластавшись на полу. Но много ли прошло времени? Чарлз в то утро и в тот день перестал воспринимать всякие «потом». Лусинда была покрыта потом и спермой и едва двигалась. Умерла? Нет, еще дышала. Только едва-едва. Чарлз посмотрел на запекшуюся на руках кровь. Чья это кровь? Он забыл, что его, что у него нос, похоже, сломан.
А грабитель стоял над ней и тер себе крайнюю плоть, голый, в одних носках и теннисных тапках. Смотрел на лежащую на полу женщину и возбуждал себя для нового раунда секса. Какого: пятого? шестого?
– Ты еще с нами, Чарлз? – спросил он. – Взбодрись, приятель. Сейчас опять начнется.
И началось.
Он снова ее взял. Словно марионетку, швырнул на кровать. Вертел и так, и сяк. Задрал к ушам ноги, раскинул руки. Похохатывал, не спешил – передвигал на дюйм туда, на дюйм сюда. Лусинда обмякла, будто неживая, будто тряпичная кукла.
А Чарлз рискнул испытать судьбу еще раз. Не он – его мужское начало, сознание рептилии метнулось со стула в сторону человека, который готовился изнасиловать Лусинду в пятый или шестой раз.
У него тут же закружилась голова. Он тыкался, словно слепой, крутился, как волчок, на одном месте и не мог определить, куда идти. Запинался, спотыкался, шатался. А грабитель его не замечал и продолжал возиться с Лусиндой, наверное, забыл, что Чарлз находится в комнате. Наконец Чарлз сориентировался, подошел к подонку сзади, схватил за горло и стиснул пальцы изо всей силы.
Он вложил в это всего себя, словно у него не осталось никаких «завтра», – поистине убийственную, стальную хватку. Но незнакомец спокойно, даже лениво поднялся и отпихнул его, будто выкинул в сторону мусор. Чарлз неуклюже шлепнулся на пол, не понимая, что случилось. Грабитель усмехнулся и покачал головой:
– Чарлз, Чарлз, что с тобой? Я тебе устроил грандиозное зрелище – чемпионат по траханью. Ты ничего подобного не видел. И вот твоя благодарность! Дерьмо. Придется надрать тебе задницу. Вышибить из тебя дух.
Чарлз что-то пробормотал в ответ.
– Пустяки, Чарлз, давай успокоимся. Сейчас я сосчитаю до десяти, и все будет в порядке. Понимаю, тебе тоже хочется. Насмотрелся на секс-машину и разогрелся. Я все понимаю. Но не сегодня, приятель. Сегодня не твоя очередь. Усек?
Лусинда так и застыла в похабной позе, как модель, заскучавшая в ожидании, когда щелкнет затвор фотоаппарата. Правда, выглядела она не скучающей, а умершей. Она даже не оглянулась на своего незадачливого спасителя, который в итоге просто поменял место: пересел с балкона в первый ряд.
А незнакомца наивное геройство Чарлза только сильнее возбудило, и он опустился на колени между белых бедер Лусинды. Там, где каких-то два часа назад лежал Чарлз. И все началось снова. Так близко от Чарлза, что он мог бы коснуться рукой темного тела – не ударить, не остановить, лишь дотронуться.
– О Чарлз, – прошептал насильник, – она бархатная. Гладкая, как долбаный бархат…
* * *
После того как он ушел, им потребовалось время, чтобы осознать: его больше нет в комнате.
Чарлз слышал, как хлопнула дверь, он даже видел, как негодяй переступил порог. Мало того, разобрал прощальные слова: «Не хочется уходить, но…» Однако продолжал сидеть на полу, словно пистолет был по-прежнему направлен ему в голову. Словно насильник до сих пор стонал, уткнувшись в волосы Лусинды, и в нескольких дюймах от лица Чарлза подкидывал свой нелепый зад.
И Лусинда все еще лежала, неприлично раскинув ноги. Так шлюхи в Амстердаме устраиваются в витринах, соблазняя прохожих. Только у них менее пугающий вид, и космы не слипаются от пота, крови и засохшей спермы.
Чарлз шевельнулся.
Двинул сначала одной ногой, потом другой, как человек, пробующий воду. Будто хотел убедиться, что может перемещаться в пространстве, хотя идти куда бы то ни было вовсе не жаждал. Затем он, покачиваясь, встал.
Вслед за Чарлзом задвигалась и Лусинда. Молча медленно свела бедра, спрятав то место, которое напоминало открытую рану. Приподнялась, проковыляла в ванную и закрыла за собой дверь.
Чарлз услышал шум хлынувшей воды из-под крана и шуршание полотенца по коже. После раздался звук рвоты и рев воды в унитазе.
Ему тоже нужно помыться – кровь на руках, на лице… Нос, судя по всему, распух и округлился, как у клоуна. А может, он и есть клоун – рыжий Чарли, которого лупят по лицу и в пах, пока главная артистка услаждает публику звездным номером. Вот она выходит из ванной. Все такая же молчаливая – о чем говорить с шутом? Такая же помятая и растерзанная, только наспех смывшая с себя грязь. По-прежнему голая, будто это больше не имеет значения. Ведь нельзя быть более обнаженной, чем она пятнадцать минут назад, когда ее распинали и насиловали. Одежда потеряла смысл. Или дело в другом? В том, что клоуны не в счет – они лишняя деталь в мироустройстве, поэтому абсолютно не важно, что они видят, коль скоро не могут действовать.
«Ты в порядке?» – чуть не спросил Чарлз. Слова уже вертелись на языке, но он внезапно понял, как безнадежно они прозвучали бы, как теперь неуместны. Какой тут порядок? Она больше никогда не будет в порядке.
– Я отвезу тебя в больницу, – сказал он.
– Нет. – Ее первое за несколько часов слово, обращенное к нему.
– Тебя необходимо осмотреть.
– Нет, – повторила Лусинда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Он и Лусинда. Красивая обнаженная Лусинда и он.
Она была так прекрасна. А мерзавец поставил ее на локти и колени и насиловал в зад. И при этом сообщал Чарлзу обо всем, что делал, – вел что-то вроде комментария:
– Гляди, Чарлз, как надо любить их в задницу. Они тебе наплетут, что им это не нравится. Врут! Все шлюхи обожают, когда их трахают в зад.
Он велел ей стонать. Приставил пистолет к голове и, прыгая у нее на спине, заставлял вопить. И она стонала. Наверное, от боли. Но казалось, от наслаждения. Стоны и есть стоны. Кто решится определить, чем они вызваны? Вот только глаза у Лусинды были крепко зажмурены, тушь текла с ресниц, и кровь проступала на искусанной нижней губе.
А Чарлз все смотрел. Сидел на стуле, будто привязанный, хотя его никто не привязывал.
– Смотри, Чарли, как дает… Вот так, детка… Вот так. Глотай папочкин подарок.
Картина изменилась. Он больше не насиловал ее сзади. Стоял перед ней и сжимал в ладонях лицо – красивое лицо Лусинды. А она давилась и икала, но эти звуки только сильнее распаляли насильника.
– О… да… да… смотри, Чарлз… Чарли… не пропусти ничего… Вот сейчас… сейчас кончу…
А потом Лусинда лежала, распластавшись на полу. Но много ли прошло времени? Чарлз в то утро и в тот день перестал воспринимать всякие «потом». Лусинда была покрыта потом и спермой и едва двигалась. Умерла? Нет, еще дышала. Только едва-едва. Чарлз посмотрел на запекшуюся на руках кровь. Чья это кровь? Он забыл, что его, что у него нос, похоже, сломан.
А грабитель стоял над ней и тер себе крайнюю плоть, голый, в одних носках и теннисных тапках. Смотрел на лежащую на полу женщину и возбуждал себя для нового раунда секса. Какого: пятого? шестого?
– Ты еще с нами, Чарлз? – спросил он. – Взбодрись, приятель. Сейчас опять начнется.
И началось.
Он снова ее взял. Словно марионетку, швырнул на кровать. Вертел и так, и сяк. Задрал к ушам ноги, раскинул руки. Похохатывал, не спешил – передвигал на дюйм туда, на дюйм сюда. Лусинда обмякла, будто неживая, будто тряпичная кукла.
А Чарлз рискнул испытать судьбу еще раз. Не он – его мужское начало, сознание рептилии метнулось со стула в сторону человека, который готовился изнасиловать Лусинду в пятый или шестой раз.
У него тут же закружилась голова. Он тыкался, словно слепой, крутился, как волчок, на одном месте и не мог определить, куда идти. Запинался, спотыкался, шатался. А грабитель его не замечал и продолжал возиться с Лусиндой, наверное, забыл, что Чарлз находится в комнате. Наконец Чарлз сориентировался, подошел к подонку сзади, схватил за горло и стиснул пальцы изо всей силы.
Он вложил в это всего себя, словно у него не осталось никаких «завтра», – поистине убийственную, стальную хватку. Но незнакомец спокойно, даже лениво поднялся и отпихнул его, будто выкинул в сторону мусор. Чарлз неуклюже шлепнулся на пол, не понимая, что случилось. Грабитель усмехнулся и покачал головой:
– Чарлз, Чарлз, что с тобой? Я тебе устроил грандиозное зрелище – чемпионат по траханью. Ты ничего подобного не видел. И вот твоя благодарность! Дерьмо. Придется надрать тебе задницу. Вышибить из тебя дух.
Чарлз что-то пробормотал в ответ.
– Пустяки, Чарлз, давай успокоимся. Сейчас я сосчитаю до десяти, и все будет в порядке. Понимаю, тебе тоже хочется. Насмотрелся на секс-машину и разогрелся. Я все понимаю. Но не сегодня, приятель. Сегодня не твоя очередь. Усек?
Лусинда так и застыла в похабной позе, как модель, заскучавшая в ожидании, когда щелкнет затвор фотоаппарата. Правда, выглядела она не скучающей, а умершей. Она даже не оглянулась на своего незадачливого спасителя, который в итоге просто поменял место: пересел с балкона в первый ряд.
А незнакомца наивное геройство Чарлза только сильнее возбудило, и он опустился на колени между белых бедер Лусинды. Там, где каких-то два часа назад лежал Чарлз. И все началось снова. Так близко от Чарлза, что он мог бы коснуться рукой темного тела – не ударить, не остановить, лишь дотронуться.
– О Чарлз, – прошептал насильник, – она бархатная. Гладкая, как долбаный бархат…
* * *
После того как он ушел, им потребовалось время, чтобы осознать: его больше нет в комнате.
Чарлз слышал, как хлопнула дверь, он даже видел, как негодяй переступил порог. Мало того, разобрал прощальные слова: «Не хочется уходить, но…» Однако продолжал сидеть на полу, словно пистолет был по-прежнему направлен ему в голову. Словно насильник до сих пор стонал, уткнувшись в волосы Лусинды, и в нескольких дюймах от лица Чарлза подкидывал свой нелепый зад.
И Лусинда все еще лежала, неприлично раскинув ноги. Так шлюхи в Амстердаме устраиваются в витринах, соблазняя прохожих. Только у них менее пугающий вид, и космы не слипаются от пота, крови и засохшей спермы.
Чарлз шевельнулся.
Двинул сначала одной ногой, потом другой, как человек, пробующий воду. Будто хотел убедиться, что может перемещаться в пространстве, хотя идти куда бы то ни было вовсе не жаждал. Затем он, покачиваясь, встал.
Вслед за Чарлзом задвигалась и Лусинда. Молча медленно свела бедра, спрятав то место, которое напоминало открытую рану. Приподнялась, проковыляла в ванную и закрыла за собой дверь.
Чарлз услышал шум хлынувшей воды из-под крана и шуршание полотенца по коже. После раздался звук рвоты и рев воды в унитазе.
Ему тоже нужно помыться – кровь на руках, на лице… Нос, судя по всему, распух и округлился, как у клоуна. А может, он и есть клоун – рыжий Чарли, которого лупят по лицу и в пах, пока главная артистка услаждает публику звездным номером. Вот она выходит из ванной. Все такая же молчаливая – о чем говорить с шутом? Такая же помятая и растерзанная, только наспех смывшая с себя грязь. По-прежнему голая, будто это больше не имеет значения. Ведь нельзя быть более обнаженной, чем она пятнадцать минут назад, когда ее распинали и насиловали. Одежда потеряла смысл. Или дело в другом? В том, что клоуны не в счет – они лишняя деталь в мироустройстве, поэтому абсолютно не важно, что они видят, коль скоро не могут действовать.
«Ты в порядке?» – чуть не спросил Чарлз. Слова уже вертелись на языке, но он внезапно понял, как безнадежно они прозвучали бы, как теперь неуместны. Какой тут порядок? Она больше никогда не будет в порядке.
– Я отвезу тебя в больницу, – сказал он.
– Нет. – Ее первое за несколько часов слово, обращенное к нему.
– Тебя необходимо осмотреть.
– Нет, – повторила Лусинда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60