– Ты должен заявить в полицию, Чарлз. Объяснить им, что случилось, и вернуть деньги. Они принадлежат Анне.
Она не знала, что теперь я вынужден защищать себя.
– Я тебе не все рассказал.
Ее глаза потухли: неужели ты недостаточно мне наговорил? Неужели есть что-нибудь еще?
– Я попросил одного человека мне помочь.
Снова ложь: это была не просьба, а ультиматум. Хотя, с другой стороны, Уинстон не очень-то мне помог – он меня сдал.
– Я попросил одного человека попугать Васкеса.
– Попугать?
Даже в полуобморочном состоянии Диана усмотрела изъяны в моем плане и не преминула мне на них указать: когда просишь человека кого-то попугать, всегда существует опасность в десять раз усугубить проблему. То, что начинается с удара кулаком по лицу, может закончиться ударом ножом в сердце. Или пулей – в голову.
– Он угрожал нашей семье, Диана. Явился в наш дом.
«Если меня любят, я люблю в ответ», – заявила мне однажды жена. Это было ее жизненным правилом, ее принципом semper fidelis. Я рисковал потерять ее любовь. Диана будто с трудом меня узнавала: куда подевался нежный, преданный муж, которого она знала восемнадцать лет? Неужели он и вот этот тип, который сначала тешил собственную похоть, потом заплатил за удовольствия шантажисту и, наконец, кого-то нанял, чтобы избавиться от шантажа, – одно и то же лицо? Неужели такое возможно?
– Я не знал, что еще предпринять.
– И что из этого вышло?
– По-моему, Васкес его убил.
Шумный вздох. Даже теперь, когда у нее не осталось на мой счет ни малейшей иллюзии, я не потерял способности ее удивлять. Измена – вещь отвратительная. Но убийство…
– О, Чарлз!
– Мне кажется… Я думаю, он меня записывал на пленку, а потом сдал.
– Что значит «сдал»?
– Он бывший зек, Диана. А потом стал информатором полиции. Его, вероятно, принудили.
– Ты хочешь сказать?..
– Не знаю. Не уверен. Но боюсь.
Тут испугалась и она. Но больше всего ее тревожил вопрос: куда уходит любовь, когда она уходит? Самое дорогое чувство, которое ударили, избили и растоптали? Куда?
– Я чувствовала, Чарлз, что с тобой творится неладное. Из-за того, как ты держался. Будто куда-то пропадал. Но решила – разыгралось воображение. Хотя мысленно все себе нарисовала. Я сразу подумала о женщине. Просто не хотела верить. И ждала, чтобы ты сам мне сказал.
И вот я сказал. Но гораздо больше того, что она могла представить.
Диана задала мне несколько вопросов – из тех, что я ожидал. Кто та женщина? Замужем ли она? И правда ли, что у нас все ограничилось одним свиданием? Однако сердца в этих вопросах не было. Зато было в других. Или вернее, то, что осталось от ее сердца. Как серьезны мои неприятности с полицией? И прочее.
Под занавес она потребовала, чтобы я ушел из дома. Она не сказала, на сколько. Во всяком случае, сейчас она не хотела видеть меня рядом.
И через несколько недель, в течение которых я всячески избегал Диану – когда Анна засыпала, удалялся в гостевую комнату, – я снял меблированную квартиру в Форест-Хиллз.
Сошедший с рельсов. 30
В Форест-Хиллз проживали правоверные евреи и неправоверные сектанты. Люди одинокие, без видимых средств к существованию, они как будто не принадлежали нашему миру. И я прекрасно вписался в их компанию.
Например, я выглядел женатым человеком. Но где моя жена? Судя по возрасту, у меня наверняка имелись дети. Но куда они запропастились? Да и с финансами у меня было не совсем ясно.
В первый вторник после переезда меня вызвали в кабинет Барри Ленге. Это было необычно, поскольку, согласно производственной иерархии, те, кто занимался сметой – даже из начальников, – являлись к нам.
Но я пошел. Видимо, все дело в посттравматическом синдроме: самоуверенности у меня осталось не больше, чем у побитого пса.
Барри Ленге выглядел смущенным. Это послужило первым звонком тревоги.
– Гм… – прокашлялся он. И это прозвучало вторым звонком. – Я просматривал производственные счета, и кое-что меня удивило. Решил обсудить с вами.
Настала очередь смущаться мне. Барри уставился на набор серебряных карандашей. Я тут же вспомнил, как упорно смотрел Элиот на свои канцелярские принадлежности, когда Эллен Вайшлер давала мне отказ.
– Дело в том…
– В чем?
– Видите ли, здесь сказано: сорок пять тысяч за музыку. – Он показал на лист бумаги.
Знакомый счет за выполнение подряда.
– Видите? – ткнул в него пальцем Барри. – Вот здесь.
Я притворился, будто рассматриваю цифры. Рефлекс побитой собаки: когда ей приказывают, она подчиняется. Цифры были в самом деле похожи на четыре и пять.
– Да.
– Понимаете, в этом-то вся проблема.
– Да? – Похоже, на все его откровения у меня находилось одно только «да».
– Мэри Уидгер встречала эту музыку на другом ролике.
– Что?
– Повторяю: Мэри Уидгер встречала эту музыку на другом ролике.
– Что вы хотите сказать?
– Поправьте меня, если я ошибаюсь. Сорок пять тысяч долларов за специально созданное произведение. Так?
– Так.
– Но оно не специально созданное.
– Не понимаю.
Но я прекрасно понял. Студия Тома и Дэвида откопала эту музыку в архиве и не соизволила проверить, кто и когда ее написал. А ее уже использовали. До нас.
– Может быть, существует нечто похожее? В конце концов, это лишь звуковое сопровождение.
– Нет. Мэри обращалась к музыковеду. Это тот же самый отрывок. Нота в ноту.
«Она обращалась к музыковеду». К музыковедам обычно обращались за гарантией, что выбранная для рекламы мелодия не слишком напоминает популярную пьесу. Например, нам понравилась строка из «Это прекрасно» Гершвина. Мы ее вставляем в ролик, но слегка переиначив, чтобы правообладатели музыки не ободрали нас, как липку. В данном случае, разумеется, стянули не Гершвина.
– Я переговорю со студией. – Я постарался, чтобы голос звучал по-деловому возмущенно.
– Я уже говорил с музыкальной студией, – осадил меня Барри.
Мне не понравилось, как он произнес «с музыкальной студией». Подчеркнуто саркастически.
– Да?
– Да. Разговаривал. И в связи с этим у меня к вам вопрос. Сколько?
– Что значит «сколько»?
– Не понимаете слово «сколько»?
– Ничего не понимаю.
– Да неужели?
– Уверяю вас.
– А мне кажется, прекрасно понимаете. Музыкальная студия – мыльный пузырь. Она существует только на бумаге. И организована для того, чтобы получать от агентства нелегальные доходы. Но если я потребую вернуть незаконно заработанное, какую это составит сумму?
– Понятия не имею, о чем вы говорите. Если вы обнаружили мошенничество…
– Послушайте, Чарлз… – Барри больше не смущался. Наоборот, чувствовал себя словно рыба в воде. – Послушайте. Если вернете назад наши деньги, есть вероятность, что эта история не кончится судом. Что вы не окажетесь на скамье подсудимых. Следите за моей мыслью? Хотя решение буду принимать не я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60