Поддерживать разговор – это самое легкое, чем могут заниматься люди. Но только до того момента, как это перестает у них получаться. И тогда разговор становится самым тяжелым на свете делом.
– Я… в самом деле… Диана. Я – ничего. Хотел только поздороваться. Я тебя люблю. Это все.
На другом конце провода воцарилась тишина. А потом:
– Я тебя тоже люблю.
– Диана, ты помнишь?..
– Что?
– Как я разыгрывал волшебника на празднике Анны. Купил набор фокусника в магазине шутих. Помнишь?
– Помню.
– Я неплохо справился. Детям понравилось.
– И мне тоже.
– Как я перевернул шляпу. Дети испугались, что я оболью их молоком, а из шляпы посыпалось конфетти. Сколько было охов и ахов!
Я вспомнил об этом, наверное, потому, что надеялся на иное чудо.
– Дэвид Копперфилд по сравнению с тобой сопляк.
– Только гребет миллионы долларов.
– Кто их считал?
– Только не я.
– Подумываешь о новой карьере?
– Не знаю. Это же никогда не поздно?
– Еще бы.
– Вот и я так считаю.
– Чарлз?
– Да?
– Я вполне серьезно… Насчет наших разговоров.
– Я понимаю.
– Домой придешь вовремя?
– Вовремя.
– Тогда до скорого.
Повесив трубку, я подумал, что все еще можно уладить. Ну, если не все, то хотя бы самое главное. Вот оно самое главное – смотрит на меня из рамки десять на двенадцать на моем столе.
Но именно в этот момент все полетело к черту.
Сошедший с рельсов. 27
Телефон зазвонил минуты через две.
Через две минуты после того, как я повесил трубку, поговорив с Дианой, посмотрел на фотографию моей семьи и решил, что все еще может в конце концов поправиться.
Раздался звонок. Затем еще. Дарлен, очевидно, спустилась в холл потрепаться о мальчиках с другими помощницами – так, компенсируя отсутствие приличной зарплаты, любили именовать себя секретарши.
Поэтому трубку поднял я.
Мне могли позвонить не меньше сотни людей. Позже от нечего делать я пересчитал их. Получилось что-то около сотни, и каждый имел причину набрать мой телефонный номер. Не то чтобы я не ожидал этого звонка. Напротив. Но представлял, что позвонит другой.
Но это была она.
Ее голос странно напоминал о другом времени и другом месте. Голос маленькой девочки. Прелестный, если им говорит маленькая девочка. И тошнотворный – если взрослая женщина.
– Пожалуйста, Чарлз. Ты должен сюда приехать.
У меня возникло сразу два вопроса. Где это такое «сюда»: дома? на работе? И почему она опять заговорила, словно напуганный ребенок?
– О Господи… Ты должен… Ну, пожалуйста, – прошептала она.
– Ты где? – спросил я.
Вполне логичный вопрос – один из четырех, которым обучают в журналистике: «что?», «когда?», «почему?» и «где?». Даже если я задал его таким же паническим тоном, как и она. Даже в этом случае.
– Пожалуйста… он за мной следил… он собирается…
– Что происходит, Лусинда? В чем дело? – Вот настоящий вопрос, который давно следовало задать.
– Он хочет меня ударить… Ему нужны деньги… Он…
Я легко представил, что произошло: огромная темная ладонь вырвала у Лусинды трубку и накрыла микрофон. Я увидел помещение, которое выглядело как гостиничный номер, хотя на самом деле могло быть совершенно другим. И лицо, которое запомнил навеки, хотя всеми силами старался отвести глаза: «Не смотри… не смотри…»
Я снова услышал по телефону голос. Но не ее. На сей раз не ее.
– Слушай меня, говнюк.
Васкес! Но не тот, что приходил к Диане. Исчез фальшиво-приветливый тон, маскировавший злобу, и теперь она вырвалась наружу – встала на дыбы, загарцевала и начала беспощадно сшибать с ног тех, кто попался на пути.
– Думаешь, удастся запудрить мне мозги? Думаешь, способен меня перехитрить? Кусок ты дерьма! Посадил в машину педика и велел ему… Что? Надрать мне задницу? Так вот, твоя девка у меня. Понял? Твоя шлюшонка в моих руках. Отвечай, ты понял?
– Я понял.
– Так-то лучше, дерьмо! А то вбил себе в голову, что сам крутой. Натравил на меня какого-то долбаного шута. Это на меня!
– Я все понял… я…
– Ты понял? Так вот, оторви свою задницу от стула и гони сюда с сотней штук. А иначе я затрахаю твою девку до смерти. Усек, Чарлз?
– Да. – А кто бы не понял? Всякий ужаснулся бы серьезности подобной угрозы.
Пришла пора задать вопрос «где?». Я спросил адрес.
Помещение располагалось на самой окраине – в испанском Гарлеме, где я ни разу не был, разве что проскакивал насквозь, направляясь на стадион «Янки» или на скоростную магистраль Кросс-Бронкс.
Я вызвал по телефону машину, открыл сейф и сложил деньги в портфель – я держал их в кабинете, чтобы воспользоваться в нужный момент. В сейфе лежало и кое-что еще, а именно пистолет Уинстона. Несколько секунд я раздумывал, не взять ли его с собой, но решил: не стоит. Что я буду с ним делать?
На лестнице я встретил Мэри Уидгер. Она поинтересовалась, не случилось ли что.
Я ответил:
– Срочно нужно домой.
Через пятнадцать минут я ехал по Третьей авеню. Машина просачивалась и протискивалась сквозь мучительные заторы. Огромные рефрижераторы, автомобили «Федерал-экспресс», фургоны, городские автобусы, «желтые» и «бродячие» такси так и норовили перекрыть нам дорогу.
Но может быть, мы двигались не настолько медленно, как мне казалось. Может быть, я просто живо воображал, что собирался совершить Васкес, и никак не мог этого допустить. Не второй же раз на протяжении одной жизни!
Где-то на середине дороги я сообразил, что кисть, сжимающая ручку портфеля, онемела. Костяшки приобрели цвет спаленной древесины – стали пепельно-белыми. Я вспомнил игру, которой забавлял Анну. Что-то вроде салонного фокуса. Дочь требовала, чтобы я пять минут и ни секундой меньше стискивал в кулаке ее указательный палец, а потом разжимал руку. И смеялась, глядя на мои онемевшие пальцы. Вот и сейчас я чувствовал нечто подобное: только парализовало не одну руку, а всего меня. Словно я вновь оказался в номере отеля «Фэрфакс», а в пяти футах от меня насиловали женщину, в которую я влюбился. Тогда я словно впал в сомнамбулический сон, хотя и демонстрировал все способности организма. Кроме одной – действовать.
Постепенно характерные картины Ист-Энда остались позади. Бутики, магазины сумок и продовольственные центры сменились магазинами дешевых цен и винными погребками. На вывесках замелькали испанские слова.
Многоквартирный дом стоял на Сто двадцать первой улице, между Первой и Второй авеню.
Рядом магазин, где в уплату за товар принимали чеки, парикмахерская, винный погребок и два сгоревших здания. И еще торговец жареными каштанами и, кажется, неочищенными початками кукурузы. И тип, подозрительно смахивающий на наркодилера. Он проверял свой пейджер и одновременно разговаривал по какому-то необыкновенному мобильнику.
Я попросил шофера остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Я… в самом деле… Диана. Я – ничего. Хотел только поздороваться. Я тебя люблю. Это все.
На другом конце провода воцарилась тишина. А потом:
– Я тебя тоже люблю.
– Диана, ты помнишь?..
– Что?
– Как я разыгрывал волшебника на празднике Анны. Купил набор фокусника в магазине шутих. Помнишь?
– Помню.
– Я неплохо справился. Детям понравилось.
– И мне тоже.
– Как я перевернул шляпу. Дети испугались, что я оболью их молоком, а из шляпы посыпалось конфетти. Сколько было охов и ахов!
Я вспомнил об этом, наверное, потому, что надеялся на иное чудо.
– Дэвид Копперфилд по сравнению с тобой сопляк.
– Только гребет миллионы долларов.
– Кто их считал?
– Только не я.
– Подумываешь о новой карьере?
– Не знаю. Это же никогда не поздно?
– Еще бы.
– Вот и я так считаю.
– Чарлз?
– Да?
– Я вполне серьезно… Насчет наших разговоров.
– Я понимаю.
– Домой придешь вовремя?
– Вовремя.
– Тогда до скорого.
Повесив трубку, я подумал, что все еще можно уладить. Ну, если не все, то хотя бы самое главное. Вот оно самое главное – смотрит на меня из рамки десять на двенадцать на моем столе.
Но именно в этот момент все полетело к черту.
Сошедший с рельсов. 27
Телефон зазвонил минуты через две.
Через две минуты после того, как я повесил трубку, поговорив с Дианой, посмотрел на фотографию моей семьи и решил, что все еще может в конце концов поправиться.
Раздался звонок. Затем еще. Дарлен, очевидно, спустилась в холл потрепаться о мальчиках с другими помощницами – так, компенсируя отсутствие приличной зарплаты, любили именовать себя секретарши.
Поэтому трубку поднял я.
Мне могли позвонить не меньше сотни людей. Позже от нечего делать я пересчитал их. Получилось что-то около сотни, и каждый имел причину набрать мой телефонный номер. Не то чтобы я не ожидал этого звонка. Напротив. Но представлял, что позвонит другой.
Но это была она.
Ее голос странно напоминал о другом времени и другом месте. Голос маленькой девочки. Прелестный, если им говорит маленькая девочка. И тошнотворный – если взрослая женщина.
– Пожалуйста, Чарлз. Ты должен сюда приехать.
У меня возникло сразу два вопроса. Где это такое «сюда»: дома? на работе? И почему она опять заговорила, словно напуганный ребенок?
– О Господи… Ты должен… Ну, пожалуйста, – прошептала она.
– Ты где? – спросил я.
Вполне логичный вопрос – один из четырех, которым обучают в журналистике: «что?», «когда?», «почему?» и «где?». Даже если я задал его таким же паническим тоном, как и она. Даже в этом случае.
– Пожалуйста… он за мной следил… он собирается…
– Что происходит, Лусинда? В чем дело? – Вот настоящий вопрос, который давно следовало задать.
– Он хочет меня ударить… Ему нужны деньги… Он…
Я легко представил, что произошло: огромная темная ладонь вырвала у Лусинды трубку и накрыла микрофон. Я увидел помещение, которое выглядело как гостиничный номер, хотя на самом деле могло быть совершенно другим. И лицо, которое запомнил навеки, хотя всеми силами старался отвести глаза: «Не смотри… не смотри…»
Я снова услышал по телефону голос. Но не ее. На сей раз не ее.
– Слушай меня, говнюк.
Васкес! Но не тот, что приходил к Диане. Исчез фальшиво-приветливый тон, маскировавший злобу, и теперь она вырвалась наружу – встала на дыбы, загарцевала и начала беспощадно сшибать с ног тех, кто попался на пути.
– Думаешь, удастся запудрить мне мозги? Думаешь, способен меня перехитрить? Кусок ты дерьма! Посадил в машину педика и велел ему… Что? Надрать мне задницу? Так вот, твоя девка у меня. Понял? Твоя шлюшонка в моих руках. Отвечай, ты понял?
– Я понял.
– Так-то лучше, дерьмо! А то вбил себе в голову, что сам крутой. Натравил на меня какого-то долбаного шута. Это на меня!
– Я все понял… я…
– Ты понял? Так вот, оторви свою задницу от стула и гони сюда с сотней штук. А иначе я затрахаю твою девку до смерти. Усек, Чарлз?
– Да. – А кто бы не понял? Всякий ужаснулся бы серьезности подобной угрозы.
Пришла пора задать вопрос «где?». Я спросил адрес.
Помещение располагалось на самой окраине – в испанском Гарлеме, где я ни разу не был, разве что проскакивал насквозь, направляясь на стадион «Янки» или на скоростную магистраль Кросс-Бронкс.
Я вызвал по телефону машину, открыл сейф и сложил деньги в портфель – я держал их в кабинете, чтобы воспользоваться в нужный момент. В сейфе лежало и кое-что еще, а именно пистолет Уинстона. Несколько секунд я раздумывал, не взять ли его с собой, но решил: не стоит. Что я буду с ним делать?
На лестнице я встретил Мэри Уидгер. Она поинтересовалась, не случилось ли что.
Я ответил:
– Срочно нужно домой.
Через пятнадцать минут я ехал по Третьей авеню. Машина просачивалась и протискивалась сквозь мучительные заторы. Огромные рефрижераторы, автомобили «Федерал-экспресс», фургоны, городские автобусы, «желтые» и «бродячие» такси так и норовили перекрыть нам дорогу.
Но может быть, мы двигались не настолько медленно, как мне казалось. Может быть, я просто живо воображал, что собирался совершить Васкес, и никак не мог этого допустить. Не второй же раз на протяжении одной жизни!
Где-то на середине дороги я сообразил, что кисть, сжимающая ручку портфеля, онемела. Костяшки приобрели цвет спаленной древесины – стали пепельно-белыми. Я вспомнил игру, которой забавлял Анну. Что-то вроде салонного фокуса. Дочь требовала, чтобы я пять минут и ни секундой меньше стискивал в кулаке ее указательный палец, а потом разжимал руку. И смеялась, глядя на мои онемевшие пальцы. Вот и сейчас я чувствовал нечто подобное: только парализовало не одну руку, а всего меня. Словно я вновь оказался в номере отеля «Фэрфакс», а в пяти футах от меня насиловали женщину, в которую я влюбился. Тогда я словно впал в сомнамбулический сон, хотя и демонстрировал все способности организма. Кроме одной – действовать.
Постепенно характерные картины Ист-Энда остались позади. Бутики, магазины сумок и продовольственные центры сменились магазинами дешевых цен и винными погребками. На вывесках замелькали испанские слова.
Многоквартирный дом стоял на Сто двадцать первой улице, между Первой и Второй авеню.
Рядом магазин, где в уплату за товар принимали чеки, парикмахерская, винный погребок и два сгоревших здания. И еще торговец жареными каштанами и, кажется, неочищенными початками кукурузы. И тип, подозрительно смахивающий на наркодилера. Он проверял свой пейджер и одновременно разговаривал по какому-то необыкновенному мобильнику.
Я попросил шофера остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60