Я замер. Декстер стащил меня с Васкеса, завернул за спину руки и перевязал моим же ремнем. Потом затолкал мне в рот потный носок Сэма.
Точно так же он обошелся и с Сэмом.
Я запаниковал.
Что делать? Как с нами – со мной и Сэмом – собираются поступить?
Похоже, троица растерялась.
– Мы должны что-то предпринять, – сказала Лусинда.
– Можно удрать… В Майами… – ответил Декстер.
А Васкес, сидя на кровати и положив ладони на колени, обратился ко мне:
– Безмозглый мудак… Я же тебе говорил, чтобы никаких глупостей. Чтобы отваливал на свой Лонг-Айленд и сидел там тихо. Лишился денег, и ладно. Надо было Бога благодарить. А теперь что?
«Молиться», – подумал я.
Меня напугали не его слова, а интонация. «А теперь что?» Словно он спросил не меня, а подельников. Судя по их лицам, им не нравился собственный ответ. Когда страшным людям становится страшно, самое время всем остальным молиться.
Троица отправилась в ванную комнату, и я услышал, как один из них – по-моему, Декстер – начал против чего-то выступать.
Они снова появились в комнате. По кислой роже Декстера я понял, что он проиграл.
Мужчины куда-то собрались.
– Десять минут, – прошептал Васкес Лусинде. – А потом в Маленькую Гавану… К моему двоюродному брату.
Они ушли, и мы остались в номере втроем: Лусинда, я и Сэм.
– Что вы собираетесь с нами делать? – прошамкал Сэм сквозь носок во рту.
Лусинда не ответила.
– Я ничего не скажу, – захныкал Сэм. – Только отпустите… Я никому ничего не скажу… Обещаю… Пожалуйста.
Лусинда и ухом не повела. Может, ей приказали молчать. А может, за месяцы знакомства ей надоело разговаривать с Сэмом Гриффином. Или она точно знала наше ближайшее будущее и предпочитала о нем не говорить.
– Носок… – просипел Сэм. – Пожалуйста… Я задыхаюсь.
Лусинда наклонилась и вынула у него изо рта кляп. Но выпрямиться не успела. Сэм вонзил зубы в ее руку. Лусинда вскрикнула.
Думаю, Сэм, как и я, пришел к выводу, что терять нечего.
Лусинда ударила его по голове и дернула к себе руку:
– Говнюк!
Вырваться ей не удалось. Сэм вцепился в нее мертвой хваткой, как волкодав.
Лусинда кричала и била его по голове, но все напрасно.
Я попытался подползти к ним. Помочь Сэму. Назревало что-то ужасное. Во-первых, Лусинда освободилась. Во-вторых, схватила пистолет. В-третьих, размахнулась и стукнула Сэма по голове.
– Пожалуйста… – прошептал Сэм. – Я отец… У меня трое детей…
Однако слова Гриффина только распаляли ее. Она била и била. Словно Сэм упрашивал: «Сделай мне больнее», – а она не могла отказать.
Со связанными руками и ногами я прополз целый фут, прежде чем понял, что мои усилия не имеют смысла: Сэм умер.
* * *
Декстер принес два мусорных мешка, очень больших – как для коммунальных служб. В каждый можно утрамбовать по газону опавших листьев. Или мертвое тело.
Васкес пихнул Гриффина мыском ботинка.
– Он меня укусил, – пожаловалась Лусинда.
Васкес равнодушно кивнул, взял с кровати подушку и повернулся ко мне:
– Пора баиньки.
Они решили расправиться с нами втихаря: задушить. Вернее, теперь со мной одним.
Но я кое-что предпринял, пока Лусинда отмывалась в ванной комнате от крови Сэма. Я вспомнил про пистолет Васкеса. Он лежал под кроватью. Футах в двух от меня.
К тому времени, как троица собралась в комнате, мне удалось немного распустить узел ремня, стягивающего руки.
– Пора ко сну, – ухмыльнулся Васкес.
Нет, это не правда, что вся жизнь проносится перед глазами человека в последние секунды перед смертью. Я увидел лишь крохотный эпизод.
Мне было семь лет, и меня повезли на море.
Я беззаботно играл на отмели и не заметил, как накатила коварная волна. Когда меня выловили из воды, я был багрово-синим. Меня откачал молодой спасатель.
С тех пор я только так представлял свою смерть – в легкие не поступает воздух.
Я успел как следует вдохнуть, прежде чем Васкес накрыл меня подушкой.
В детстве мы играли в «Не дышать». После того случая на пляже я самозабвенно предавался этой игре: мне казалось, наступит день, и мое умение долго не дышать меня выручит.
Я научился задерживать дыхание на три, даже на четыре минуты.
Ну, вперед.
Подушка пропахла потом и пылью. Я заработал руками, избавляясь от ремня.
Напрягал запястья и расслаблял, напрягал и расслаблял, напрягал и расслаблял.
Что-то вроде физического упражнения, правда, чрезвычайно болезненного: кромки ремня врезались в кожу, словно лезвия бритв.
Дело шло медленно. Я слышал, как кто-то прошелся по комнате. Скрипнула кровать. Закашлялась Лусинда. Заиграло радио.
Васкес давил на подушку. А я не мог освободить руки. Я старался, но ничего не получалось. У меня заболело в груди.
«Ни за что на свете. Не выйдет. Прекрати!»
Легкие ожгло огнем. Я перестал ощущать кисти.
Но вот ремень начал подаваться.
Мало-помалу.
И это было замечательно.
Я продолжал вытягивать кисти из кожаной петли.
Вот они уже на три четверти свободны. Еще усилие. Только одно усилие. В плену остались лишь костяшки пальцев.
Но они-то и застряли.
Последний рывок. «Ну пожалуйста!» Решительный рывок за всех. Я должен освободиться. Ради Анны. Ради Дианы.
Ну же!
Я тянул, тянул, тянул…
Одна рука на воле.
Я умирал.
Левая рука – та, что ближе к кровати.
Я умирал.
– Ну, все, – сказал Васкес.
– Проверь, – отозвался Декстер.
Я стал лихорадочно шарить под кроватью. Легкие разрывались. Поводил рукой туда, сюда. Где же он?
Я нащупал пистолет.
Что? Что происходит?
Я выдернул пистолет из-под кровати.
И в тот самый момент, когда казалось, жизнь спасена, я умер.
«Аттика»
Толстяк Томми оказался прав.
Мне по почте прислали уведомление:
«Уважаемый мистер Уиддоуз! Настоящим извещаем, что бюджет штата не позволяет далее осуществлять образование взрослых заключенных в государственных тюрьмах. Занятия прекратятся с первого числа следующего месяца, о чем вам сообщат официально».
Это означало, что у меня осталось два занятия.
Всего два.
Сотрудники воспитательной службы сторонились меня, словно чумного. Неужели опасность получить коленкой под зад может передаваться при общении? Когда я заскочил к ним в столовку выпить кофе, они шарахнулись от меня быстрее, чем раньше. Тогда их гнало то, чем я занимался. Теперь они не хотели знаться со мной, потому что я потерял работу.
Я проглотил кофе в углу так называемого музея.
Музей был основан надзирателем-воспитателем, имени которого никто уже не помнил, и включал бессистемную коллекцию конфискованного у заключенных оружия: заточки, пики, шпильки, лезвия – все, что зеки величали перьями. Оружие делалось из подручного материала – матрасных пружин, пустых ручек, украденных отверток. Но попадались штуковины и посерьезнее: например, невесть чем соединенные и тайно вынесенные из механической мастерской железки, они действовали, как катапульты, поражая близкую цель изрядным снарядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60