Сначала подлил вина в бокал, пригубил и дал возможность горячему жирному осьминогу расползтись по нутру. Только потом, видя, что неугомонный сосед все еще ждет ответа, сказал:
– У меня вызывает зависть то обстоятельство, что они теперь знают, зачем существуют.
– Даже так?! – удивленно воскликнул Седой. – А зачем они, на ваш взгляд, существуют?
Харднетт пожал плечами:
– Разве не понятно?
– Если честно – как-то не очень.
– Полагаю, смысл их существования именно в том, чтобы дать возможность разбросанному по Вселенной человечеству собраться в кучу. Утилитарная, конечно, задачка, но все же привносящая в их жизни хоть какой-то смысл.
– Да уж, есть чему завидовать, – разочарованно протянул Седой и спросил: – А мы, люди, надо понимать, не знаем, зачем существуем?
– Думаю, что нет, – посетовал Харднетт. – Я, например, не знаю. По большому счету, конечно. Вы знаете?
Седой не ответил, и полковник продолжил:
– Не считать же, ей-богу, смыслом существования человека две эти наши извечные забавы – инфантильное созерцание звездного неба над головой и бесперспективное деление всего подряд на Добро и Зло. Чушь! Тогда уж лучше думать, что человек рождается единственно для того, чтобы выпить энное количество замзам-колы, потом энное ее количество, извините, отлить и тут же помереть. Так честнее… Мускус.
– Что «мускус»? – не понял Седой.
Харднетт шумно втянул ноздрями воздух:
– Никак не мог вспомнить запах. Чувствуете – мускус?
Седой поводил носом:
– Нет.
Повисла пауза.
Первым ее нарушил Седой. Постукивая пальцами по обложке книги, он вдруг заявил:
– А я, пожалуй, скажу вам, уважаемый, зачем мы существуем.
– С интересом выслушаю, – откликнулся полковник, вновь потянувшись к бокалу.
– Если исходить из вашей же логики, то существуем мы единственно для того, чтобы дать жизнь Проводникам.
– Занятно… – Харднетт поднял бокал и поднес к свече. – Они для нас, а мы для них. Правда, занятно. Я с такой стороны никогда на это дело не смотрел. Только…
Полковник замер: пламя, которое он наблюдал сквозь гранатовый фильтр, завораживало.
– Что вас, уважаемый, в этом смущает? – не выдержал его молчания Седой.
Харднетт вздрогнул, поставил бокал на скатерть и, не без усилия вспомнив, в чем состоит суть их философской беседы, включился:
– Если мы для них, а они для нас, то тогда напрашивается и встает в полный рост новый вопрос.
– Какой же?
– Очевидный. Зачем существует этот симбиоз – мы и они? Ведь зачем-то он существует.
Седой пожал плечами и вдобавок развел руками: мол, тут надо подумать и подумать основательно.
– Быть может, просто для экспансии? – предположил Харднетт. – Чем не цель?
– Возможно, что и для экспансии, – поддержал было версию Седой, но тут же ее и опроверг: – Только экспансия – это все же, согласитесь, инструмент достижения цели, а никакая не цель. И уж тем более не Цель с большой буквы.
– Ну да, наверное, – лениво признал полковник очевидное. – Тогда где ответ?
– Я так скажу. – Седой зачем-то переложил книгу с места на место. – Вопрос этот – болото. И лучше туда не лезть. Попадете в омут темы Спасения и сгинете.
Харднетт, повертев бокал по часовой стрелке, согласился:
– Это точно. Та еще топь.
Потом крутанул против часовой и добавил:
– Но все же этот наш симбиоз не случаен. Хоть убейте – не случаен. В нем есть какой-то высший смысл. Я уверен. Ничего случайного в мире не бывает, и в любом явлении больше смысла, чем нам кажется. Мир просто-напросто наполнен смыслами. Он ими наполнен, как бочка сельдью. Плотно. Беда наша в том, что мы не умеем их распознать… Пока.
– Пока? – иронически прищурился Седой.
– Ну да, – подтвердил Харднетт. – Пока.
– Нет, вы, уважаемый, все же большой оптимист!
– Тем и живу. Когда бы не эти, милые моему сердцу заблуждения, сам бы себя сгрыз давно.
В эту минуту официант, наконец, принес заказ и отточенными, почти акробатическими движениями выставил блюда с подноса на стол. Полковник поблагодарил кивком и взялся за приборы. Сосед же вновь раскрыл книгу.
И каждый занялся своим делом.
Но через некоторое время обнаружилось, что Седому после случившегося разговора отчего-то не читается, а Харднетту под вычурные импровизации юного пианиста кусок в горло не лезет.
Видя, как лениво он елозит вилкой по расписанному лилиями фарфору, сосед спросил:
– Простите, уважаемый, а вы, если не секрет, куда следуете?
– Я-то? – Полковник задумался, чего бы такого непринужденно соврать навскидку, и, нарисовав вилкой в воздухе кривой знак бесконечности, решил так: – На Прохту.
– Неужели, собрались провести отпуск в такой дыре?! – ахнул сосед.
Полковник пожал плечами и ничего не ответил.
– Нет, не спорю, – продолжил удивляться Седой, – климат на тамошних курортах что надо. Что да, то да. Особенно на побережье моря… моря… Тьфу ты! Как его там?
Харднетт, мгновенно вспомнив вереницы изумрудных дюн, подсказал:
– Моря Предчувствий.
– Да-да, Предчувствий, – кивком поблагодарил Седой. – Бывал я как-то раз там по молодости и без надобности. Маяк Последней Надежды, бухта Огненных Медуз, гора Единорог – чудесные места! Вернее, были таковыми. Когда-то. Но сейчас?! Повстанцы эти, взрывы-нападения, перестрелки и все такое… Не боитесь?
– Боюсь, – признался Харднетт в рамках роли. Взглянул на соседа исподлобья, выждал несколько секунд и вдруг пустился в совсем необязательные рассуждения: – Конечно, боюсь. Но… Как сказать-то? Преодолеваю я свой страх. Во всяком случае, стараюсь. Ведь им, ублюдкам, только того и подавай, чтоб мы все тряслись. Они питаются нашим страхом. Они просто жрут его!
– Ублюдки, говорите?
Судя по всему, Седой не являлся большим сторонником столь резких и однозначных определений. Скорее – наоборот.
– А вы считаете, что не ублюдки? – спросил Харднетт голосом опытного провокатора, выделив слово «ублюдки».
Над тем, отвечать или нет, сосед размышлял долго, чуть ли не минуту. И все же решился.
– Знаете, – сказал он, – а я, пожалуй, скажу вам, уважаемый, что на этот счет думаю. Все же скажу. Вы, кажется, порядочный человек. Думаю, не донесете.
– Не донесу, – уверил его полковник. – Не бойтесь, говорите.
Ему действительно было интересно. Не по службе – так, для общего представления о том, чем «дышит» репрезентативный представитель объединенного народа Большой Земли. Вот этот вот конкретный умник, не расстающийся с книжкой даже за обеденным столом.
– Мне кажется, что с этим вопросом не все так просто, – начал Седой издалека. – Я думаю, что зачастую мы сами плодим террористов. Ведь очевидно, террористами не рождаются, ими становятся. Под воздействием конкретных событий, личного опыта, представлений, фобий, национальных мифов, исторической памяти, религиозного фанатизма…
– А также сознательного промывания мозгов и зомбирования, – сумел вставить Харднетт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
– У меня вызывает зависть то обстоятельство, что они теперь знают, зачем существуют.
– Даже так?! – удивленно воскликнул Седой. – А зачем они, на ваш взгляд, существуют?
Харднетт пожал плечами:
– Разве не понятно?
– Если честно – как-то не очень.
– Полагаю, смысл их существования именно в том, чтобы дать возможность разбросанному по Вселенной человечеству собраться в кучу. Утилитарная, конечно, задачка, но все же привносящая в их жизни хоть какой-то смысл.
– Да уж, есть чему завидовать, – разочарованно протянул Седой и спросил: – А мы, люди, надо понимать, не знаем, зачем существуем?
– Думаю, что нет, – посетовал Харднетт. – Я, например, не знаю. По большому счету, конечно. Вы знаете?
Седой не ответил, и полковник продолжил:
– Не считать же, ей-богу, смыслом существования человека две эти наши извечные забавы – инфантильное созерцание звездного неба над головой и бесперспективное деление всего подряд на Добро и Зло. Чушь! Тогда уж лучше думать, что человек рождается единственно для того, чтобы выпить энное количество замзам-колы, потом энное ее количество, извините, отлить и тут же помереть. Так честнее… Мускус.
– Что «мускус»? – не понял Седой.
Харднетт шумно втянул ноздрями воздух:
– Никак не мог вспомнить запах. Чувствуете – мускус?
Седой поводил носом:
– Нет.
Повисла пауза.
Первым ее нарушил Седой. Постукивая пальцами по обложке книги, он вдруг заявил:
– А я, пожалуй, скажу вам, уважаемый, зачем мы существуем.
– С интересом выслушаю, – откликнулся полковник, вновь потянувшись к бокалу.
– Если исходить из вашей же логики, то существуем мы единственно для того, чтобы дать жизнь Проводникам.
– Занятно… – Харднетт поднял бокал и поднес к свече. – Они для нас, а мы для них. Правда, занятно. Я с такой стороны никогда на это дело не смотрел. Только…
Полковник замер: пламя, которое он наблюдал сквозь гранатовый фильтр, завораживало.
– Что вас, уважаемый, в этом смущает? – не выдержал его молчания Седой.
Харднетт вздрогнул, поставил бокал на скатерть и, не без усилия вспомнив, в чем состоит суть их философской беседы, включился:
– Если мы для них, а они для нас, то тогда напрашивается и встает в полный рост новый вопрос.
– Какой же?
– Очевидный. Зачем существует этот симбиоз – мы и они? Ведь зачем-то он существует.
Седой пожал плечами и вдобавок развел руками: мол, тут надо подумать и подумать основательно.
– Быть может, просто для экспансии? – предположил Харднетт. – Чем не цель?
– Возможно, что и для экспансии, – поддержал было версию Седой, но тут же ее и опроверг: – Только экспансия – это все же, согласитесь, инструмент достижения цели, а никакая не цель. И уж тем более не Цель с большой буквы.
– Ну да, наверное, – лениво признал полковник очевидное. – Тогда где ответ?
– Я так скажу. – Седой зачем-то переложил книгу с места на место. – Вопрос этот – болото. И лучше туда не лезть. Попадете в омут темы Спасения и сгинете.
Харднетт, повертев бокал по часовой стрелке, согласился:
– Это точно. Та еще топь.
Потом крутанул против часовой и добавил:
– Но все же этот наш симбиоз не случаен. Хоть убейте – не случаен. В нем есть какой-то высший смысл. Я уверен. Ничего случайного в мире не бывает, и в любом явлении больше смысла, чем нам кажется. Мир просто-напросто наполнен смыслами. Он ими наполнен, как бочка сельдью. Плотно. Беда наша в том, что мы не умеем их распознать… Пока.
– Пока? – иронически прищурился Седой.
– Ну да, – подтвердил Харднетт. – Пока.
– Нет, вы, уважаемый, все же большой оптимист!
– Тем и живу. Когда бы не эти, милые моему сердцу заблуждения, сам бы себя сгрыз давно.
В эту минуту официант, наконец, принес заказ и отточенными, почти акробатическими движениями выставил блюда с подноса на стол. Полковник поблагодарил кивком и взялся за приборы. Сосед же вновь раскрыл книгу.
И каждый занялся своим делом.
Но через некоторое время обнаружилось, что Седому после случившегося разговора отчего-то не читается, а Харднетту под вычурные импровизации юного пианиста кусок в горло не лезет.
Видя, как лениво он елозит вилкой по расписанному лилиями фарфору, сосед спросил:
– Простите, уважаемый, а вы, если не секрет, куда следуете?
– Я-то? – Полковник задумался, чего бы такого непринужденно соврать навскидку, и, нарисовав вилкой в воздухе кривой знак бесконечности, решил так: – На Прохту.
– Неужели, собрались провести отпуск в такой дыре?! – ахнул сосед.
Полковник пожал плечами и ничего не ответил.
– Нет, не спорю, – продолжил удивляться Седой, – климат на тамошних курортах что надо. Что да, то да. Особенно на побережье моря… моря… Тьфу ты! Как его там?
Харднетт, мгновенно вспомнив вереницы изумрудных дюн, подсказал:
– Моря Предчувствий.
– Да-да, Предчувствий, – кивком поблагодарил Седой. – Бывал я как-то раз там по молодости и без надобности. Маяк Последней Надежды, бухта Огненных Медуз, гора Единорог – чудесные места! Вернее, были таковыми. Когда-то. Но сейчас?! Повстанцы эти, взрывы-нападения, перестрелки и все такое… Не боитесь?
– Боюсь, – признался Харднетт в рамках роли. Взглянул на соседа исподлобья, выждал несколько секунд и вдруг пустился в совсем необязательные рассуждения: – Конечно, боюсь. Но… Как сказать-то? Преодолеваю я свой страх. Во всяком случае, стараюсь. Ведь им, ублюдкам, только того и подавай, чтоб мы все тряслись. Они питаются нашим страхом. Они просто жрут его!
– Ублюдки, говорите?
Судя по всему, Седой не являлся большим сторонником столь резких и однозначных определений. Скорее – наоборот.
– А вы считаете, что не ублюдки? – спросил Харднетт голосом опытного провокатора, выделив слово «ублюдки».
Над тем, отвечать или нет, сосед размышлял долго, чуть ли не минуту. И все же решился.
– Знаете, – сказал он, – а я, пожалуй, скажу вам, уважаемый, что на этот счет думаю. Все же скажу. Вы, кажется, порядочный человек. Думаю, не донесете.
– Не донесу, – уверил его полковник. – Не бойтесь, говорите.
Ему действительно было интересно. Не по службе – так, для общего представления о том, чем «дышит» репрезентативный представитель объединенного народа Большой Земли. Вот этот вот конкретный умник, не расстающийся с книжкой даже за обеденным столом.
– Мне кажется, что с этим вопросом не все так просто, – начал Седой издалека. – Я думаю, что зачастую мы сами плодим террористов. Ведь очевидно, террористами не рождаются, ими становятся. Под воздействием конкретных событий, личного опыта, представлений, фобий, национальных мифов, исторической памяти, религиозного фанатизма…
– А также сознательного промывания мозгов и зомбирования, – сумел вставить Харднетт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122