– Сердце Мира – источник энергии, удар Сердца – У-луч, дырка в небе – мембрана Гагича. Так?
– Что-то вроде того, – согласился Старик. – А про Зверя что скажешь?
– Ну, Зверь – это… это… Неужели, думаете, шеф, что Чужие?
– Не думаю – надеюсь.
– Интуиция говорит «горячо»?
– Скорее – «тепло».
Дав Харднетту время осмыслить услышанное, Верховный спросил:
– Знаешь, Вилли, почему Большая Земля не объявляет войну империи тморпов?
Полковник пожал плечами, дескать, что за вопрос – яснее ясного.
– Мы мирные люди, шеф.
– Правильно. А почему империя тморпов не идет войной на земную юдоль?
– У них такой же боевой потенциал, как и у нас. Видимо, боятся. Заварушка-то неслабая выйдет. Им достанется.
– Правильно. Так все и есть. Силы Большой Земли и империи тморпов равны. Втихую повстанцев спонсируют, конечно. Сам знаешь – гадят нам многопалые исподтишка. Не без этого. Но в открытую воевать пока опасаются. Ну а теперь скажи, Вилли, что будет, если они первыми выйдут на Чужих?
– Это смотря что из себя представляют Чужие…
– Допустим, что Чужой «силен, хитер и способен принимать облик жертвы». И предположим, тморпы овладеют такой технологией. Что тогда?
– Тогда равновесие нарушится.
– И что из этого выйдет?
– Шеф, я не дурак. Тогда они попытаются задать нам трепку.
– Обязательно! – воскликнул Верховный. – Всенепременно! Никаких сомнений! Поэтому в чем состоит наша задача?
Харднетт никогда не подавал вида, что его раздражает манера Старика проговаривать уже тысячу раз проговоренное и обсасывать со всех сторон очевидное. И в этот раз не подал. Четко сформулировал:
– Наша задача состоит в том, чтобы добраться до Чужих первыми. Если они появятся.
– Верно. Чужие должны стать нашим оружием. Нашим. И только нашим! Теперь понимаешь, почему я послал на Тиберрию тебя?
– Не совсем, – признался Харднетт.
– Неужели непонятно? – поразился его недогадливости Старик. – Ты – единственный, кому я доверяю как себе. Это во-первых. Во-вторых, по образованию ты биолог.
– Врач…
– Неважно. А в-третьих… Как понимаешь, это дело касается особого аспекта национальной безопасности. Рядового агента я не мог послать.
– Я, конечно, польщен вашим доверием, шеф, и высокой оценкой моих функциональных способностей, но…
– Что?
– Почему вы сразу не сказали?
– На это есть причина.
– Не доверяете стенам?
– И это тоже.
Верховный замолчал. Харднетт не стал ничего выпытывать. Хотел бы Старик открыть все карты, открыл бы. Значит, не хочет.
И полковник просто уточнил задачу:
– Итак, шеф, основная моя миссия на Тиберрии: выяснить, является ли Зверь из Пророчества Чужим. Я правильно понял?
– Да, Вилли. Будь уж добр.
– А дальше?
– А дальше действуй по обстановке.
– Как быть с делами по вертолету и раймондию?
– Не отменяется, – предупредил Старик.
Харднетт удивленно вскинул бровь:
– Однако.
– А как ты думал?
– Я думал… Я все понял, шеф.
– Вот и хорошо, что понял, – удовлетворенно сказал Верховный. – И вот еще что, Вилли…
– Слушаю, шеф.
– Не откажи в любезности, держи меня в курсе. Будет срочная необходимость, не стесняйся, используй дипломатический канал.
– Хорошо, шеф. Тогда передайте нашему человеку на Тиберрии пароль.
– Какой?
– «Глаза и уши».
– «Глаза и уши»? Забавно. Передам. Если не забуду.
– Шеф, но…
– Шучу. Передам, конечно. Ну все, работай, Вилли. И помни, у Большой Земли нет друзей…
Старик прервался в своей манере, и Харднетт закончил фразу за него:
– …потому что они ей не нужны.
– Верно. Все, Вилли. Конец связи. И – удачи.
– Единое из многого!
Попрощавшись, Харднетт отключил связь. Гомер Симпсон, не самый примерный работник атомной станции города Спрингфилд, исчез. На экране повисло стандартное меню.
Выглянув из отсека, полковник обнаружил, что искать оператора спецсвязи не нужно. Тот стоял у двери.
– Заходи, – приказал ему Харднетт.
Связист зашел. Он был хмур и озабочен. Полковник отдал ему ключи от сейфа, ободряюще похлопал по плечу и с наигранной веселостью доложил:
– Пост сдал.
– Пост принял, – без особого энтузиазма отозвался парень и брезгливым движением скинул его руку с плеча.
– Что – обиделся? – прищурился Харднетт.
Связист, скривившись, мотнул головой:
– Нет, сэр.
– А чего тогда бычишься? В твоем положении не стоит бычиться. Глупо.
– Я, сэр, не бычусь.
Харднетт включил интуицию:
– Видать, кто-то уже шепнул, откуда я?
Парень не ответил, лишь хмыкнул. Но потому, как старательно избегал встречи глазами, стало понятно – шепнули. И тут уже не трудно было догадаться, что к чему. Случай был в некотором смысле типовой.
– Все с вами ясно, мой юный друг, – устало протянул полковник.
– Что вам ясно, сэр? – сквозь зубы спросил связист. Он перестал скрывать неприязнь. Пошел в открытую.
– А то и ясно, – ответил Харднетт, – что у тебя в башке идеалы светлые колобродят. Свобода, равенство и братство. Крэкс, фэкс и пэкс… Я угадал?
Парень промолчал.
– Ну, ничего, – по-отечески подбодрил его Харднетт, – по молодости оно даже полезно переболеть стремлением разрушить строй и победить отцов и дедов. Сам в свое время… Н-да!.. Крэкс, фэкс и пэкс. Мальчишеская идеалистическая дурь.
Парень слушал-слушал и не вытерпел:
– Вы, сэр, хотите сказать, что я молод и глуп?
– Я не хочу. Я говорю. Ты молод и глуп. А поэтому невдомек тебе, что братство отменяет равенство, а свобода – и то и другое. Ты глуп и молод.
Парень вспылил:
– А вы, сэр, тогда! А вы…
Он не находил нужного слова. Харднетт помог:
– Ты, наверное, хочешь сказать, что я палач?
Парень зыркнул, но промолчал.
– Хочешь – скажи, – разрешил полковник. – Чего уж там. Раз уж случилось обострение свободомыслия. Давай-давай. Стерплю.
Парень сжал зубы и поиграл желваками.
– Ну да, я – палач, – признал Харднетт. – Это очевидно. А что поделать? Кому-то, мой юный друг, нужно делать эту работу. Черную и неблагодарную. Ты ведь не хочешь. Или хочешь? Вижу, не хочешь. Приходится мне. И не думай, что мне это в радость. Я, между прочим, всегда мечтал врачом быть. Чтоб ты знал. Веришь?
Парень опять промолчал, а Харднетт продолжил мечтательным тоном:
– Можешь не верить, но я хотел бы быть врачом. Это такой кайф – больных пользовать. Днем больных пользовать, а по ночам… А по ночам, к примеру, возвышенные стихи писать о всяком разном. О всяком высоком. Причем по старинке писать – пером. Вот. Хочу.
– А для чего тогда в Чрезвычайную подались? – спросил парень, глядя на него исподлобья.
– Для того, мой юный друг, что кто-то должен защищать наше и наших.
Парень осуждающе покачал головой и спросил с вызовом:
– А кто это – «наши»?
– Для меня «наши» – земляне, – спокойно ответил Харднетт. – Земляне, а также те люди, которые стремятся стать землянами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122