Из неприступной герцогини она превратилась в очаровательную даму, которую хотелось назвать «тетушкой» или «сестрицей».
– Куда годится моя хваленая слепота, если я не расслышала разницы в ваших голосах, Эмери!
– Это нетрудно объяснить, – сказал Ренье, – мы были влюблены в вас оба.
– О! – произнесла Фейнне, подняв бровь.
– В этом мы не были оригинальны, – поспешно добавил Ренье. – Вас обожали почти все молодые люди на курсе.
Фейнне задумалась. Некоторое время она молчала, покусывая губу, а потом спросила:
– И Эгрей?
Волна жалости захлестнула Ренье. Он понял вдруг, что на протяжении всех этих лет Фейнне терзалась сомнениями. Эгрей ухаживал за ней, напористо, по-своему даже красиво, и поначалу Фейнне благосклонно принимала его ухаживания. Кто знает, как сложилось бы все, если бы в разгар этой игры Фейнне не была бы похищена, а Эгрей не поступил бы в армию и не погиб.
«Элизахар, как бы он ни любил Фейнне, – герцог, сын Ларренса, – подумал Ренье в смятении. – Наверняка он бывает и резок, и даже жесток, и ее это не может не ранить. Удивительно, что за все минувшие годы она так и не забыла Эгрея. Так и не утратила веры в него…»
И Ренье понял: он не посмеет открыть Фейнне правду. А правда эта заключалась в том, что Эгрей всего-навсего поспорил с другим студентом. Фейнне, мол, поддастся на ухаживания, влюбится, чуть ли не сама предложит Эгрею свое юное тело, а заодно и свое немалое состояние. «Нужно лишь знать подход к женщине, – уверял Эгрей (и ведь никто не дал ему пощечины, никто не вышвырнул его вон!). – Любая купится на красивые слова, прогулки при луне и вздохи в нежное ушко».
И Ренье сказал герцогине Ларра:
– А что – Эгрей? Он был без ума от вас, как и прочие, но потом наделал глупостей и пропал ни за что.
Фейнне тихо вздохнула, и Ренье подумал о том, что Эгрей не заслуживает даже этого вздоха. Однако внутренний мир герцогини представлялся Ренье таким чистым, полным таких ясных, ярких воспоминаний, что чернить его, помещая туда образ истинного Эгрея, стало бы святотатством.
К счастью, герцогиня перевела разговор на другую тему.
– Вы сказали, что привели ко мне детей Талиессина, но я познакомилась только с девочкой…
Ренье обернулся к брату королевы и сделал ему знак. Тот вышел вперед и ломким юношеским голосом произнес:
– Меня зовут Гайфье.
– Это я знаю, – улыбнулась герцогиня, протягивая ему руку. – Я рада вам.
– Правда? – вырвалось у Гайфье, после чего он густо покраснел.
Рука герцогини, протянутая для поцелуя, перевернулась ладонью вверх, тонкий пальчик согнулся, приманивая мальчика к себе.
– Подойдите.
Гайфье повиновался. Несколько раз он оглядывался на своего старшего друга, но Ренье только кивал, как бы подталкивая мальчика к Фейнне.
Герцогиня Ларра положила руки на плечи обоих детей и развернула их лицом к Ренье. И снова он увидел изваяние – на сей раз не геральдическую фигуру, но грандиозное надгробие под гербом. Странное дело: он не усмотрел в этом дурного предзнаменования. Слишком уж роскошная предстала ему картина: сразу трое прекрасных людей, дорогих ему, полных жизни и любви.
– Что нужно от меня детям Талиессина? – спросила Фейнне.
Ренье набрал в грудь побольше воздуха. Он никак не мог решиться произнести эти слова. Он вдруг понял, что они прозвучат чересчур дерзко.
И тут заговорил Гайфье:
– Мы слышали, ваша милость, что вы умеете входить в эльфийский мир.
– Со мной это происходило несколько раз, – сказала Фейнне. – Я попадала туда, где все устроено по-другому. Где столько света и жизни, что я… могла видеть. Но всегда это была случайность. Я по-прежнему не понимаю, чего вы от меня хотите. Всей душой я желала бы услужить королевскому дому, но не представляю себе, как…
Гайфье упрямо наклонил голову.
– Я вам не верю! – выпалил он.
Фейнне красиво подняла брови, изогнув их дугой.
– Это ваше право, государь.
– Я не государь, а бастард, но я мужчина и вправе не верить лжи! – еще более дерзко сказал Гайфье.
Рука Фейнне дрогнула на его плече.
– Поясните ваши слова, – попросила она. – Сдается мне, их смысл оскорбителен.
Гайфье промолчал. Вместо него заговорил Ренье:
– Выслушайте нас, ваша милость. Фейнне, выслушайте нас. Я знаю, что вы можете провести этих детей в мир Эльсион Лакар.
– В мире Эльсион Лакар этим детям нечего делать, – холодно произнесла Фейнне.
Никогда прежде Ренье не слышал у нее такого тона, и сердце у него сжалось.
Он опустил голову.
– Не это я ожидал от вас услышать.
– В таком случае объясните, чего именно вы ожидали, и я попробую помочь вам, – сказала Фейнне.
– Вы знаете о том, какое зло бродит по Королевству?
– Да.
– Да?
– Что вас удивляет, господин Ренье?
– Я не предполагал, что Элизахар рассказывает вам подобные вещи.
– О, – промолвила Фейнне таинственно, – я их знаю и без Элизахара…
– Источник этого зла – приграничье.
– Наверное. Но это обстоятельство не отменяет другого: королевским детям нечего делать в мире Эльсион Лакар и уж тем более – в приграничье. Вы посылаете дочь Талиессина на смерть, и я не желаю помогать вам в этом.
Эскива шевельнулась под ладонью герцогини и тихо, сердито сказала:
– Я – королева! Я обязана умереть за свой народ, если потребуется. Сбывается проклятие сумерек, которое, сами того не зная, изрекли актеры в тот самый час, когда я появилась на свет. Вам об этом рассказывали? Надо чаще бывать в столице, ваша милость, особенно во время важных праздников!
Фейнне наклонилась к ней и прошептала в ее ухо:
– Вы думаете, ваше величество, что если я слепая, то ничего не вижу? Вы и представить себе не можете, что я вижу!
Эскива дернулась, отпрянула в сторону.
– Когда я убью моего брата, зло безнаказанно хлынет в земли Королевства! Зло, дорогу которому открыл Гион. Гион, первый король, первый человек, получивший эльфийское благословение и отринувший его смысл. Ведь это Гион нашел путь из человеческой смертности в эльфийское бессмертие – через приграничье, через гнилые туманы и страх…
– И вы хотите пройти этим путем? – спросила Фейнне.
Эскива молчала. А Гайфье ответил:
– Да.
Незрячее лицо герцогини застыло, как маска. Она готова была заплакать, у нее покраснели края ноздрей и распухли губы, хотя слезы так и не созрели в глазах.
– Я не могу этого сделать, – глухо проговорила она.
И тут из темного угла выступила вперед кастелянша, о которой давным-давно забыли. Изящная девичья фигурка с лицом обиженной старухи.
– Нет, можете! – выкрикнула Танет. – Можете и знаете об этом! Вы открыли для меня мир Эльсион Лакар, когда вам вздумалось связать меня клятвой, и да поразят меня небесные молнии, если для этого вам не понадобилось просто провести ладонью у себя над головой!
Танет тряхнула связкой ключей, что болталась у нее на поясе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
– Куда годится моя хваленая слепота, если я не расслышала разницы в ваших голосах, Эмери!
– Это нетрудно объяснить, – сказал Ренье, – мы были влюблены в вас оба.
– О! – произнесла Фейнне, подняв бровь.
– В этом мы не были оригинальны, – поспешно добавил Ренье. – Вас обожали почти все молодые люди на курсе.
Фейнне задумалась. Некоторое время она молчала, покусывая губу, а потом спросила:
– И Эгрей?
Волна жалости захлестнула Ренье. Он понял вдруг, что на протяжении всех этих лет Фейнне терзалась сомнениями. Эгрей ухаживал за ней, напористо, по-своему даже красиво, и поначалу Фейнне благосклонно принимала его ухаживания. Кто знает, как сложилось бы все, если бы в разгар этой игры Фейнне не была бы похищена, а Эгрей не поступил бы в армию и не погиб.
«Элизахар, как бы он ни любил Фейнне, – герцог, сын Ларренса, – подумал Ренье в смятении. – Наверняка он бывает и резок, и даже жесток, и ее это не может не ранить. Удивительно, что за все минувшие годы она так и не забыла Эгрея. Так и не утратила веры в него…»
И Ренье понял: он не посмеет открыть Фейнне правду. А правда эта заключалась в том, что Эгрей всего-навсего поспорил с другим студентом. Фейнне, мол, поддастся на ухаживания, влюбится, чуть ли не сама предложит Эгрею свое юное тело, а заодно и свое немалое состояние. «Нужно лишь знать подход к женщине, – уверял Эгрей (и ведь никто не дал ему пощечины, никто не вышвырнул его вон!). – Любая купится на красивые слова, прогулки при луне и вздохи в нежное ушко».
И Ренье сказал герцогине Ларра:
– А что – Эгрей? Он был без ума от вас, как и прочие, но потом наделал глупостей и пропал ни за что.
Фейнне тихо вздохнула, и Ренье подумал о том, что Эгрей не заслуживает даже этого вздоха. Однако внутренний мир герцогини представлялся Ренье таким чистым, полным таких ясных, ярких воспоминаний, что чернить его, помещая туда образ истинного Эгрея, стало бы святотатством.
К счастью, герцогиня перевела разговор на другую тему.
– Вы сказали, что привели ко мне детей Талиессина, но я познакомилась только с девочкой…
Ренье обернулся к брату королевы и сделал ему знак. Тот вышел вперед и ломким юношеским голосом произнес:
– Меня зовут Гайфье.
– Это я знаю, – улыбнулась герцогиня, протягивая ему руку. – Я рада вам.
– Правда? – вырвалось у Гайфье, после чего он густо покраснел.
Рука герцогини, протянутая для поцелуя, перевернулась ладонью вверх, тонкий пальчик согнулся, приманивая мальчика к себе.
– Подойдите.
Гайфье повиновался. Несколько раз он оглядывался на своего старшего друга, но Ренье только кивал, как бы подталкивая мальчика к Фейнне.
Герцогиня Ларра положила руки на плечи обоих детей и развернула их лицом к Ренье. И снова он увидел изваяние – на сей раз не геральдическую фигуру, но грандиозное надгробие под гербом. Странное дело: он не усмотрел в этом дурного предзнаменования. Слишком уж роскошная предстала ему картина: сразу трое прекрасных людей, дорогих ему, полных жизни и любви.
– Что нужно от меня детям Талиессина? – спросила Фейнне.
Ренье набрал в грудь побольше воздуха. Он никак не мог решиться произнести эти слова. Он вдруг понял, что они прозвучат чересчур дерзко.
И тут заговорил Гайфье:
– Мы слышали, ваша милость, что вы умеете входить в эльфийский мир.
– Со мной это происходило несколько раз, – сказала Фейнне. – Я попадала туда, где все устроено по-другому. Где столько света и жизни, что я… могла видеть. Но всегда это была случайность. Я по-прежнему не понимаю, чего вы от меня хотите. Всей душой я желала бы услужить королевскому дому, но не представляю себе, как…
Гайфье упрямо наклонил голову.
– Я вам не верю! – выпалил он.
Фейнне красиво подняла брови, изогнув их дугой.
– Это ваше право, государь.
– Я не государь, а бастард, но я мужчина и вправе не верить лжи! – еще более дерзко сказал Гайфье.
Рука Фейнне дрогнула на его плече.
– Поясните ваши слова, – попросила она. – Сдается мне, их смысл оскорбителен.
Гайфье промолчал. Вместо него заговорил Ренье:
– Выслушайте нас, ваша милость. Фейнне, выслушайте нас. Я знаю, что вы можете провести этих детей в мир Эльсион Лакар.
– В мире Эльсион Лакар этим детям нечего делать, – холодно произнесла Фейнне.
Никогда прежде Ренье не слышал у нее такого тона, и сердце у него сжалось.
Он опустил голову.
– Не это я ожидал от вас услышать.
– В таком случае объясните, чего именно вы ожидали, и я попробую помочь вам, – сказала Фейнне.
– Вы знаете о том, какое зло бродит по Королевству?
– Да.
– Да?
– Что вас удивляет, господин Ренье?
– Я не предполагал, что Элизахар рассказывает вам подобные вещи.
– О, – промолвила Фейнне таинственно, – я их знаю и без Элизахара…
– Источник этого зла – приграничье.
– Наверное. Но это обстоятельство не отменяет другого: королевским детям нечего делать в мире Эльсион Лакар и уж тем более – в приграничье. Вы посылаете дочь Талиессина на смерть, и я не желаю помогать вам в этом.
Эскива шевельнулась под ладонью герцогини и тихо, сердито сказала:
– Я – королева! Я обязана умереть за свой народ, если потребуется. Сбывается проклятие сумерек, которое, сами того не зная, изрекли актеры в тот самый час, когда я появилась на свет. Вам об этом рассказывали? Надо чаще бывать в столице, ваша милость, особенно во время важных праздников!
Фейнне наклонилась к ней и прошептала в ее ухо:
– Вы думаете, ваше величество, что если я слепая, то ничего не вижу? Вы и представить себе не можете, что я вижу!
Эскива дернулась, отпрянула в сторону.
– Когда я убью моего брата, зло безнаказанно хлынет в земли Королевства! Зло, дорогу которому открыл Гион. Гион, первый король, первый человек, получивший эльфийское благословение и отринувший его смысл. Ведь это Гион нашел путь из человеческой смертности в эльфийское бессмертие – через приграничье, через гнилые туманы и страх…
– И вы хотите пройти этим путем? – спросила Фейнне.
Эскива молчала. А Гайфье ответил:
– Да.
Незрячее лицо герцогини застыло, как маска. Она готова была заплакать, у нее покраснели края ноздрей и распухли губы, хотя слезы так и не созрели в глазах.
– Я не могу этого сделать, – глухо проговорила она.
И тут из темного угла выступила вперед кастелянша, о которой давным-давно забыли. Изящная девичья фигурка с лицом обиженной старухи.
– Нет, можете! – выкрикнула Танет. – Можете и знаете об этом! Вы открыли для меня мир Эльсион Лакар, когда вам вздумалось связать меня клятвой, и да поразят меня небесные молнии, если для этого вам не понадобилось просто провести ладонью у себя над головой!
Танет тряхнула связкой ключей, что болталась у нее на поясе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145