Эта таинственная, вечная красота, звучавшая музыкой, облаченная в цвет, форму и свет, хотя сама по себе не могла быть увидена или услышана, как могла она соединить вместе двух людей, которые вдруг начинали слышать или видеть каким-то схожим образом? Ты никогда уже не почувствуешь себя оторванным от этого человека. И Стелла будет до конца своей жизни помнить, что они с Солом переживали одно и то же чувство, когда воздух наполнялся ярким сиянием.
2
Но без Сола покой и счастье оставили ее, и весь остаток дня Стелла снова была печальна. И одинока, потому что никому не могла рассказать о своей тревоге за Захарию. Отец и матушка Спригг посоветовали бы ей не фантазировать, если бы она рассказала им об этом.
Вечером несколько закадычных друзей отца Спригга пришли навестить его, и табачный дым был таким густым, а разговоры такими громкими, что Стелла с Ходжем выскочили из кухни и побежали на лужайку Пиццел. Вечерний свет падал ровным золотом на траву, и цветы лужайки, и черные поросята, лежавшие среди герани и вик, казались окутанными чем-то вроде ореола золотистой пыли. Не было ни ветерка, ни звука, кроме звона ручья, бегущего от родника под боярышниковым деревом в отдаленном уголке через лужайку к впадине и затем исчезающего под землей, чтобы наполнить колодец во дворе и утиный пруд во фруктовом саду. Лужайка поднималась по склону к дереву боярышника, и Стелла шла вверх медленным шагом, измученная и унылая, с грустью думая о Соле и с беспокойством о Захарии. Ходж, поджав хвост, бежал рядом, разделяя ее печаль.
Им стало легче, когда они устроились под боярышником, это было их любимое место. Дерево было очень старым, с фантастически переплетенными корнями и широко раскинувшимися ветвями. Как и тисовое дерево на Беверли-Хилл и как яблони во фруктовом саду, оно казалось живым существом со своей неповторимой, яркой душой. Стелла считала его волшебницей, немного похожей на бабусю Боган. Как и поросята, сегодня вечером боярышник, казалось, окутал себя покрывалом из золотистой пыли, и вода, бьющая ключом из темных глубин земли, струясь между его корнями и переливаясь в небольшой, круглый пруд, окаймленный незабудками, была наполнена яркими крапинками золота.
Стелла сидела, прислонившись спиной к стволу дерева и положив ноги в незабудки. Ходж лежал рядом с ней, прижавшись мордой к ее лодыжкам. Она закрыла глаза и прислушивалась к мелодичным звукам воды, которая, переполняя пруд, ниспадала каскадом по покрытым мхом камням в ручей. Многие поколения считали, что эльфы особенно любят этот источник — не домовые, которыми Стеллу пугали в детстве, а добрые волшебники, которые, как считала бабуся Боган, научили ее использовать травы.
Стелла никогда не видела эльфов рядом с родником, но ей всегда казалось, что чувство одиночества покидало ее, когда она сидела здесь одна. Так было и теперь. Ее спина, поддерживаемая волшебным деревом, казалось, покоилась на коленях человека. Было нетрудно поверить в присутствие маленьких, добрых соседей — в роднике, в траве, в цветах, в золотистом свете. Стелла не открывала глаз, потому что знала по опыту, что если откроет их, то не увидит ничего, и ощущение близости сразу исчезнет. Ты чувствуешь их присутствие только тогда, когда веришь. Если ты попытаешься проверить, здесь ли они, их не окажется.
Где-то звонил колокол, очень тихо, как будто далеко-далеко, но чистый и настойчивый, как зовущий голос — как тот колокол, в который звонил Захария в море. Хотя Стелла не открыла глаз, она почувствовала внезапное оживление мыслей, как будто уснула на какое-то мгновение, а потом снова проснулась. Теперь она уже слышала не колокол, а только звук водопада. Но она слышала его, и это был Захария, зовущий ее во сне, как он звал ее прежде. Стелла открыла глаза, и золотистая пыль в воздухе исчезла, и тени были длинными и сине-голубыми и фантастическими, как тени вытянутых — чтобы завладеть миром — пальцев ночи… Ночь… Если бы она могла уснуть глубоко и надолго, ей бы приснился Захария, и она узнала бы, почему он звал ее?
Девушка опустила руку в карман и ощупала муслиновый мешочек с душистой рутой. Она положила его туда, когда уезжала из Торре два дня назад, потому что всегда брала его с собой, куда бы ни шла. Стелла вспомнила, что говорила ей бабуся Боган — она должна намочить листья в воде волшебного родника и приложить к глазам в ночь полнолуния. Сегодня ночью будет полнолуние, и волшебный родник рядом. Она достала маленький муслиновый мешочек и открыла его, зачерпнула немного чистой, искристой воды в левую ладонь, насыпала туда немного душистой руты и приложила к глазам. Когда она сделала это, ей стало немного неприятно.
Была ли Стелла очень суеверной? Что сказал бы mon Pere о таком поступке? Он сказал бы, что она должна пойти в часовню Св. Михаила и помолиться, как она это делала раньше, когда грустила о Захарии. Она так и сделает. Она пойдет завтра, когда снова будет в Торре. А пока, разве плохо обратиться за помощью к феям? Она была уверена, что нет, так как, если бы они существовали, они были бы добрыми, ведь Бог сотворил их для того, чтобы они присматривали за родниками и ручьями и владели секретами трав и цветов. И доктор сказал однажды, что в этой таинственной вселенной, где люди в своей слепоте видят и знают меньше одной тысячной доли того, что происходит вокруг них, все создания существуют только потому, что могут дополнять друг друга и быть взаимно полезными.
Успокоенная, Стелла поднялась, сделала реверанс в сторону источника в знак почтения к феям и эльфам и побежала с Хеджем обратно в дом, чтобы поужинать и лечь спать.
3
На следующее утро Стелла села в бричку доктора и, положив корзинку у ног, взяла в руки поводья. Доктор был в фермерском доме — навещал Сола — но через минуту должен был выйти и отвезти ее обратно в Торре. Она попрощалась с отцом и матушкой Спригг и Мэдж в доме, а Ходж сидел на верхней площадке лестницы, почесываясь, и смотрел на нее с тревогой.
— Только несколько дней, Ходж, и потом я снова вернусь, — напомнила ему Стелла.
Но не только расставание делало Ходжа печальным. Ему совсем не нравился ее вид. Несмотря на жаркий день, она дрожала в своем узорчатом муслиновом платье, и лицо ее под плетеной шляпкой было бледным от усталости, с темными кругами вокруг глаз. Это было лицо человека, который не спал, хотя Ходж (который сам провел беспокойную ночь, преследуя кусающего его невидимку) знал, что Стелла крепко спала.
Лязгнула входная дверь, и доктор Крэйн вышел на мощеную дорожку между тисовыми деревьями, натягивая дорожные перчатки. Он приласкал Ходжа, поднялся в бричку, сел рядом со Стеллой и взял поводья. Они ехали быстро, рассекая горячий, пахнущий медом воздух, как пловцы рассекают пену теплого, синего моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
2
Но без Сола покой и счастье оставили ее, и весь остаток дня Стелла снова была печальна. И одинока, потому что никому не могла рассказать о своей тревоге за Захарию. Отец и матушка Спригг посоветовали бы ей не фантазировать, если бы она рассказала им об этом.
Вечером несколько закадычных друзей отца Спригга пришли навестить его, и табачный дым был таким густым, а разговоры такими громкими, что Стелла с Ходжем выскочили из кухни и побежали на лужайку Пиццел. Вечерний свет падал ровным золотом на траву, и цветы лужайки, и черные поросята, лежавшие среди герани и вик, казались окутанными чем-то вроде ореола золотистой пыли. Не было ни ветерка, ни звука, кроме звона ручья, бегущего от родника под боярышниковым деревом в отдаленном уголке через лужайку к впадине и затем исчезающего под землей, чтобы наполнить колодец во дворе и утиный пруд во фруктовом саду. Лужайка поднималась по склону к дереву боярышника, и Стелла шла вверх медленным шагом, измученная и унылая, с грустью думая о Соле и с беспокойством о Захарии. Ходж, поджав хвост, бежал рядом, разделяя ее печаль.
Им стало легче, когда они устроились под боярышником, это было их любимое место. Дерево было очень старым, с фантастически переплетенными корнями и широко раскинувшимися ветвями. Как и тисовое дерево на Беверли-Хилл и как яблони во фруктовом саду, оно казалось живым существом со своей неповторимой, яркой душой. Стелла считала его волшебницей, немного похожей на бабусю Боган. Как и поросята, сегодня вечером боярышник, казалось, окутал себя покрывалом из золотистой пыли, и вода, бьющая ключом из темных глубин земли, струясь между его корнями и переливаясь в небольшой, круглый пруд, окаймленный незабудками, была наполнена яркими крапинками золота.
Стелла сидела, прислонившись спиной к стволу дерева и положив ноги в незабудки. Ходж лежал рядом с ней, прижавшись мордой к ее лодыжкам. Она закрыла глаза и прислушивалась к мелодичным звукам воды, которая, переполняя пруд, ниспадала каскадом по покрытым мхом камням в ручей. Многие поколения считали, что эльфы особенно любят этот источник — не домовые, которыми Стеллу пугали в детстве, а добрые волшебники, которые, как считала бабуся Боган, научили ее использовать травы.
Стелла никогда не видела эльфов рядом с родником, но ей всегда казалось, что чувство одиночества покидало ее, когда она сидела здесь одна. Так было и теперь. Ее спина, поддерживаемая волшебным деревом, казалось, покоилась на коленях человека. Было нетрудно поверить в присутствие маленьких, добрых соседей — в роднике, в траве, в цветах, в золотистом свете. Стелла не открывала глаз, потому что знала по опыту, что если откроет их, то не увидит ничего, и ощущение близости сразу исчезнет. Ты чувствуешь их присутствие только тогда, когда веришь. Если ты попытаешься проверить, здесь ли они, их не окажется.
Где-то звонил колокол, очень тихо, как будто далеко-далеко, но чистый и настойчивый, как зовущий голос — как тот колокол, в который звонил Захария в море. Хотя Стелла не открыла глаз, она почувствовала внезапное оживление мыслей, как будто уснула на какое-то мгновение, а потом снова проснулась. Теперь она уже слышала не колокол, а только звук водопада. Но она слышала его, и это был Захария, зовущий ее во сне, как он звал ее прежде. Стелла открыла глаза, и золотистая пыль в воздухе исчезла, и тени были длинными и сине-голубыми и фантастическими, как тени вытянутых — чтобы завладеть миром — пальцев ночи… Ночь… Если бы она могла уснуть глубоко и надолго, ей бы приснился Захария, и она узнала бы, почему он звал ее?
Девушка опустила руку в карман и ощупала муслиновый мешочек с душистой рутой. Она положила его туда, когда уезжала из Торре два дня назад, потому что всегда брала его с собой, куда бы ни шла. Стелла вспомнила, что говорила ей бабуся Боган — она должна намочить листья в воде волшебного родника и приложить к глазам в ночь полнолуния. Сегодня ночью будет полнолуние, и волшебный родник рядом. Она достала маленький муслиновый мешочек и открыла его, зачерпнула немного чистой, искристой воды в левую ладонь, насыпала туда немного душистой руты и приложила к глазам. Когда она сделала это, ей стало немного неприятно.
Была ли Стелла очень суеверной? Что сказал бы mon Pere о таком поступке? Он сказал бы, что она должна пойти в часовню Св. Михаила и помолиться, как она это делала раньше, когда грустила о Захарии. Она так и сделает. Она пойдет завтра, когда снова будет в Торре. А пока, разве плохо обратиться за помощью к феям? Она была уверена, что нет, так как, если бы они существовали, они были бы добрыми, ведь Бог сотворил их для того, чтобы они присматривали за родниками и ручьями и владели секретами трав и цветов. И доктор сказал однажды, что в этой таинственной вселенной, где люди в своей слепоте видят и знают меньше одной тысячной доли того, что происходит вокруг них, все создания существуют только потому, что могут дополнять друг друга и быть взаимно полезными.
Успокоенная, Стелла поднялась, сделала реверанс в сторону источника в знак почтения к феям и эльфам и побежала с Хеджем обратно в дом, чтобы поужинать и лечь спать.
3
На следующее утро Стелла села в бричку доктора и, положив корзинку у ног, взяла в руки поводья. Доктор был в фермерском доме — навещал Сола — но через минуту должен был выйти и отвезти ее обратно в Торре. Она попрощалась с отцом и матушкой Спригг и Мэдж в доме, а Ходж сидел на верхней площадке лестницы, почесываясь, и смотрел на нее с тревогой.
— Только несколько дней, Ходж, и потом я снова вернусь, — напомнила ему Стелла.
Но не только расставание делало Ходжа печальным. Ему совсем не нравился ее вид. Несмотря на жаркий день, она дрожала в своем узорчатом муслиновом платье, и лицо ее под плетеной шляпкой было бледным от усталости, с темными кругами вокруг глаз. Это было лицо человека, который не спал, хотя Ходж (который сам провел беспокойную ночь, преследуя кусающего его невидимку) знал, что Стелла крепко спала.
Лязгнула входная дверь, и доктор Крэйн вышел на мощеную дорожку между тисовыми деревьями, натягивая дорожные перчатки. Он приласкал Ходжа, поднялся в бричку, сел рядом со Стеллой и взял поводья. Они ехали быстро, рассекая горячий, пахнущий медом воздух, как пловцы рассекают пену теплого, синего моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126