— Матушка, пожалуйста, можно я возьму маленький коралл, медальон и платок, принадлежавшие… принадлежавшие…
Она запнулась и с мольбой поглядела на матушку Спригг, не желая называть словом «мама» позабытую женщину в нарядном зеленом платье в присутствии этой, другой женщины, которой прошлым вечером сказала:
— Вы — моя настоящая мама.
Матушка Спригг вспыхнула, но продолжила твердым голосом:
— Твоей настоящей маме. Да, ласточка, они твои по праву. Давай поднимемся в мою комнату, и отдам их тебе прямо сейчас.
Держась за руки, они поднялись наверх, и матушка Спригг вынула из-под стопки белоснежных ночных сорочек с оборками, лежавших в ящике комода маленькую, украшенную морскими ракушками деревянную шкатулку.
— Вот она, девочка моя. Эта шкатулка принадлежала еще моей матери, которую звали Элиза; когда-то я хотела назвать тебя этим именем. Я тоже дарю ее тебе.
Стелла взяла шкатулку, поцеловала матушку Спригг, бросилась в свою комнату и заперла дверь. Матушка Спригг, все еще ощущая острую боль в сердце, вернулась на кухню и принялась за привычную работу, которая — благодаря Господу — никогда не имела конца.
Стелла присела на кровать, положила шкатулку на колени и, наконец, решилась открыть ее. Внутри лежал носовой платок, тщательно выстиранный и старательно выглаженный матушкой Спригг. Он был вполне обыкновенным, за исключением монограммы, вышитой в углу. Внутри свернутого платка лежал коралл и незамысловатый золотой медальон на золотой цепочке. Медальон легко открылся, и внутри, как и говорила матушка Спригг, лежал локон темных волос, прикрытый стеклом, и клочок бумаги, исписанный буквами на непонятном языке, который, по утверждению матушки Спригг, никто не слышал и на котором никто не говорил. Но Стелла не смогла показать этот кусочек бумаги доктору Крэйну, так как тогда он сразу узнал бы… Это был греческий язык… Стелла еще не продвинулась в его изучении так далеко, чтобы воспринимать греческие буквы в книгах доктора. Сердце ее забилось сильнее. Она надела медальон на шею и спрятала его под платьем, а коралл и платок положила обратно в шкатулку, которую сунула в маленький сундучок. И сразу же, не дав себе времени подумать обо всем этом, отложив это до сна, сбежала вниз, чтобы помочь матушке Спригг с выпечкой хлеба… Никогда, никогда, и она обязана справиться с этим, не должна была матушка Спригг узнать о чем-то таком, что заключалось внутри Стеллы и горько рыдало о ее настоящей маме, как никогда прежде не переживало и не плакало о матушке Спригг. И поэтому, когда они вместе месили тесто и лепили хлебы, Стелла была весела, как никогда прежде. Матушка Спригг ласково и грустно подумала о том, какой же, ее ласточка, еще смешной и маленький несмышленыш. Способна ли она вообще что-нибудь чувствовать и понимать?
8
Этим вечером отец Спригг сделал непредсказуемую и невероятную вещь — он пропустил несколько глав Библии!
— Так как урожай очень хорош в этом году, а урожай яблок — особенно, мы с благодарственной молитвой сразу перейдем к тридцать третьей главе, — сообщил он изумленным домочадцам. Затем прочистил горло, послюнявил указательный палец и, перевернув несколько страниц, приступил к чтению:
— Да благословит Господь землю его вожделенными дарами неба, росою и дарами бездны, лежащей внизу,
Вожделенными плодами от солнца и вожделенными произведениями луны,
Превосходнейшими произведениями гор древних и вожделенными дарами холмов вечных,
И вожделенными дарами земли и того, что наполняет ее. Благословение Явившегося в терновом кусте да приидет на главу Иосифа и на темя наилучшего из братьев своих…
Железо и медь запоры твои; как дни твои, будет умножаться богатство твое.
Нет подобного Богу Израилеву, который по небесам принесся на помощь тебе, и во славе Своей на облаках…
Просветление разлилось в воздухе, словно от маленького круглого солнца; причиной тому было лишь одно слово «благословение»; и в это время Стелла подняла глаза, и тотчас же встретилась взглядом со стариной Солом и улыбнулась. Если у нее в душе и зародился некоторый страх — страх, связанный с предстоящими ночными размышлениями о маме, то теперь он отступил. Целый мир, живой и мертвый, те, кто обитают в светлых местах и те, кто живет в темноте, перестали казаться ей отдельными вещами, а превратились разом все в один небольшой предмет, тот небольшой предмет круглой формы, там, высоко в небе — не больше, чем лесной орех, но яркий как алмаз — и он находится в безопасных руках Господа, который из-за своей любви ко всему живому не позволит ему упасть вниз.
Глава VII

1
Простившись со Стеллой, Захария не пошел в свою постель в стоге сена, как он пообещал ей — это был стог отца Спригга у подножия холма Беверли, стоявший как раз в противоположной стороне от тропинки, ведущей в Викаборский цветник. Покинув Стеллу, он сначала отправился вверх по тропинке к деревне, но затем передумал и вернулся назад. У него возникло странное романтическое желание переночевать от Стеллы так близко, насколько это было возможным.
Две недели с тех пор, как он ушел из дома, подобно отвратительным неделям, которые он провел до этого на корабле, были неделями вне дома, неделями без доброты, дружелюбия, и сострадание маленькой девочки казалось ему невероятным. И Стелла уже представлялась Захарии не обычным едва знакомым человеком — ему казалось, что он знал ее всегда.
Мальчик всегда чувствовал себя одиноким. Бабушка очень сильно любила его, но всегда следовала влиянию тогдашней моды и ради спасения души ребенка не допускала возникновения по-настоящему теплых отношений между вежливым послушанием юности и самодержавием ее лет и опыта. Ее дом посещали очень немногие молодые люди, а пожилые дамы и господа, которые были так добры к нему — всегда были добры на расстоянии: они вместе с леди О'Коннел считали, что юность должна быть видна, но не слышна. Хотя вряд ли Захария до конца осознавал свое одиночество, в нем всегда жила необъяснимая жажда любви. Но с тех пор, как он узнал Стеллу, неопределенность исчезла.
Каждый человек в мире нуждается в другом, который стал бы его второй рукой. Вы не можете ни много взять, ни много сделать только одной рукой. Но именно двумя руками поднимает человек сноп золотой пшеницы и до краев наполненную чашу молока; двумя руками строит он дома; две руки складывает вместе во время молитвы. Все это Захария мгновенно ощутил в тот миг, когда Стелла опустила руку к нему на колено, а он на ее хрупкую кисть свою ладонь. Да, в одиночку не собрать урожай, не построить дом и не помолиться: он понял это, когда рука Стеллы оказалась в его руке.
И все-таки он медленно разжал пальцы, отпуская ее ладошку из плена — так нехотя выпускают на волю прекрасную птицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126