— Верно! Нет никаких оснований лишать вас возможности хоть немного рассчитаться с этим субъектом! Но не лучше ли будет взять кочергу или каминные щипцы?.. Нет, нет! — торопливо добавил он, увидев, как сверкающий взгляд Марианны упал на тяжелую бронзовую кочергу. — Оставьте это!
Принимая все во внимание, я предпочитаю сам прикончить его.
С большим трудом, ибо ожог на бедре причинял мучительную боль, Марианне удалось улыбнуться этому неожиданному паладину. Теперь она не понимала, как могла до сих пор находить Франсуа Фурнье несимпатичным.
— Не знаю, как вас благодарить! — промолвила она.
— Тогда и не пытайтесь, иначе мы никогда не кончим с взаимными благодарностями. Как позвать вашу горничную?
Похоже, что она глухая!
— Нет, нет, именно этого я не хочу!.. Она действительно спит так крепко, что привязывает к пальцу шнурок от звонка на случай, если понадобится мне. Но сейчас она не нужна. Я… я не вижу причин гордиться тем, что происходит.
— Не понимаю почему! Это вполне сойдет за ранение на войне! С подобной публикой всегда чувствуешь себя немного на войне. И я навсегда отобью ему охоту снова сунуться сюда. Эй, вы, вы готовы? — крикнул он, обращаясь к русскому.
— Одну минутку, — ответил тот.
Он торжественно подошел к стоявшему на столе полному графину с водой и без колебаний вылил его содержимое себе на голову. Вода потекла по красивому зеленому мундиру и закапала на ковер, но глаза Чернышева мгновенно потеряли смущающую неподвижность. Он встряхнулся, словно большая собака, затем, отбросив назад намокшие волосы, обнажил саблю и послал Фурнье злобную улыбку.
— Когда вам угодно! — сказал он холодно. — Я не люблю, чтобы мешали моим развлечениям.
— Хорошенькие развлечения! Но если вы действительно согласны, мы уладим это дело в саду. Мне кажется, — добавил он, указывая концом сабли на сорванные занавеси, разбитое окно, осколки вазы и медленно впитывающуюся лужу воды на ковре, — что на эту ночь ущерба достаточно!
С презрительной улыбкой Марианна холодно заметила:
— Граф не имеет права драться! Он уже должен быть на пути в свою страну. Он послан с поручением.
— Я все равно опаздываю, — пробурчал Чернышев, — так что больше или меньше, это не важно… Впрочем, мне не потребуется много времени, чтобы убить этого наглеца… одного из ваших любовников, без сомнения!
— Нет, — поправил Фурнье с угрожающей любезностью, — но любовник ее лучшей подруги! Пошли, Черньшев, хватит валять дурака! Вы прекрасно знаете, кто я. Нельзя забыть первого рубаку империи, когда встречался с ним на поле боя, — добавил он с наивной гордостью. — Вспомните Аустерлиц!
— А вы, — вмешалась Марианна, — вспомните о вашем теперешнем положении! Клянусь памятью моего отца, я отдала бы десять лет жизни, чтобы увидеть этого грубого солдафона мертвым, но вы подумали о том, что произойдет, если вы его убьете? Вы вышли из тюрьмы. Император немедленно снова пошлет вас туда.
— И с радостью, — подтвердил Фурнье. — Он ненавидит меня.
— Я не знаю, обрадуется ли он, но он это сделает… и на какой срок? У этого человека должна быть дипломатическая неприкосновенность. И это станет концом вашей карьеры, а я слишком вам обязана, чтобы позволить это сделать, даже если я умираю от желания, чтобы это произошло.
Фурнье беззаботно пожал плечами и несколько раз взмахнул обнаженным клинком.
— Я попытаюсь не убивать его совсем! Надеюсь, что ему достаточно преподать хороший урок, и, поскольку у него тоже рыльце в пушку, я думаю, что он будет держать язык за зубами! Что касается вас, княгиня, настаивать бесполезно: никакая сила в мире не сможет помешать мне скрестить оружие с русским, когда он попадается мне! Поймите же, что это подарок для меня… Вы идете, вы?
Последние слова, конечно, адресовались Чернышеву, у которого не было даже времени, чтобы ответить. Фурнье с быстротой молнии уже перешагнул перила балкона и спрыгнул в сад. Его противник неторопливо последовал за ним, но остановился возле Марианны, которая, скрестив руки на груди, смотрела на него пылающими ненавистью глазами.
— Он не убьет меня, — в его голосе еще ощущались следы опьянения, — и я вернусь.
— Не советую!
— Все равно я вернусь, и ты покоришься мне! Я тебя заклеймил своей печатью.
— Ожог устраняется… при необходимости — другим ожогом! Я лучше срежу кожу, — свирепо бросила Марианна, — чем сохраню хоть малейший след от вас! Убирайтесь!
Чтоб ноги вашей здесь никогда больше не было! А в случае, если вы рискнете пренебречь моим запретом, император через час узнает о том, что произошло, даже если мне придется показать ему, что вы посмели сделать.
— А мне-то что? Мой единственный хозяин — царь.
— Так же, как у меня нет другого хозяина, кроме императора! И возможно, что ваш спасует перед гневом моего.
Чернышев явно собирался ответить, но из сада раздался нетерпеливый голос Фурнье:
— Вы спуститесь, или вас надо стащить за шиворот?
— Идите, сударь, — сказала Марианна, — и запомните следующее: если вы посмеете снова переступить порог этого дома, я пристрелю вас, как собаку!
Вместо ответа Чернышев пожал плечами, затем устремился на балкон и исчез в саду. Немного позже оба мужчины появились на небольшой круглой лужайке, являющейся центром сада. Запахнув плотнее капот, Марианна вышла на балкон, чтобы наблюдать за дуэлью. Сложные чувства обуревали ее.
Злоба безоговорочно заставляла ее желать смерти подлого обидчика, однако признательность, которую она испытывала к генералу, оставляла надежду, что ее спасителю не придется бесповоротно погубить свою карьеру, наказав жестокость садиста.
Свет из комнаты, вновь зажженный Марианной перед выходом, падал на дуэлянтов, отражаясь от высекавших искры скрещивающихся сабель. Оба соперника были примерно одинаковой силы. Русский, более крупный, чем француз, казался мощнее, но под щуплостью южанина Фурнье скрывал грозную силу и необычайную ловкость. Он был одновременно везде, исполняя вокруг противника танец смерти, опутывая его сверкающей паутиной ударов.
Снова пробудилась мальчишеская склонность к опасным играм с оружием, и зачарованная Марианна с волнением следила за перипетиями дуэли, как вдруг над стеной, выходившей на Университетскую улицу и к которой постепенно приблизились сражающиеся, показалась голова в вызвавшей беспокойство треуголке. За ней вторая, третья…
«Жандармы! — подумала Марианна. — Только их не хватало!»
Она уже нагнулась с балкона, чтобы предупредить соперников, но опоздала. Прогремел грубый голос:
— Дуэли запрещены, господа! Вы должны это знать!
Именем императора я арестую вас.
Фурнье спокойно взял саблю под мышку и подарил жандарму, перебиравшемуся через забор с видимым трудом, улыбку обезоруживающей невинности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88