И это несмотря на то что она начала свою бурную карьеру на подмостках театра, где она проявила талант танцовщицы. Правда, надо признать, что дипломат всегда обожал танцовщиц.
Послушно стараясь думать только о постели, которую ей сейчас предложат и в которой она чувствовала острую необходимость, Марианна проследовала за хозяином в соседний салон, где, освещенная целым пучком длинных розовых свечей, миссис Кроуфорд вышивала ковер. В черном муаровом платье, в белом муслиновом чепчике, гармонировавшем с завязанной по старинной моде косынкой на еще красивой груди, на которую спускались локоны высоко зачесанных серебристых волос, хозяйка дома настолько напоминала портрет королевы, что Марианна замерла на пороге, захваченная этим видением, словно она оказалась перед призраком.
Но сходство закончилось на этом первом впечатлении, ибо обратившиеся к вошедшей черные глаза и красная дуга немного Жесткого рта не принадлежали Марии-Антуанетте, равно как и значительно более хрупкая, короткая талия и руки, казавшиеся худыми и костлявыми, несмотря на черные кружевные митенки и покрывавшие их великолепные бриллианты.
— А вот и наша беглянка! — сказала Элеонора Кроуфорд, вставая и подходя к Марианне. — Я счастлива увидеть вас, дорогая, и хочу, чтобы вы считали этот дом своим.
Вы можете уходить и приходить, когда вам заблагорассудится, и, хотя у нас и мало слуг, мы полностью доверяем каждому.
Ее голос, великолепное контральто, в котором еще слышался тосканский акцент, был низкий и теплый, удивительно проникновенный. Он звучал как у настоящей артистки.
— Вы очень добры, сударыня, — сказала Марианна, не зная, как поздороваться, и ограничиваясь улыбкой и легким поклоном. — Я только сожалею, что приношу вам беспокойство и, возможно, подвергаю риску…
— Но, но, но! Кто говорит здесь о риске? Мы подвергались риску всю нашу жизнь, Квентин и я, а этот, если он существует, слишком ничтожный, чтобы сравнивать. Я надеюсь, впрочем, что ваши неприятности не продлятся долго и вы вскоре вернетесь в свое жилище. Ведь вы же должны были провести только лето на водах? А осенью вы будете уже у себя. В ожидании поживете у нас, а сейчас поужинайте с дорогим князем. Вы в этом очень Нуждаетесь. Затем я покажу вам вашу комнату.
Ужин, сервированный ввиду позднего времени на месте, состоял из великолепной рыбы, молочных блюд и любимого Талейраном превосходного сыра бри, орошенных умело подогретым старым бургундским.
Но усталость обоих гостей, довольно заметная, не способствовала поддержанию разговора. Он оживился, только когда Кроуфорд заявил, словно речь шла о чем-то незначительном:
— Похоже, что Шампаньи передал послание Армстронгу.
Талейран поднял бровь, тогда как Марианна сразу вырвалась из своей полудремоты при одном имени американского дипломата.
— Послание, э? — сказал князь. — И о чем в нем говорится?
— Откуда же я могу знать? Все, что стало мне известно, — это существование письма из министерства внешних сношений… и также, что лоб посла стал не такой хмурый после этого письма, посланного… 5 августа, мне кажется.
— Не такой хмурый? Что вы имеете в виду под этим, Кроуфорд? Не значит ли это, что император решил проявить снисходительность в отношении дела Бофора? Возможно, он будет просто-напросто отпущен…
— Не рассчитывайте на это! Дело невозможно приглушить. Матрос Перес, откровенно говоря, слишком осведомленный в высокой политике для невежественного моряка, заявляет, что Бофор решил сделать остановку в Портсмуте, чтобы продать часть шампанского, и на основании Миланского декрета он требует, как награду за свой донос, треть груза. Достойно, кстати, удивления констатировать, какой широкий отклик получило среди заинтересованных служб это дело, которое в принципе должно храниться в тайне. И я спрашиваю себя, что думает об этом император.
— Именно это и следовало бы узнать! — воскликнул Талейран, вставая из-за стола и нетерпеливо хлопая ладонью по скатерти. — По правде говоря, все это смахивает на басню, и слишком много говорят о матросе Пересе! Не бойтесь, Марианна, — добавил он, заметив, что молодая женщина побледнела и в ее внезапно расширившихся глазах засверкали слезы, — я попытаюсь увидеть его величество, а если это не удастся, напишу ему. Пришло время услышать голос и порядочных людей! А пока идите спать, дитя мое, ибо вы уже не держитесь на ногах. Хозяйка позаботится о вас, а я завтра утром предупрежу ваших о вашем присутствии здесь.
Это было подлинно так. Марианна держалась из последних сил. И в то время как князь Беневентский направился домой, она покорно позволила Элеоноре Кроуфорд отвести себя в прелестную, обтянутую розовым комнату на третьем этаже. Два окна выходили в сад, красотой напоминавший сад Марианны.
Миссис Кроуфорд ловко постелила постель и зажгла ночник с ароматным маслом на столике у изголовья.
— Немного ромашки вам будет кстати, — сказала она. — Помочь вам раздеться?
Марианна сделала отрицательный знак и поблагодарила усталой улыбкой. Теперь ей хотелось поскорее остаться одной, но хозяйка, похоже, не торопилась ее оставить. Она прошлась по комнате, поправила цветы в вазе, убедилась, что занавеси легко скользят, переставила с места на место кресло, словно хотела бесконечно продлить их тет-а-тет. Чувствуя, что ее нервы на пределе, Марианна уже готовилась проявить величайшую невежливость и попросту попросить ее уйти, когда миссис Кроуфорд внезапно повернулась к своей гостье и посмотрела на нее с замешательством и состраданием.
— Бедное, бедное дитя! — сказала она тоном, в котором сочувствие показалось Марианне несколько неестественным. — Мне бы так хотелось, чтобы вы смогли обрести счастье… хотя бы вы!
— Почему «хотя бы я»?
— Потому что вы очаровательны, так свежи, так прекрасны, так… о! Бог мне свидетель, что, узнав о вашем браке, я молилась, молилась от всего сердца, чтобы проклятие, преследовавшее всех княгинь Сант'Анна, пощадило вас!
— Про-кля-тие? — проговорила Марианна с трудом, ибо даже в состоянии депрессии, в котором она находилась, слово показалось ей слишком грозным. — Какое проклятие?
Если вы имеете в виду донну Люсинду, которая…
— О! Бабушка вашего несчастного супруга только подтвердила в некотором роде то печальное положение вещей, которое восходит к XV веку. С тех пор как один из Сант'Анна зверски убил свою жену за прелюбодеяние, все женщины этой семьи, или почти все, умирали насильственной смертью!
Требуется большое мужество или великая любовь, чтобы согласиться носить это знатное имя… Но неужели вы не знали об этом?
— Нет! Я не знала! — подтвердила Марианна, забыв о сне и невольно спрашивая себя, чего добивается ее хозяйка, ибо было совершенно удивительным, что кардинал де Шазей мог скрыть от нее такую трагическую легенду, если только, ненавидя всякие суеверия, он не счел ее глупой выдумкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Послушно стараясь думать только о постели, которую ей сейчас предложат и в которой она чувствовала острую необходимость, Марианна проследовала за хозяином в соседний салон, где, освещенная целым пучком длинных розовых свечей, миссис Кроуфорд вышивала ковер. В черном муаровом платье, в белом муслиновом чепчике, гармонировавшем с завязанной по старинной моде косынкой на еще красивой груди, на которую спускались локоны высоко зачесанных серебристых волос, хозяйка дома настолько напоминала портрет королевы, что Марианна замерла на пороге, захваченная этим видением, словно она оказалась перед призраком.
Но сходство закончилось на этом первом впечатлении, ибо обратившиеся к вошедшей черные глаза и красная дуга немного Жесткого рта не принадлежали Марии-Антуанетте, равно как и значительно более хрупкая, короткая талия и руки, казавшиеся худыми и костлявыми, несмотря на черные кружевные митенки и покрывавшие их великолепные бриллианты.
— А вот и наша беглянка! — сказала Элеонора Кроуфорд, вставая и подходя к Марианне. — Я счастлива увидеть вас, дорогая, и хочу, чтобы вы считали этот дом своим.
Вы можете уходить и приходить, когда вам заблагорассудится, и, хотя у нас и мало слуг, мы полностью доверяем каждому.
Ее голос, великолепное контральто, в котором еще слышался тосканский акцент, был низкий и теплый, удивительно проникновенный. Он звучал как у настоящей артистки.
— Вы очень добры, сударыня, — сказала Марианна, не зная, как поздороваться, и ограничиваясь улыбкой и легким поклоном. — Я только сожалею, что приношу вам беспокойство и, возможно, подвергаю риску…
— Но, но, но! Кто говорит здесь о риске? Мы подвергались риску всю нашу жизнь, Квентин и я, а этот, если он существует, слишком ничтожный, чтобы сравнивать. Я надеюсь, впрочем, что ваши неприятности не продлятся долго и вы вскоре вернетесь в свое жилище. Ведь вы же должны были провести только лето на водах? А осенью вы будете уже у себя. В ожидании поживете у нас, а сейчас поужинайте с дорогим князем. Вы в этом очень Нуждаетесь. Затем я покажу вам вашу комнату.
Ужин, сервированный ввиду позднего времени на месте, состоял из великолепной рыбы, молочных блюд и любимого Талейраном превосходного сыра бри, орошенных умело подогретым старым бургундским.
Но усталость обоих гостей, довольно заметная, не способствовала поддержанию разговора. Он оживился, только когда Кроуфорд заявил, словно речь шла о чем-то незначительном:
— Похоже, что Шампаньи передал послание Армстронгу.
Талейран поднял бровь, тогда как Марианна сразу вырвалась из своей полудремоты при одном имени американского дипломата.
— Послание, э? — сказал князь. — И о чем в нем говорится?
— Откуда же я могу знать? Все, что стало мне известно, — это существование письма из министерства внешних сношений… и также, что лоб посла стал не такой хмурый после этого письма, посланного… 5 августа, мне кажется.
— Не такой хмурый? Что вы имеете в виду под этим, Кроуфорд? Не значит ли это, что император решил проявить снисходительность в отношении дела Бофора? Возможно, он будет просто-напросто отпущен…
— Не рассчитывайте на это! Дело невозможно приглушить. Матрос Перес, откровенно говоря, слишком осведомленный в высокой политике для невежественного моряка, заявляет, что Бофор решил сделать остановку в Портсмуте, чтобы продать часть шампанского, и на основании Миланского декрета он требует, как награду за свой донос, треть груза. Достойно, кстати, удивления констатировать, какой широкий отклик получило среди заинтересованных служб это дело, которое в принципе должно храниться в тайне. И я спрашиваю себя, что думает об этом император.
— Именно это и следовало бы узнать! — воскликнул Талейран, вставая из-за стола и нетерпеливо хлопая ладонью по скатерти. — По правде говоря, все это смахивает на басню, и слишком много говорят о матросе Пересе! Не бойтесь, Марианна, — добавил он, заметив, что молодая женщина побледнела и в ее внезапно расширившихся глазах засверкали слезы, — я попытаюсь увидеть его величество, а если это не удастся, напишу ему. Пришло время услышать голос и порядочных людей! А пока идите спать, дитя мое, ибо вы уже не держитесь на ногах. Хозяйка позаботится о вас, а я завтра утром предупрежу ваших о вашем присутствии здесь.
Это было подлинно так. Марианна держалась из последних сил. И в то время как князь Беневентский направился домой, она покорно позволила Элеоноре Кроуфорд отвести себя в прелестную, обтянутую розовым комнату на третьем этаже. Два окна выходили в сад, красотой напоминавший сад Марианны.
Миссис Кроуфорд ловко постелила постель и зажгла ночник с ароматным маслом на столике у изголовья.
— Немного ромашки вам будет кстати, — сказала она. — Помочь вам раздеться?
Марианна сделала отрицательный знак и поблагодарила усталой улыбкой. Теперь ей хотелось поскорее остаться одной, но хозяйка, похоже, не торопилась ее оставить. Она прошлась по комнате, поправила цветы в вазе, убедилась, что занавеси легко скользят, переставила с места на место кресло, словно хотела бесконечно продлить их тет-а-тет. Чувствуя, что ее нервы на пределе, Марианна уже готовилась проявить величайшую невежливость и попросту попросить ее уйти, когда миссис Кроуфорд внезапно повернулась к своей гостье и посмотрела на нее с замешательством и состраданием.
— Бедное, бедное дитя! — сказала она тоном, в котором сочувствие показалось Марианне несколько неестественным. — Мне бы так хотелось, чтобы вы смогли обрести счастье… хотя бы вы!
— Почему «хотя бы я»?
— Потому что вы очаровательны, так свежи, так прекрасны, так… о! Бог мне свидетель, что, узнав о вашем браке, я молилась, молилась от всего сердца, чтобы проклятие, преследовавшее всех княгинь Сант'Анна, пощадило вас!
— Про-кля-тие? — проговорила Марианна с трудом, ибо даже в состоянии депрессии, в котором она находилась, слово показалось ей слишком грозным. — Какое проклятие?
Если вы имеете в виду донну Люсинду, которая…
— О! Бабушка вашего несчастного супруга только подтвердила в некотором роде то печальное положение вещей, которое восходит к XV веку. С тех пор как один из Сант'Анна зверски убил свою жену за прелюбодеяние, все женщины этой семьи, или почти все, умирали насильственной смертью!
Требуется большое мужество или великая любовь, чтобы согласиться носить это знатное имя… Но неужели вы не знали об этом?
— Нет! Я не знала! — подтвердила Марианна, забыв о сне и невольно спрашивая себя, чего добивается ее хозяйка, ибо было совершенно удивительным, что кардинал де Шазей мог скрыть от нее такую трагическую легенду, если только, ненавидя всякие суеверия, он не счел ее глупой выдумкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88