— Вот именно! Правосудие только выиграет, выслушав меня. Я была с господином Бофором в то время, когда совершилось преступление, и, больше того, я знаю, кто является настоящим, вернее, настоящими убийцами Никола Малерусса. Следовательно, даже если император отказывается принять меня, вы, господин герцог, вы должны выслушать то, что знаю я. Человека, совершившего убийство и старательно подстроившего все так, чтобы подозрение упало на другого, зовут…
Очевидно, судьбе было угодно, чтобы никто не хотел выслушать Марианну. Успокаивающим жестом Савари оборвал ее слова.
— Дорогая княгиня, я же сказал, что император запретил вмешивать вас в это дело! Доверьтесь моим службам, которые найдут настоящего убийцу, если… это не тот, кого мы подозреваем!
— Но по меньшей мере выслушайте меня!.. Вы должны признать, раз я была там, раз я знаю все, что я являюсь ценным свидетелем! Даже если все должно остаться между нами, это поможет вам избежать ложного пути!
— Ценным — может быть, — но… безусловно, не бес пристрастным… Сударыня, — очень быстро добавил Савари, сразу обрывая новый протес! молодой женщины, — я еще не закончил с приказами императора, касающимися вас!
— При-ка-за-ми? — неприятно пораженная, по слогам повторила она.
Герцог де Ровиго уклонился от этого полувопроса, который привел бы, возможно, к неприятным объяснениям, и ограничился исполнением своей миссии, по-прежнему стараясь смягчить выражения.
— Его величество выразил желание, чтобы вы в ближайшие дни покинули Париж и отправились в любое место, какое вы найдете приятным для себя.
На этот раз Марианна встала, не ощутив попытки министра смягчить суровость приказа, ибо это действительно приказ.
— Оставим недомолвки, господин герцог! Император ссылает меня? Тогда скажите прямо.
— Никоим образом, сударыня — сказал Савари с вымученной улыбкой, ясно говорившей, что он хотел бы быть в другом месте, — никоим образом! Просто его величество желает, чтобы вы провели лето вне Парижа, где вы захотите, но не ближе пятидесяти лье. Лето и, может быть, также и осень! Нет ничего более естественного, впрочем: большинство наших красавиц покидают Париж ради целебных вод, моя собственная жена на днях едет на воды в Пломбьер, и вы только последуете общему движению… Короче говоря, это переезд вполне естественный, учитывая, что вы опасно болели после драмы в австрийском посольстве… Полностью восстановив здоровье, вы вернетесь, княгиня, еще более прекрасной, и никто не будет более счастлив вновь увидеть вас, кроме вашего покорного слуги.
Сдвинув брови, не обращая внимания на бесполезную галантность, Марианна внимательно вслушивалась в каждое слово гостя. Она не понимала этой внезапной и настоятельной необходимости послать ее на воды и только на относительно непродолжительное время, если считать, что она навлекла на себя императорский гнев. Когда Наполеон отправлял кого — нибудь из провинившихся приближенных в ссылку, обычно дело шло о гораздо большем сроке. И поскольку она не любила оставлять безответным вопрос, когда можно было добиться ответа, она четко сформулировала его:
— Скажите правду, господин министр, прошу вас! Почему его величество так настаивает на моем отъезде?
Зеленые глаза не только повелительно требовали, но и умоляли, и Савари с новым вздохом сдался:
— Правда — вот она: император — я вам уже говорил — не хочет, чтобы ваше имя было замешано в это дело. Ну и вот, в зависимости от того, как оно пойдет, господин Бофор будет отдан под суд или нет. Если процесс состоится, он не продлится дольше октября или ноября, и император не хочет видеть вас в Париже, пока все не будет закончено!
— Император хочет, чтобы я бросила моего лучшего друга? Более того, и вы можете ему это сказать, господин герцог, ибо я считаю, что он должен знать и эту правду: человека, которого я люблю!
— Его величество предвидел ваше противодействие, вот почему он и приказал… и отказался видеть вас!
— А если я, я тоже отказываюсь подчиниться, — дрожа, воскликнула молодая женщина. — Если я все-таки хочу остаться?
Спокойный и ласковый голос Савари внезапно наполнился строгими нотками. Он стал сдержанно-угрожающим.
— Не советую это делать! Вам нет никакого смысла заставлять императора признать, что вы замешаны в это дело.
Подумайте о том, что, налагая на вас легкое наказание, он особенно думает о том, чтобы удержать вас в стороне от скандала, в котором ваше имя не будет отмечено! Должен ли я напомнить, что, кроме господина Бофора, еще один человек находится из-за вас в тюрьме? Если носящая знатное имя женщина живет вдали от мужа, как можно это расценить, когда в течение двадцати четырех часов двое мужчин попадают из-за нее в тюрьму: один по обвинению в убийстве, другой — в связи со скандальной дуэлью с иностранным офицером, который по странному стечению обстоятельств только перед тем вызвал на дуэль первого из тех двоих.
Кроме того, — заключил министр, — огласка, которая вынудила бы применить к вам особую строгость, даже не приблизила бы вас к вашему другу: расстояние очень велико между женской тюрьмой Сен-Лазар и Лафорс, куда направили господина Бофора! Не лучше ли остаться свободной, даже в пятидесяти лье, как для него, так и для вас? Поверьте, сударыня, подчиниться — даже в интересах вашего друга.
Теперь побежденная Марианна опустила голову. В первый раз Наполеон обращался с ней как с подданной, и подданной непокорной. Надо было смириться и уехать, тогда как она всем сердцем хотела остаться в Париже, как можно ближе к почерневшим стенам старой тюрьмы, за которыми Язон будет задыхаться на протяжении стольких недель. Ее отсылают в деревню, как прихворнувшую девочку, нуждающуюся в перемене воздуха, тогда как одна мысль о Язоне — заключенном делала ее больной и даже лишала желания дышать теплым воздухом прекрасного месяца июля. «Язон Четырех Морей и Четырех Горизонтов», как она его теперь называла про себя в нежном и гордом озарении любви, Язон, в котором узнавались мощный альбатрос и стремительная ласточка, Язон, пленник гнусной тюрьмы, тупых тюремщиков и грязной тесноты, — это было для Марианны как пятно грязи на голубизне неба, как ругательство среди молитвы, как плевок на образе Девы Марии.
— Итак, сударыня? — спросил Савари.
— Я подчиняюсь, — неохотно сказала она.
— Ну и хорошо. Отправляйтесь… скажем, через два дня!
Вот так! Малейшее сопротивление было бессмысленно, когда приказывал Хозяин. Тяжелая рука императора, может быть, ему казалась легкой и покровительственной, но Марианна чувствовала, как под ее пожатием трещат кости и рвется все ее нутро не менее болезненно, чем на средневековой дыбе.
Неспособная больше выдержать торжественную мину и притворное сочувствие министра, она быстро поклонилась и покинула комнату, предоставив Жерому, мрачному мажордому особняка, проводить высокого чиновника до кареты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88