К этим дням она возвращалась в своих нос поминаниях и тогда, когда письма от Саймона перестали приходить.
Вспоминая о той счастливой неделе, Элинор тяжело вздохнула. Это было так романтично и красиво, совсем как на тех утонченных картинках, которые брат Филипп рисовал в книгах о житии святых. Но это было так далеко от реальной жизни! Она вспомнила, как она пробиралась на рассвете из женской половины замка, чтобы еще раз увидеться с Саймоном наедине в укромном уголке Парадного зала, вспоминала прощальный поцелуй, который он подарил ей, – чувственный и требовательный. Ей казалось, что ее губы все еще болят.
Элинор удалось еще раз увидеть Саймона до того, как они отправились в поход. Это было в Туре, куда приехала королева, чтобы проводить сына.
Увидев Саймона, Элинор была потрясена его торжественным и парадным видом, который отдалял его от нее. Он был одет в белый плащ с большим красным крестом, а на его лице было напряженное и сосредоточенное выражение. Но через минуту это выражение исчезло: Саймон увидел ее, его глаза загорелись, он приподнялся в седле и помахал ей рукой. Элинор, стоя у окна за креслом королевы, ответила ему тем же и послала воздушный поцелуй. Ее практичный ум был занят мыслями о том, спасет ли Саймона от жары его одежда и достаточно ли у него денег. Ох, уж этот Саймон! И она подумала о том, что он действительно мечтатель. Целая неделя была потрачена впустую, на песни и признания в любви! Да нет, не впустую, подумала она, наблюдая за тем, как кавалькада двинулась вперед, и вскоре белый плащ Саймона слился с общей массой и скрылся из вида.
Непрошенные слезы навернулись на глаза Элинор. Она посмотрела на королеву, и у нее перехватило дыхание. Нет, королева не плакала, но ее лицо было подобно маске смерти, оно было белым и застывшим, как могильный камень. Элинор преклонила колени и взяла в свои руки тонкую и холодную, как лед, руку королевы.
– Мадам, – прошептала она, – мадам, – и склонила голову на ее колени.
Королева погладила свободной рукой ее вздрагивающие от рыданий плечи.
– Крепись, дитя мое, крепись.
Голос был старым и дрожащим. Затем она крепче сжала плечо Элинор, и в голосе появились твердые нотки:
– Крепись, говорю тебе. Если мы сейчас проиграем, то все потеряно. Что толку проливать слезы? Подумай! Что нам делать дальше?
К счастью, дел нашлось много, даже больше, чем Элинор предполагала. Проглотив слезы и немного придя в себя, она отправилась покупать материю. У нее было всего несколько спокойных дней в запасе, чтобы начать шить одежду для Саймона, и она безжалостно подгоняла своих служанок. Если они успеют справиться с шитьем, у Саймона будет новая одежда еще до того, как армия покинет Францию, так как сначала они собирались встретиться с королем Филиппом в Везелей. В эти дни ей хватило всего: и работы, и мечтаний, и слез. Королева получила конфиденциальное письмо от сына. Те, которые Элинор получила от Саймона, описывали события совершенно по-другому.
«У нас все идет нормально, – писал Саймон, – люди ладят друг с другом, и нет никаких серьезных конфликтов между ними и французами. Все идет даже лучше, чем я предполагал. То же можно сказать и о короле! Мой господин затмевает короля Филиппа, так же как солнце затмевает луну. Люди бегут за ним, усыпают его путь розами, пытаются поцеловать край его платья. Я чувствую, что Филиппа гложет зависть. Уж очень много сладких слов, поцелуев и нежных взглядов обращено к моему господину. Ричард этого не видит, но я-то не слепой! Я замечаю в короле Филиппе такие черты, которые не должно иметь человеку, облеченному Божьей властью. Скажи своей госпоже, что я сплю в покоях моего господина с обнаженным мечом в руке, и все знают об этом. Я также отдал приказ, чтобы мои люди готовили нам еду».
Элинор не совсем была уверена, что было разумным со стороны Саймона сообщать о своих сомнениях королеве, добавляя ей беспокойства, но вскоре поняла, что он поступил правильно. Его подозрения не так уж и волновали королеву, для нее было важно то, что Саймону можно было доверять, и она чувствовала себя спокойнее от того, что именно Саймон охраняет Ричарда. Сделав со своей стороны все возможное, чтобы защитить Ричарда, во всем остальном королева уповала только на волю Божью. Она не собиралась тратить силы на беспочвенный страх и подозрения. Силы были ей нужны здесь.
Вильям Лонгкемп, для которого отъезд короля послужил сигналом, повел себя крайне неблагоразумно и даже непристойно. Решив, что власть у него не меньше власти короля, он коварно арестовал епископа Даремского и лишил его всех должностей и земель, которые тот получил от короля. На сей раз, жаба обскакала муху. Испуганный и измученный посланник сэра Андрэ приехал к Элинор как раз вовремя. Королева послала негодующее письмо Ричарду, в котором поддержала жалобы епископа. Саймон написал Элинор отдельное письмо, сообщив, что король приказал Лонгкемпу тотчас же вернуть епископу все его владения.
«Обязательно, – писал он, – информируй королеву обо всех новостях из Англии, даже если они и не касаются государственных дел. Если ее нельзя будет заставить выступить против Лонгкемпа, прежде чем брат короля подготовит заговор против него, то кровь, пролитая во времена твоего дедушки в войне между Стефаном и Генрихом, покажется каплей по сравнению с тем потоком, который обрушится на Англию. Но запомни, ничего не говори против лорда Джона. Может, королева и не любит его так сильно, как Ричарда, но он ее сын, да к тому же младший. Мне сообщил Иэн, которого вернули ко двору Джона из Уэльса, куда он сопровождал лорда Ллевелина, что бароны соревнуются за место у стола лорда Джона. Иэн очень хотел приехать ко мне, но я строго запретил ему делать это, приказав оставаться как можно дольше у лорда Джона. Поскольку каждый день мы ожидаем отплытия, я приказал ему посылать все новости сэру Андрэ, от которого они безопасно прибудут к тебе. Но умоляю тебя: будь осторожной и уничтожай все письма, если в них будут затронуты опасные темы. Я бы не хотел, чтобы Иэн пострадал из-за меня».
К тому времени, как Элинор получила совет Саймона, бесчисленные мелкие жалобы сэра Андрэ на Лонгкемпа уже потеряли свое значение. Канцлер потребовал от Вильяма Маршала сдачи Глостерского замка, не соизволив даже объяснить причину. Обеспокоенная за свою подругу Изабель (а у нее было мало подруг), Элинор умоляла королеву разрешить ей отправить своих вассалов из замка Роузлинд во главе с сэром Андрэ на помощь Маршалу.
К ее удивлению, королева рассмеялась, но, увидев беспокойство на лице Элинор, она вымолвила:
– Нет, нет, дитя мое, я смеюсь не над горем Изабель. Думаю, единственное, что не позволит Маршалу раздавить Лонгкемпа, – это уважение к королю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Вспоминая о той счастливой неделе, Элинор тяжело вздохнула. Это было так романтично и красиво, совсем как на тех утонченных картинках, которые брат Филипп рисовал в книгах о житии святых. Но это было так далеко от реальной жизни! Она вспомнила, как она пробиралась на рассвете из женской половины замка, чтобы еще раз увидеться с Саймоном наедине в укромном уголке Парадного зала, вспоминала прощальный поцелуй, который он подарил ей, – чувственный и требовательный. Ей казалось, что ее губы все еще болят.
Элинор удалось еще раз увидеть Саймона до того, как они отправились в поход. Это было в Туре, куда приехала королева, чтобы проводить сына.
Увидев Саймона, Элинор была потрясена его торжественным и парадным видом, который отдалял его от нее. Он был одет в белый плащ с большим красным крестом, а на его лице было напряженное и сосредоточенное выражение. Но через минуту это выражение исчезло: Саймон увидел ее, его глаза загорелись, он приподнялся в седле и помахал ей рукой. Элинор, стоя у окна за креслом королевы, ответила ему тем же и послала воздушный поцелуй. Ее практичный ум был занят мыслями о том, спасет ли Саймона от жары его одежда и достаточно ли у него денег. Ох, уж этот Саймон! И она подумала о том, что он действительно мечтатель. Целая неделя была потрачена впустую, на песни и признания в любви! Да нет, не впустую, подумала она, наблюдая за тем, как кавалькада двинулась вперед, и вскоре белый плащ Саймона слился с общей массой и скрылся из вида.
Непрошенные слезы навернулись на глаза Элинор. Она посмотрела на королеву, и у нее перехватило дыхание. Нет, королева не плакала, но ее лицо было подобно маске смерти, оно было белым и застывшим, как могильный камень. Элинор преклонила колени и взяла в свои руки тонкую и холодную, как лед, руку королевы.
– Мадам, – прошептала она, – мадам, – и склонила голову на ее колени.
Королева погладила свободной рукой ее вздрагивающие от рыданий плечи.
– Крепись, дитя мое, крепись.
Голос был старым и дрожащим. Затем она крепче сжала плечо Элинор, и в голосе появились твердые нотки:
– Крепись, говорю тебе. Если мы сейчас проиграем, то все потеряно. Что толку проливать слезы? Подумай! Что нам делать дальше?
К счастью, дел нашлось много, даже больше, чем Элинор предполагала. Проглотив слезы и немного придя в себя, она отправилась покупать материю. У нее было всего несколько спокойных дней в запасе, чтобы начать шить одежду для Саймона, и она безжалостно подгоняла своих служанок. Если они успеют справиться с шитьем, у Саймона будет новая одежда еще до того, как армия покинет Францию, так как сначала они собирались встретиться с королем Филиппом в Везелей. В эти дни ей хватило всего: и работы, и мечтаний, и слез. Королева получила конфиденциальное письмо от сына. Те, которые Элинор получила от Саймона, описывали события совершенно по-другому.
«У нас все идет нормально, – писал Саймон, – люди ладят друг с другом, и нет никаких серьезных конфликтов между ними и французами. Все идет даже лучше, чем я предполагал. То же можно сказать и о короле! Мой господин затмевает короля Филиппа, так же как солнце затмевает луну. Люди бегут за ним, усыпают его путь розами, пытаются поцеловать край его платья. Я чувствую, что Филиппа гложет зависть. Уж очень много сладких слов, поцелуев и нежных взглядов обращено к моему господину. Ричард этого не видит, но я-то не слепой! Я замечаю в короле Филиппе такие черты, которые не должно иметь человеку, облеченному Божьей властью. Скажи своей госпоже, что я сплю в покоях моего господина с обнаженным мечом в руке, и все знают об этом. Я также отдал приказ, чтобы мои люди готовили нам еду».
Элинор не совсем была уверена, что было разумным со стороны Саймона сообщать о своих сомнениях королеве, добавляя ей беспокойства, но вскоре поняла, что он поступил правильно. Его подозрения не так уж и волновали королеву, для нее было важно то, что Саймону можно было доверять, и она чувствовала себя спокойнее от того, что именно Саймон охраняет Ричарда. Сделав со своей стороны все возможное, чтобы защитить Ричарда, во всем остальном королева уповала только на волю Божью. Она не собиралась тратить силы на беспочвенный страх и подозрения. Силы были ей нужны здесь.
Вильям Лонгкемп, для которого отъезд короля послужил сигналом, повел себя крайне неблагоразумно и даже непристойно. Решив, что власть у него не меньше власти короля, он коварно арестовал епископа Даремского и лишил его всех должностей и земель, которые тот получил от короля. На сей раз, жаба обскакала муху. Испуганный и измученный посланник сэра Андрэ приехал к Элинор как раз вовремя. Королева послала негодующее письмо Ричарду, в котором поддержала жалобы епископа. Саймон написал Элинор отдельное письмо, сообщив, что король приказал Лонгкемпу тотчас же вернуть епископу все его владения.
«Обязательно, – писал он, – информируй королеву обо всех новостях из Англии, даже если они и не касаются государственных дел. Если ее нельзя будет заставить выступить против Лонгкемпа, прежде чем брат короля подготовит заговор против него, то кровь, пролитая во времена твоего дедушки в войне между Стефаном и Генрихом, покажется каплей по сравнению с тем потоком, который обрушится на Англию. Но запомни, ничего не говори против лорда Джона. Может, королева и не любит его так сильно, как Ричарда, но он ее сын, да к тому же младший. Мне сообщил Иэн, которого вернули ко двору Джона из Уэльса, куда он сопровождал лорда Ллевелина, что бароны соревнуются за место у стола лорда Джона. Иэн очень хотел приехать ко мне, но я строго запретил ему делать это, приказав оставаться как можно дольше у лорда Джона. Поскольку каждый день мы ожидаем отплытия, я приказал ему посылать все новости сэру Андрэ, от которого они безопасно прибудут к тебе. Но умоляю тебя: будь осторожной и уничтожай все письма, если в них будут затронуты опасные темы. Я бы не хотел, чтобы Иэн пострадал из-за меня».
К тому времени, как Элинор получила совет Саймона, бесчисленные мелкие жалобы сэра Андрэ на Лонгкемпа уже потеряли свое значение. Канцлер потребовал от Вильяма Маршала сдачи Глостерского замка, не соизволив даже объяснить причину. Обеспокоенная за свою подругу Изабель (а у нее было мало подруг), Элинор умоляла королеву разрешить ей отправить своих вассалов из замка Роузлинд во главе с сэром Андрэ на помощь Маршалу.
К ее удивлению, королева рассмеялась, но, увидев беспокойство на лице Элинор, она вымолвила:
– Нет, нет, дитя мое, я смеюсь не над горем Изабель. Думаю, единственное, что не позволит Маршалу раздавить Лонгкемпа, – это уважение к королю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127