Просто с голоду дохнут, - заканчивает он.
- Это тоже одно из преступлений Резы и его английских дружков. Ведь они, эти несчастные люди, вымирают, - взволнованно говорит офицер. - Это племя всегда давало Ирану лучших солдат, а теперь вот как с ними расплатились! - с негодованием заканчивает он.
Купец и юноша иронически переглядываются.
- Народ выдержит… Если его досыта кормить, никто не захочет работать, - философствует купец.
- Вы славный человек, - говорю я майору и пожимаю ему руку.
- Я сам из народа. Мой отец - крестьянин из бахтиарского села Зораб, а я член народной партии «Тудэ», - говорит он.
Присутствующие молчат.
Спустя несколько минут я прощаюсь с ними и, сопровождаемый Сеоевым, иду в район железнодорожной станции, где расположены американцы.
Майор Стенли оказался добрым и приветливым малым.
- Я рад, сэр, что вы забираете, наконец, эти мешающие мне грузы… Ведь я неоднократно сообщал в управление о том, что они без толку занимают место в моих складах.
- Но ведь мы дважды настоятельно требовали их…
- Что за чертовщина! - удивился Стенли. - Ну, и что вам ответили?
- Нам ответили, что грузы бесследно затерялись в пути.
- Безобразие! Я все время бомбардирую их рапортами о том, чтобы грузы отдали вам. Ведь у меня же места не хватает для прибывающих грузов, а тут целых двадцать восемь вагонов торчат почти пятьдесят дней.
- Как двадцать восемь? По нашим сведениям, их двадцать два, - сказал я.
- Казенных двадцать два, но ведь там еще шесть вагонов консервированного молока, бекона, сахара и шоколада для эвакуированных детей Сталинграда. Все это куплено на добровольные пожертвования граждан Нью-Йорка, восхищенных героизмом ваших солдат.
- Вот как!.. Я даже и не знал об этом.
- Как же! Эти шесть вагонов не входят в число казенных, оплачиваемых доставок, но они мне, американцу, дороже, чем весь остальной груз… Ведь это теплое рукопожатие дружеской руки, - сказал Стенли.
- Мне тоже. Я растроган, узнав об этом прекрасном, дружеском даре, - пожимая ему руку, сказал я. - И эти вагоны тоже хотели передать жандармскому управлению Ирана?
- Представьте себе, да. Но тут уж я воспротивился и написал через голову моего начальства доклад непосредственно генералу Чейзу. Я писал ему, что военные грузы управление вправе переадресовывать кому вздумается, но частный дар граждан Нью-Йорка не подлежит таким экспериментам.
- И что же вам ответил Чейз?
- Пока ничего, но я думаю, что ваш приезд и вызван именно моим докладом. Разве это не так? - удивился майор.
- Почти так. Генерал Чейз говорил мне о всех советских грузах, задержанных здесь, вероятно, включая в их число и эти подарки.
Ночевал я у майора, Сеоев, быстро сдружившийся с ординарцами Стенли, расположился рядом со мной. Наутро я ознакомился с грузами и всей документацией на них. Все было в целости и оказалось лучшего, самого высшего качества.
К вечеру пришла наша грузовая машина, и через день мы, присоединив к вагонам паровоз, медленно отошли от станции Султан-Абад, направляясь к Тегерану.
Поезд из двадцати восьми груженных товарами вагонов охранял взвод американских и шестеро советских солдат.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Спустя сутки английского пленного снова вызвали на допрос.
- Ну, как отдыхали? Как кормили вас, нет ли жалоб? - приветливо сказал полковник, показывая рукою на стул.
Англичанин сел, закурил из придвинутого к нему хозяином портсигара и, пуская колечко дыма, сказал:
- При всем желании жаловаться не могу. Кормят отлично, табаку и папирос много, вот разве только лишение свободы немного томительно…
- Что делать, что делать! - разводя руками, сказал полковник. - Печальная необходимость, но, как я вам и обещал, это продлится еще день-другой… Потерпите немного. Кстати, знаете ли вы, что господин Сайкс уже несколько дней как выбыл из Москвы?
- Из Москвы… выбыл?.. - медленно повторил Смит.
- Если бы не эта неожиданность, то мы уже сегодня освободили бы вас, - словно не слыша его слов, продолжал полковник.
- Куда уехал Сайкс? - перебивая его, взволнованно сказал англичанин.
- Сейчас скажу, - роясь в бумагах и как бы не находя нужной, ответил полковник. - А-а, вот она, радиограмма: «К сожалению, помочь в этом деле не можем запятая так как мистер Сайкс восемь дней назад отбыл через Иран на родину точка»… - прочел полковник, поднимая глаза на «Смита». - Да, в этом деле помочь не может запятая, - снова сказал он, - так что выходит вам точка.
- Я не понимаю вас… о какой точке, о чем вы говорите? - поднимаясь с места, сказал Смит.
- А это в русском языке есть такое выражение: «Вот в чем запятая». Может, слышали? Нет? Это так говорят, когда на пути встает непреодолимое затруднение, как, например, сейчас у вас. Да вы присядьте, не надо волноваться…
Смит сел, не сводя глаз с полковника.
- А слово «точка» означает - конец. То есть положение, при котором все понятно, и продолжать дальше игру не следует. Лишняя трата нервов и времени.
Смит спокойно выслушал полковника и только сильней затянулся папиросой.
- Не понимаю, о чем вы говорите, господин офицер?
- О вас, дезертире, бежавшем после ряда совершенных преступлений к немцам!
При этих словах Смит улыбнулся.
- К немцам? Я бежал к немцам? Вы шутите, господин офицер! Наоборот, я бежал от них к русским… Я - офицер Британского королевского воздушного флота…
- Может быть, может быть, - равнодушно согласился полковник и нажал кнопку звонка. - Попросите ожидающих, - сказал он вошедшему солдату.
Смит не без тревоги посмотрел на дверь.
В комнату вошла женщина в форме лейтенанта административной службы.
- Садитесь, пожалуйста, сюда, - указывая на кресло, стоявшее против Смита, сказал полковник.
Женщина поклонилась и села.
- Поговорите, прошу вас, с вашим соотечественником и, кажется, даже согражданином. Ведь вы из Соутгемптона? - сдерживая улыбку, протянул полковник.
- Да, я оттуда, - сказала женщина и, повернувшись к Смиту, спросила: - А вы тоже из нашего города?
- Я уже говорил на допросе, что я из Соутгемптона, летчик, что отец мой - крупный коммерсант Смит и что я служил офицером на аэродроме Лайон…
- Кстати, скажите, пожалуйста, к какому графству приписан наш Соутгемптон? - тихо спросила женщина.
- Графству? А черт его знает к какому, кажется, к Дерхему или Кенту… разве это существенно? Откуда я могу это знать? - сверкнув глазами, сердито сказал Смит.
- Нет, это важно, это знает каждый соутгемптонец, так же, как и всякий другой англичанин, приписанный к какому-нибудь графству. Это необходимый штрих каждого гражданина Великобритании. Кстати, Соутгемптон всегда, уже сотни лет, как находится в графстве Уиндзор…
- Я сам отлично знаю его. Я и родился в этом графстве, и надеюсь, и умру в нем. Смешно было бы мне не знать этой простой вещи, а если я сразу не сказал вам о графстве Уиндзор, то только потому, что самому было любопытно знать, с кем я имею удовольствие говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
- Это тоже одно из преступлений Резы и его английских дружков. Ведь они, эти несчастные люди, вымирают, - взволнованно говорит офицер. - Это племя всегда давало Ирану лучших солдат, а теперь вот как с ними расплатились! - с негодованием заканчивает он.
Купец и юноша иронически переглядываются.
- Народ выдержит… Если его досыта кормить, никто не захочет работать, - философствует купец.
- Вы славный человек, - говорю я майору и пожимаю ему руку.
- Я сам из народа. Мой отец - крестьянин из бахтиарского села Зораб, а я член народной партии «Тудэ», - говорит он.
Присутствующие молчат.
Спустя несколько минут я прощаюсь с ними и, сопровождаемый Сеоевым, иду в район железнодорожной станции, где расположены американцы.
Майор Стенли оказался добрым и приветливым малым.
- Я рад, сэр, что вы забираете, наконец, эти мешающие мне грузы… Ведь я неоднократно сообщал в управление о том, что они без толку занимают место в моих складах.
- Но ведь мы дважды настоятельно требовали их…
- Что за чертовщина! - удивился Стенли. - Ну, и что вам ответили?
- Нам ответили, что грузы бесследно затерялись в пути.
- Безобразие! Я все время бомбардирую их рапортами о том, чтобы грузы отдали вам. Ведь у меня же места не хватает для прибывающих грузов, а тут целых двадцать восемь вагонов торчат почти пятьдесят дней.
- Как двадцать восемь? По нашим сведениям, их двадцать два, - сказал я.
- Казенных двадцать два, но ведь там еще шесть вагонов консервированного молока, бекона, сахара и шоколада для эвакуированных детей Сталинграда. Все это куплено на добровольные пожертвования граждан Нью-Йорка, восхищенных героизмом ваших солдат.
- Вот как!.. Я даже и не знал об этом.
- Как же! Эти шесть вагонов не входят в число казенных, оплачиваемых доставок, но они мне, американцу, дороже, чем весь остальной груз… Ведь это теплое рукопожатие дружеской руки, - сказал Стенли.
- Мне тоже. Я растроган, узнав об этом прекрасном, дружеском даре, - пожимая ему руку, сказал я. - И эти вагоны тоже хотели передать жандармскому управлению Ирана?
- Представьте себе, да. Но тут уж я воспротивился и написал через голову моего начальства доклад непосредственно генералу Чейзу. Я писал ему, что военные грузы управление вправе переадресовывать кому вздумается, но частный дар граждан Нью-Йорка не подлежит таким экспериментам.
- И что же вам ответил Чейз?
- Пока ничего, но я думаю, что ваш приезд и вызван именно моим докладом. Разве это не так? - удивился майор.
- Почти так. Генерал Чейз говорил мне о всех советских грузах, задержанных здесь, вероятно, включая в их число и эти подарки.
Ночевал я у майора, Сеоев, быстро сдружившийся с ординарцами Стенли, расположился рядом со мной. Наутро я ознакомился с грузами и всей документацией на них. Все было в целости и оказалось лучшего, самого высшего качества.
К вечеру пришла наша грузовая машина, и через день мы, присоединив к вагонам паровоз, медленно отошли от станции Султан-Абад, направляясь к Тегерану.
Поезд из двадцати восьми груженных товарами вагонов охранял взвод американских и шестеро советских солдат.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Спустя сутки английского пленного снова вызвали на допрос.
- Ну, как отдыхали? Как кормили вас, нет ли жалоб? - приветливо сказал полковник, показывая рукою на стул.
Англичанин сел, закурил из придвинутого к нему хозяином портсигара и, пуская колечко дыма, сказал:
- При всем желании жаловаться не могу. Кормят отлично, табаку и папирос много, вот разве только лишение свободы немного томительно…
- Что делать, что делать! - разводя руками, сказал полковник. - Печальная необходимость, но, как я вам и обещал, это продлится еще день-другой… Потерпите немного. Кстати, знаете ли вы, что господин Сайкс уже несколько дней как выбыл из Москвы?
- Из Москвы… выбыл?.. - медленно повторил Смит.
- Если бы не эта неожиданность, то мы уже сегодня освободили бы вас, - словно не слыша его слов, продолжал полковник.
- Куда уехал Сайкс? - перебивая его, взволнованно сказал англичанин.
- Сейчас скажу, - роясь в бумагах и как бы не находя нужной, ответил полковник. - А-а, вот она, радиограмма: «К сожалению, помочь в этом деле не можем запятая так как мистер Сайкс восемь дней назад отбыл через Иран на родину точка»… - прочел полковник, поднимая глаза на «Смита». - Да, в этом деле помочь не может запятая, - снова сказал он, - так что выходит вам точка.
- Я не понимаю вас… о какой точке, о чем вы говорите? - поднимаясь с места, сказал Смит.
- А это в русском языке есть такое выражение: «Вот в чем запятая». Может, слышали? Нет? Это так говорят, когда на пути встает непреодолимое затруднение, как, например, сейчас у вас. Да вы присядьте, не надо волноваться…
Смит сел, не сводя глаз с полковника.
- А слово «точка» означает - конец. То есть положение, при котором все понятно, и продолжать дальше игру не следует. Лишняя трата нервов и времени.
Смит спокойно выслушал полковника и только сильней затянулся папиросой.
- Не понимаю, о чем вы говорите, господин офицер?
- О вас, дезертире, бежавшем после ряда совершенных преступлений к немцам!
При этих словах Смит улыбнулся.
- К немцам? Я бежал к немцам? Вы шутите, господин офицер! Наоборот, я бежал от них к русским… Я - офицер Британского королевского воздушного флота…
- Может быть, может быть, - равнодушно согласился полковник и нажал кнопку звонка. - Попросите ожидающих, - сказал он вошедшему солдату.
Смит не без тревоги посмотрел на дверь.
В комнату вошла женщина в форме лейтенанта административной службы.
- Садитесь, пожалуйста, сюда, - указывая на кресло, стоявшее против Смита, сказал полковник.
Женщина поклонилась и села.
- Поговорите, прошу вас, с вашим соотечественником и, кажется, даже согражданином. Ведь вы из Соутгемптона? - сдерживая улыбку, протянул полковник.
- Да, я оттуда, - сказала женщина и, повернувшись к Смиту, спросила: - А вы тоже из нашего города?
- Я уже говорил на допросе, что я из Соутгемптона, летчик, что отец мой - крупный коммерсант Смит и что я служил офицером на аэродроме Лайон…
- Кстати, скажите, пожалуйста, к какому графству приписан наш Соутгемптон? - тихо спросила женщина.
- Графству? А черт его знает к какому, кажется, к Дерхему или Кенту… разве это существенно? Откуда я могу это знать? - сверкнув глазами, сердито сказал Смит.
- Нет, это важно, это знает каждый соутгемптонец, так же, как и всякий другой англичанин, приписанный к какому-нибудь графству. Это необходимый штрих каждого гражданина Великобритании. Кстати, Соутгемптон всегда, уже сотни лет, как находится в графстве Уиндзор…
- Я сам отлично знаю его. Я и родился в этом графстве, и надеюсь, и умру в нем. Смешно было бы мне не знать этой простой вещи, а если я сразу не сказал вам о графстве Уиндзор, то только потому, что самому было любопытно знать, с кем я имею удовольствие говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80