Но едва только смерклось, он прискакал назад. Спрыгнув с дровней, он постучался в избу, где стоял Иванка. Лукашка Лещ вышел на стук.
– У-у, Июда-предатель, злодей! – крикнул Кузя, подняв топор.
– Кузька, Кузька, прости! Не секи, покаюсь!.. – воскликнул Лукашка, но Кузя махнул топором, как рубят дрова, и Лукашка в крови рухнул мертвым.
– Кузька! Что ты?! Кузьма! – оторопело вскрикнул Иванка, выскочив из избы.
– Седлать коней, да живой отсюда! Измена! – ответил Кузя.
Иванка понял, что некогда рассуждать.
– Федюнька, живей вели всем запрягать! Уходим! – крикнул он брату.
Федя пустился бегом по дворам деревеньки.
Только тогда увидел Иванка у Кузи в санях мальчишку-подростка, в лисьей шубейке и ушастой шапке, а за санями привязанного лихого крутозадого жеребца под богатым седлом.
– Что за малый? – спросил Иванка в недоумении.
– Потом!.. – отмахнулся Кузя.
В деревне уже все кипело. Во всех дворах звякала сбруя, слышалось отпрукивание, лязг оружия.
Не прошло и часа, как они покинули насиженное гнездо. Впереди и сзади обоза скакали всадники. Вожаком впереди всех, перемогая боль в раненой ноге, ехал в санях Максим Рогоза. Он вел всех к себе, в недальнюю глухую деревушку, укрытую в лесу в болотах еще лучше, чем только что покинутая.
Ватага разбилась по избам. Иванка с Федюнькой, Гурка, поп Яков и Кузя поместились в одной избе.
В первую ночь опасались выпрячь коней, ожидая, что их по следам нагонят. Поставив за околицей двойной караул, они уселись с дороги повечерять.
– Ну, Кузьма, теперь сказывай, как ты узнал об измене Леща? – спросил Иванка.
– Так и узнал: тот малый поведал, – кивнул Кузя с ласковой усмешкой на подростка, прискакавшего с ним.
– Иди сюда, малый, – позвал Иванка.
Мальчишка шагнул к огню. Иванка взглянул на него и увидел что-то знакомое в выражении его лица.
– Сказывай, что там стряслось? – спросил он.
– Кто в избе сидит в шапке! Иконы святые! – строго сказал поп Яков мальчишке.
Малый замялся.
Тогда Федюнька озорно и ловко сшиб с него шапку. Длинные темные косы неожиданно упали по плечам «мальчишки»… Иванка и Гурка сразу узнали Аксюшу.
– Кусака! – воскликнул Гурка.
Аксюша потупилась и залилась румянцем. Все с удивлением смотрели на девушку в странном наряде, и больше всех остолбенел от собственной дерзости Федюнька…
– Откуль ты взялась? – спросил Иванка.
– В деревню скакала да вот на Кузю наехала, – сказала она.
– Неужто одна изо Пскова?! – воскликнул Гурка.
– Мне бы ехать с Лукашкой! – насмешливо ответила она.
– Ты как про Лукашку узнала? Чего он сказал? Кому? – допытывался Иванка.
– У нашего стольника был он, да к куму зашел, к старику. Сказал старику, а тот Афанасию Лаврентьичу рассказал, где вы стоите. Всех назвал по именам. Я стала пуще слушать, да будто шитье потеряла, хожу, да и тычусь по дому туды да сюды, – рассказывала Аксюша. – Вот наш и послал к воеводе: вина, мол, пошлю с мужиком, напьются шиши. Воевода велел бы, мол, сотне стрельцов собираться скакать в деревеньку… Ульянке Фадееву из лесу, Невольке – с реки…
– Собаке собачья и смерть! – сказал Иванка.
– Кому смерть? – спросила Аксюша, бледнея.
– Лукашке.
– Неужто убьете его? – со страхом спросила Аксюша.
Иванка хотел сказать, но Кузя кашлянул и поглядел на всех так свирепо, что все смолчали.
– А как же ты из дому убежала? – спросил Кузя.
– Выбегла я из горницы – да в конюшню… Малого, конюшка молодого, одежку схватила. Коней тогда тот вон увел, – не глядя, кивнула она на Гурку, – все квелы остались, да стольника коник-то добрый, на коем сам ездит. Ну и взяла… Кто догонит!.. Я в той деревеньке бывала, дорогу знала…
– А что тебе за беда, кабы нас побили?! – в восторге глядя на девушку, спросил Гурка.
– Чай, мыслишь, тебя упасти прискакала?! Ан я вовсе Кузьку избавить, да вот… попа!.. – задорно сказала девушка.
Кузя смутился. Но Гурка обрадовался ее словам, уверенный теперь, что не для Кузи, а именно для него и скакала она из дома…
– Не трещи-ка, сорока, садись вечерять, – сказал он, стараясь казаться суровым, – закусим, а там отец Яков вас с Кузькой и обвенчает…
– Доброе дело! – шутливо сказал поп.
Аксюша вспыхнула алым румянцем, а Кузя смутился еще пуще прежнего.
Скоморох подвинулся к краю, уступая Аксюше место у миски, и поневоле ей пришлось сесть рядом с ним.
– Оголодала, краса? – спросил поп.
– Вчера пообедать поспела, – прихлебывая просяную похлебку, ответила Аксюша.
– Ну, дева, не так-то венчаться, как надо тебе скорее нас, грешных, покинуть, – сказал поп с заботливой теплотой. – Да что ты, дочка, своим в доме скажешь?
– Что ни что, там надумаю, батюшка, – глухо ответила она, снова залившись румянцем. И вдруг сорвалась: – Пойду коня посмотрю, загнала я его по дороге… да враз и поеду.
Кузя, прихлебывая похлебку, исподлобья взглядывал на девушку и сопел. Он понимал, что ей не место здесь, в этой ватаге, где каждый миг подстерегает опасность… При общем молчании хлебнув еще несколько ложек и наскоро перекрестившись, Кузя незаметно нашарил шапку, чтобы тайком от других помочь Аксюше с конем и проводить ее к городу, но во мраке конюшни он вдруг услыхал шепот и затаился в двери.
– …И конь, вишь, дрожит весь, сама устала, и ночь на дворе, да и черт его знает, кто там на дороге встретит, чего содеет!
– А что мне тут делать?! Зачем поскакала, то сполнила! Матка, чай, дома плачет…
Кузя, узнав голоса Аксюши и Гурки, хотел войти.
– А поп обещал тебя с Кузькой венчать, – сказал Гурка с насмешкой.
Кузя замер в двери…
– Сам с ним венчайся!.. Пусти уздечку! Дай нуздать, не мешай!.. – со злостью воскликнула девушка.
Кузя услышал возню и бряцанье уздечки.
– Ну что, что? Опять, что ль, укусишь? Кусай!
– Уходи, окаянный! Пусти меня к Кузьке!
– Кусай!
– Не хочу!.. Скоморохи поганы…
Последнее слово ее оборвалось, словно ей накинули платок на рот…
Кузя стоял, не переводя дыхания. Лошади в конюшне хрустели овсом и лениво переступали с ноги на ногу. Было так тихо, что, казалось, слышно, как опускаются и садятся в сугробы снежинки.
– Скоморошить-то кинешь? – спросила Аксюша. Голос ее стал детским и нежным.
– Не от сладкой жизни во скоморохах, – ответил Гурка. – Малым украли меня от отца и матери… Один был, как дуб, во всем свете…
– А ныне? – еще нежней и томительнее спросила она.
– А ныне? – переспросил скоморох, и все снова утихло…
Кузя хотел уйти, но не мог сдвинуть ноги.
– Мыслишь, бесстыжая… к парню сама прискакала… – услышал Кузя шепот Аксюши, прерывающийся быстрым, тяжелым дыханием. – Теперь мне и всем-то в глаза глянуть стыдно – любовь свою всем показала…
– А что за беда! За любовь кто корит?! – сказал Гурка. – Наше дело молодое: не гулять, не любить, так зачем и жить?! Медовая ты, – добавил он тихо, – цалуешься сладко…
– Пусти, Гурушка, милый, пусти, срамно… люди узнают, – молила Аксюша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
– У-у, Июда-предатель, злодей! – крикнул Кузя, подняв топор.
– Кузька, Кузька, прости! Не секи, покаюсь!.. – воскликнул Лукашка, но Кузя махнул топором, как рубят дрова, и Лукашка в крови рухнул мертвым.
– Кузька! Что ты?! Кузьма! – оторопело вскрикнул Иванка, выскочив из избы.
– Седлать коней, да живой отсюда! Измена! – ответил Кузя.
Иванка понял, что некогда рассуждать.
– Федюнька, живей вели всем запрягать! Уходим! – крикнул он брату.
Федя пустился бегом по дворам деревеньки.
Только тогда увидел Иванка у Кузи в санях мальчишку-подростка, в лисьей шубейке и ушастой шапке, а за санями привязанного лихого крутозадого жеребца под богатым седлом.
– Что за малый? – спросил Иванка в недоумении.
– Потом!.. – отмахнулся Кузя.
В деревне уже все кипело. Во всех дворах звякала сбруя, слышалось отпрукивание, лязг оружия.
Не прошло и часа, как они покинули насиженное гнездо. Впереди и сзади обоза скакали всадники. Вожаком впереди всех, перемогая боль в раненой ноге, ехал в санях Максим Рогоза. Он вел всех к себе, в недальнюю глухую деревушку, укрытую в лесу в болотах еще лучше, чем только что покинутая.
Ватага разбилась по избам. Иванка с Федюнькой, Гурка, поп Яков и Кузя поместились в одной избе.
В первую ночь опасались выпрячь коней, ожидая, что их по следам нагонят. Поставив за околицей двойной караул, они уселись с дороги повечерять.
– Ну, Кузьма, теперь сказывай, как ты узнал об измене Леща? – спросил Иванка.
– Так и узнал: тот малый поведал, – кивнул Кузя с ласковой усмешкой на подростка, прискакавшего с ним.
– Иди сюда, малый, – позвал Иванка.
Мальчишка шагнул к огню. Иванка взглянул на него и увидел что-то знакомое в выражении его лица.
– Сказывай, что там стряслось? – спросил он.
– Кто в избе сидит в шапке! Иконы святые! – строго сказал поп Яков мальчишке.
Малый замялся.
Тогда Федюнька озорно и ловко сшиб с него шапку. Длинные темные косы неожиданно упали по плечам «мальчишки»… Иванка и Гурка сразу узнали Аксюшу.
– Кусака! – воскликнул Гурка.
Аксюша потупилась и залилась румянцем. Все с удивлением смотрели на девушку в странном наряде, и больше всех остолбенел от собственной дерзости Федюнька…
– Откуль ты взялась? – спросил Иванка.
– В деревню скакала да вот на Кузю наехала, – сказала она.
– Неужто одна изо Пскова?! – воскликнул Гурка.
– Мне бы ехать с Лукашкой! – насмешливо ответила она.
– Ты как про Лукашку узнала? Чего он сказал? Кому? – допытывался Иванка.
– У нашего стольника был он, да к куму зашел, к старику. Сказал старику, а тот Афанасию Лаврентьичу рассказал, где вы стоите. Всех назвал по именам. Я стала пуще слушать, да будто шитье потеряла, хожу, да и тычусь по дому туды да сюды, – рассказывала Аксюша. – Вот наш и послал к воеводе: вина, мол, пошлю с мужиком, напьются шиши. Воевода велел бы, мол, сотне стрельцов собираться скакать в деревеньку… Ульянке Фадееву из лесу, Невольке – с реки…
– Собаке собачья и смерть! – сказал Иванка.
– Кому смерть? – спросила Аксюша, бледнея.
– Лукашке.
– Неужто убьете его? – со страхом спросила Аксюша.
Иванка хотел сказать, но Кузя кашлянул и поглядел на всех так свирепо, что все смолчали.
– А как же ты из дому убежала? – спросил Кузя.
– Выбегла я из горницы – да в конюшню… Малого, конюшка молодого, одежку схватила. Коней тогда тот вон увел, – не глядя, кивнула она на Гурку, – все квелы остались, да стольника коник-то добрый, на коем сам ездит. Ну и взяла… Кто догонит!.. Я в той деревеньке бывала, дорогу знала…
– А что тебе за беда, кабы нас побили?! – в восторге глядя на девушку, спросил Гурка.
– Чай, мыслишь, тебя упасти прискакала?! Ан я вовсе Кузьку избавить, да вот… попа!.. – задорно сказала девушка.
Кузя смутился. Но Гурка обрадовался ее словам, уверенный теперь, что не для Кузи, а именно для него и скакала она из дома…
– Не трещи-ка, сорока, садись вечерять, – сказал он, стараясь казаться суровым, – закусим, а там отец Яков вас с Кузькой и обвенчает…
– Доброе дело! – шутливо сказал поп.
Аксюша вспыхнула алым румянцем, а Кузя смутился еще пуще прежнего.
Скоморох подвинулся к краю, уступая Аксюше место у миски, и поневоле ей пришлось сесть рядом с ним.
– Оголодала, краса? – спросил поп.
– Вчера пообедать поспела, – прихлебывая просяную похлебку, ответила Аксюша.
– Ну, дева, не так-то венчаться, как надо тебе скорее нас, грешных, покинуть, – сказал поп с заботливой теплотой. – Да что ты, дочка, своим в доме скажешь?
– Что ни что, там надумаю, батюшка, – глухо ответила она, снова залившись румянцем. И вдруг сорвалась: – Пойду коня посмотрю, загнала я его по дороге… да враз и поеду.
Кузя, прихлебывая похлебку, исподлобья взглядывал на девушку и сопел. Он понимал, что ей не место здесь, в этой ватаге, где каждый миг подстерегает опасность… При общем молчании хлебнув еще несколько ложек и наскоро перекрестившись, Кузя незаметно нашарил шапку, чтобы тайком от других помочь Аксюше с конем и проводить ее к городу, но во мраке конюшни он вдруг услыхал шепот и затаился в двери.
– …И конь, вишь, дрожит весь, сама устала, и ночь на дворе, да и черт его знает, кто там на дороге встретит, чего содеет!
– А что мне тут делать?! Зачем поскакала, то сполнила! Матка, чай, дома плачет…
Кузя, узнав голоса Аксюши и Гурки, хотел войти.
– А поп обещал тебя с Кузькой венчать, – сказал Гурка с насмешкой.
Кузя замер в двери…
– Сам с ним венчайся!.. Пусти уздечку! Дай нуздать, не мешай!.. – со злостью воскликнула девушка.
Кузя услышал возню и бряцанье уздечки.
– Ну что, что? Опять, что ль, укусишь? Кусай!
– Уходи, окаянный! Пусти меня к Кузьке!
– Кусай!
– Не хочу!.. Скоморохи поганы…
Последнее слово ее оборвалось, словно ей накинули платок на рот…
Кузя стоял, не переводя дыхания. Лошади в конюшне хрустели овсом и лениво переступали с ноги на ногу. Было так тихо, что, казалось, слышно, как опускаются и садятся в сугробы снежинки.
– Скоморошить-то кинешь? – спросила Аксюша. Голос ее стал детским и нежным.
– Не от сладкой жизни во скоморохах, – ответил Гурка. – Малым украли меня от отца и матери… Один был, как дуб, во всем свете…
– А ныне? – еще нежней и томительнее спросила она.
– А ныне? – переспросил скоморох, и все снова утихло…
Кузя хотел уйти, но не мог сдвинуть ноги.
– Мыслишь, бесстыжая… к парню сама прискакала… – услышал Кузя шепот Аксюши, прерывающийся быстрым, тяжелым дыханием. – Теперь мне и всем-то в глаза глянуть стыдно – любовь свою всем показала…
– А что за беда! За любовь кто корит?! – сказал Гурка. – Наше дело молодое: не гулять, не любить, так зачем и жить?! Медовая ты, – добавил он тихо, – цалуешься сладко…
– Пусти, Гурушка, милый, пусти, срамно… люди узнают, – молила Аксюша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194