– Обычай не мой – из сетей рыбу в воду спускать! А ты рыбка-то не проста – золото перо… Сколь девок меня любили, а такой не бывало! – Голос Гурки дрожал и срывался.
– Ой, Гурка, не лапай, срамно! – вскрикнула девушка.
– Что за срам?! Мыслишь – Кузька любить не станет? – с насмешкой сказал скоморох.
Кузя услышал возню в конюшне. Он не выдержал и с прерывистым вздохом толкнул дверь…
– Кто тут? – спросил Гурка из темноты.
– Я, – глухо откликнулся Кузя.
– Иди, брат, иди-ка в избу… Что те надо? – нетерпеливо прикрикнул Гурка.
Кузя почувствовал жар на щеках и ушах и, не помня себя, быстро выскочил за ворота…
6
– Не к месту дева-то завелася в ватаге, – сказал поп Яков. – Спасибо ей, всех упасла, а ноне бы ей и к дому. Соблазн один с ними, и братства не станет, пойдут раздоры да вздоры… Не девичье дело война!..
Кузя вздохнул. Вздохнул и Иванка, и каждый из них – о своем: Кузя видел любовь Аксюши к Гурке и боялся, что сам полюбил ее, навсегда обрекая себя неудачной тяжелой доле. Иванка же тосковал, с горечью вспоминая Аленку.
«Кабы удача была и увез бы из воеводского плена старост и выборных земских, и мне бы Михайла теперь ее отдал!» – мечтал он.
– Влезем все-таки в город, Кузьма? – спросил Иванка.
– Влезем, Ваня! – решительно согласился Кузя.
Кузя не хотел оставаться в одной избе с Гуркой и девушкой. Едкая и мучительная ревность терзала его. Не раздумывая, собрался он на разведку дорог и поспешно выехал по направлению ко Пскову, обещая вернуться с рассветом.
Иванка, пройдя по дороге в обе стороны от деревеньки, проверил расставленные засады и караулы, сам посмотрел коней и щедро подсыпал овса, готовясь к отважному делу.
Но к утру Кузя не возвратился…
Иванка выехал вслед за ним на дорогу.
Мирная снежная целина лежала повсюду по сторонам. Дорога шла неглубокой лощинкой, и лишь потому ее можно было узнать под снежком. Встречных не было.
Едва заметные вешки оставлял за собой в снегу Кузя, и за ночь их уже занесло, но все же Иванка ехал по вешкам, торчавшим кое-где близ дороги. И вдруг он услышал зловещий грай воронья. Он знал его по голосам птиц, этот крик, подымавшийся над телами убитых.
Оглянувшись, Иванка увидел на холме, на одинокой сосне, повешенного человека. У него стеснилось дыхание. Он подхлестнул коня и, не опасаясь, взлетел на пригорок. Вспугнутые вороны затмили от него свет… Иван поднял голову, вгляделся в едва качавшееся тело казненного и с криком спрянул с седла: выклеванными темными глазницами глядел на него обезображенный пытками и вороньем труп любимого друга, Кузи…
В слезах, скрежеща от боли зубами, мешая страшную брань, обращенную к палачам, с нежными именами, которыми называл Кузю, Иванка дрожащими руками привязал к сосне коня, скинул тулуп и бросился к дереву… Окровавив ладони о сучья и сам не заметив этого, он добрался до ветвей и ножом обрезал веревку. Застывший труп тяжело рухнул в сугроб, подняв снежную пыль. Испуганный конь в страхе шарахнулся и захрапел…
– Эх, Кузьма, Кузьма! Кузя, Кузя, мой Кузя! – твердил Иванка, не находя больше слов и, сам дрожа, стараясь взгромоздить застывшее, негнувшееся тело на спину дрожащего коня.
– Эх, Кузя, Кузенька, Кузя!.. Эх, Кузя, мой брат дорогой! – крепко сжав зубы, твердил Иванка, на измученной лошади пробираясь назад к своим…
Когда Иванка подъехал к деревне, все вышли его встречать и перед мертвым Кузей в молчании скинули шапки.
– Ой, штой-то! Кузенька! Господи, Кузя! – страшно взвизгнула Аксюша, залившись слезами, и неведомо зачем кинулась в избу…
Вся ватага стояла в молчании…
– За лопаты, братцы, – первым опомнившись, просто сказал Гурка.
Он сам помогал рыть могилу, широкими взмахами выбрасывая мерзлые комья земли.
Поп Яков плакал, читая надгробное слово Кузе.
– «Приидите, последнее целование…» – произнес поп и больше не мог служить панихиду.
– Кузенька, милый, голубчик!.. – всхлипнув, залепетал он и сам, наклонившись, приник губами к холодному выпуклому лбу мертвеца.
Аксюша вскрикнула и повалилась в снег, закрыв руками лицо, словно чуя свою вину в этой смерти. Вся ватага терла глаза кулаками. На бородах застывали слезы.
Встав с колен от свежей могилы, Иванка подобрался, надел шапку и обратился к товарищам.
– На кони, – сказал он сурово.
Никто не расспрашивал его ни о чем. Всем было понятно, что Кузя требует мести, и вся ватага дружно и молча взнуздывала коней…
– Ты, Гурей, останься тут с дву десятками наших. Неравно налезут стрельцы, и было бы кому отбиться, – сказал Иванка.
И Гурка с небольшим отрядом остался.
7
Расправившись с Кузей и зная, что он был близким другом Иванки, самого смелого атамана крестьянской ватажки, пятидесятник Ульянка Фадеев разослал почти всех стрельцов в разведку по селам и деревням, чтобы найти следы неуловимой и дерзкой ватаги. Наутро он ждал подкрепления в пятьдесят стрельцов во главе с пятидесятником Неволей Сидоровым. Они уже сговорились, что будут действовать заодно и постараются окружить Иванкиных шишей, чтобы поймать Иванку живьем и получить за него объявленную награду.
Оба боялись, что эту добычу могут выхватить у них московские стрельцы, которых, по слухам, выслали для подавления крестьянских восстаний…
В ожидании, когда возвратятся лазутчики из окрестностей, а из Пскова прибудет полсотня Невольки, Ульянка коротал вечер в помещичьем доме с хозяином и местным попом.
– Слышал я, господа, – рассказывал хозяин, – заехал намедни к островскому дворянину проезжий помещичий сын. Разговорились про шишей. Дворянин говорит: «К другим Иванка-вор проберется, а ко мне николи». – «Что так?» – спрашивает проезжий. «А псы у меня голодны, как волки, всякого загрызут!..» Хватили они по чарке вина – да спать. Утре проснулся хозяин связан… Дверь настежь, мороз… Кричит… Никого! Кое-как сам распутался, вышел, глядь – собаки висят на заборе мертвы и хвостами связаны, а людей – ни души. Стал ходить, наводить порядок, глядит – корыто, и тесто замешено. Понюхал – винищем разит. Подивился. Ан тут собаки и ожили на заборе, а были они не мертвы, а пьяны да спали связаны за хвосты. Как учали рваться, визжать – вот хвосты оторвут да потом хозяина в клочья! Испугался он, заперся в доме, а там письмо: «Голодны кобели до беды довели»… Ан то сам Иванка к нему наезжал – и пограбил, и дворню свел.
– Сказывают, хитер! – согласился Ульян Фадеев. – Да завтра придет конец его хитростям. Я его уследил…
– А не с тобой ли то было, что ты его мертвым схватил? – спросил сельский поп.
– Как мертвым, когда он живой! – удивился Ульян.
– А так: ездит с ним бунтовской поп Яков. Раз их окружили стрельцы, а в ватаге ни зелья нет, ни свинцу. Иванка и лег мертвым. Сладили ему гроб. Зажгли свечи, а поп стал молитвы петь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194