— Староста? — спросил Салават.
— Нет у нас старосты.
— Где он?
— Хан ваш зарезал. Из спины и из брюха ремни кроил, покуда не помер.
Салават понял всё, что случилось.
— Давно был хан в вашей деревне?
— Пять ден.
Салават приказал немедленно созвать на площадь отряды и прекратить буйство в селе, а сам продолжал допрос.
Он узнал, что на прошлой неделе Бухаир с толпою башкир налетел на село. Они жгли дома, резали на части крестьян, выкалывая глаза, разграбили церковь и, наконец, загнав в одну клеть женщин и малых детей, заживо их сожгли. Спасся лишь тот, кто успел убежать в лес. Оставшиеся, увидя башкир, напали на них, опасаясь таких же зверств.
Тщетно хотел узнать Салават, куда ушёл Бухаир, — никто из крестьян не знал.
— Сам сумею его поймать, приведу и повешу в вашем селе, — обещал он.
И Салават ушёл из села, унося в сердце горечь и жажду настичь Бухаира и расправиться с ним. С этого дня он искал его всюду, считая худшим врагом…
Нередко бывало, что, оставив за начальника на стоянке кого-нибудь из сотников, Салават один уходил искать Бухаира; иногда он брал с собой несколько десятков новых воинов, но Бухаира не встретил ни разу. Слава о вездесущии Салавата гремела: сегодня он был под Бирском, завтра, несмотря на плохие дороги, под Уфой, то под Табынском, то снова в горах у Ельдяка.
И вот, похудевший, обросший откуда-то взявшейся бородой, более мужественный и сухой, чем всегда, к Салавату явился его друг.
— Кинзя! — обрадованно вскричал Салават, обнимая его. — Как ты нашёл меня?
— Так тебя не найти!.. Все говорят о тебе и твоём войске.
— Как царь? Почему ты с ним не пошёл в Питербурх?
— Питербурх далеко. Там у царя много людей… Когда он пошёл через Волгу, он сам нас послал назад. Сказал: «Тут у меня довольно людей, — все принимают, все любят, а ваши дома разорят злодеи, пока вы со мной. Иди, Кинзя, к Салавату…»
— Ты вернулся один?
— Со мной пятьсот человек. Они идут по лесам, без дорог, чтобы миновать заставы. Придут сегодня и завтра, — пообещал Кинзя.
— Белобородов и Аллагуват где? — расспрашивал Салават. Он хотел узнать разом обо всех.
— Иван Наумыч убит под Казанью, — грустно сказал Кинзя. — Братья твои Сулейман и Ракай убиты.
Салават закрыл руками лицо.
— Ты не знал? — тихо спросил Кинзя, испугавшись, что сразу обрушил так много несчастий на Салавата.
— Не жалей, что сказал, — успокоил его Салават. — Лучше сразу… Как они были убиты?
— В схватке с гусарами, — тихо сказал Кинзя.
Оба надолго замолкли.
— Салават, я не мог их спасти, — словно прося прощения, сказал Кинзя. — Я не жалел себя, но в это время страх одолел воинов, все побежали, и надо было сдержать. Я возвратил свой отряд, но братья твои уже были мертвы…
— Прости, Кинзя, — тепло сказал Салават. — Если бы с ними убили тебя, мне было бы ещё хуже… я был бы совсем один.
— Разве может быть Салават одинок? У него ведь есть песни! — с обидой напомнил Кинзя слова, сказанные Салаватом перед его отъездом.
— Женщины и песни не воюют, — возразил Салават. — Мужская дружба нужна человеку, чтобы не быть одиноким. Песня утешает, пока поешь, женщина — пока ласкаешь, а дружба всегда с тобою в груди…
— Бригадир, — вбежав в кош Салавата, поспешно сказал запылённый гонец, — на нас идёт войско в четыреста конных.
— Где идут?
— Перешли Кара-Идель у реки Курзя. Проводник у них, сын Седяша, ведёт горами…
— Аднагул, сын Седяша? — живо переспросил Салават.
— Он, — подтвердил вестник.
— По коням! К ущелью Тимер Нарат, — приказал Салават. — Аднагул знает, куда вести. Я сам ему указал. — И они помчались.
Они летели, как ветер, и не прошло трёх часов — заняли гору. С рассветом другого дня многотысячные вороньи стаи взлетели уже над ущельем Железной сосны. Салават уходил победителем, увозя две пушки, Его воины получили пятьсот ружей.
Неуловимость Салаватовых воинов, их упорство и смелость вызывали необходимость двинуть против них свежие силы.
Из Уфимской крепости на Ельдяк вышел полковник Рылеев во главе хорошо вооружённой команды. Салават не ожидал его прихода к Ельдяцкой крепости. Собрав все силы, он вышел навстречу Рылееву, и в течение целого дня, с рассвета до наступления ночи, шло между ними, как доносил Рылеев, «прежестокое сражение».
Ночью Салават отошёл со своими отрядами в горы под Юрузень. В сражении с Рылеевым он потерял много воинов. Силы повстанцев слабели, и негде было взять новых людей, потому что мужчин почти не осталось в селениях. Прорваться в другие места тоже не было сил — все кишело войсками. Но Салават не сдавался. Он скрывался с оставшимися воинами в горах, где стояло несколько войлочных кошей. Шли дожди, мокрые кошмы пахли кислятиной. Мало вестей доходило сюда, в горы. Редко прибывали посланные Салаватом, приводя с собою не больше чем по десятку воинов.
И вот в дождливый и сумрачный день, когда Салават сидел один в коше с кураем и грустный напев, звеня, слетал из-под его пальцев, к кошу примчался гонец.
По тревожному стуку копыт Салават угадал, что что-то случилось, и, отбросив курай, вскочил с подушки.
Вестник в промокшей до последней нитки одежде вошёл в кош, вынул из шапки пакет с большими печатями и подал его Салавату.
— От государя?! — воскликнул Салават.
Глаза его радостно сверкнули, сердце забилось счастьем.
Безвестность всегда порождает дурные слухи. В последние недели люди передавали вести о том, что государево войско разбито и сам он попал в плен к злодеям. Пакет от него означал, что все эти слухи ложны, что он победил, что он, как орёл, парит над широкой Русской землёй, может быть, уже в Петербурге или в Москве он сидит на троне и по всей России подданные приносят ему присягу, торжественно звонят на христианских церквах праздничные колокола, попы в золотых ризах поют молебны и перед царским дворцом стоят виселицы, на которых рядами висят дворяне, купцы-заводчики и взяточники-чиновники…
Салават прикоснулся пакетом ко лбу и сердцу и в нетерпении сломал печати…
Письмо предусмотрительно было написано на двух языках — на русском и татарском:
«Башкирскому старшине Салавату Юлаеву».
Салават не подумал о том, почему царь его не назвал бригадиром, а лишь простым старшиной.
«С крайним прискорбием извещаю я, что ты до этого часа погружён в слепоту и злобу, увлечённый прельщениями всем известного злодея, изменника и самозванца Пугачёва…»
Прочитав одним запалом эти слова, Салават только тут понял, что письмо к нему написано не государем, а кем-то другим. Обилие больших красных печатей с орлами подсказало ему, что пишет какой-то большой начальник из стана врагов, и Салават продолжал чтение уже насторожённый, холодный, спокойный, силясь понять, чего от него хотят:
«…Пугачёва, который ныне со всеми главными его сообщниками пойман и содержится в тяжёлых железах, готовясь вскоре принять за все его злодейства мучительную казнь…»
— Пойман… в тяжёлых оковах… вскоре принять злую казнь… — повторял про себя Салават.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131