— грозно нахмурился офицер. — В петлю просишься сам?!
— Я, барин, птица бугай, ты меня не пугай! — отозвался Семка.
— Пугать не стану, а дурь повыбью! — сказал поручик.
— У нас, барин, смолоду выбили дурь. Один ум остался, а ума из нашего брата ничем не выбить, от самой от самой от колыбельки вколачивать стали! — огрызнулся бесстрашный Семка.
Поручик ещё не видал такого смелого арестанта. Его наглое балагурство озадачило офицера.
— Послушай-ка подобру, скоморох. Ты слышал, что Пугач ваш попался?
— Был слух, — сказал Семка, — кричал на крыше петух, три дня орал, на четвёртый протух. Пугача, говорят, схватили, а государь Пётра Федорыч снова спасён!
— Молча-ать! — закричал поручик. Он подскочил и ударил Семку в лицо кулаком. — Я тебе покажу государя!.. Знал Салаватку, пёс? Отвечай!
Семка стоял, не имея возможности вытереть кровь, которая капала из разбитого носа.
— Так бы сразу спрошал подобру меня, сударь, — сказал он. — Господина бригадира государева Салавата Юлаича? Кто ж его, сударь, не знает?!
— Так, стало быть, знал? Говорил с ним?! — добивался поручик.
— Он и с тобой говорить не стал бы, не то что с нами! Богатый ведь господин. Сказывали — кафтан на нём бархат. Шапка бобровая с позументом, борода до пупа, черна с сединой, — разошёлся пленник.
— Постой, — перебил офицер. — Что ты брешешь?! Отколь борода с сединой? Ты сам его видел?
— Хоть сам не видал, да народ говорил, — сказал со всем простодушием Семка.
— Пошёл вон отсюда!.. — с досадой зыкнул поручик. Семка мигнул солдату.
— Слыхал, что барин велел?! Сымай-ка с меня верёвки.
— Дать ему двадцать плетей за храбрость да в колодки руки и ноги сковать! — приказал поручик.
— Покорнейше благодарю, дай те бог сдохнуть скорее! — не сдавшись, сказал на прощание Семка, когда солдат стал прикладом толкать его вон из избы.
Офицер приказал ввести следующего из тех, кто сидел в соседней избе под караулом, но в это время в избу вошёл сгорбленный старый лесной кузнец Ахтамьян, отец убитого Салаватом юноши Абдрахмана.
— Куда, старик? — остановил его у входа солдат.
— Писарь велел. Говорил, что начальник зовёт, — сказал Ахтамьян.
— Я звал старика, ваш благородье. Я звал! — радостно подтвердил Бухаир. Не ожидая разрешения поручика, он сам обратился к кузнецу: — Ахтамьян-бабай, если бы ты Салавата встретил, что бы ты сделал?
— Аллах дал бы силу слабой руке старика. Аллах указал бы, что делать, — ответил кузнец. — Я Салавата всегда ношу в сердце! Друга не видишь — можно о нём не думать, а враг неотмщенный всегда с тобой. Кровь Абдрахмана скулит у меня в ушах день и ночь…
— Господин благородье поручик, вот тот старик, у которого Салават убил сына, — сказал Бухаир с торжеством.
— Сына убил? — спросил офицер старика.
— Один сын был, — ответил старик. — Красивый был мальчик, правду любил, смелый был: с одним ножом ходил на медведя… Коран читал в четырнадцать лет…
Услышав голос проклявшего его кузнеца, Салават в первый раз поднял веки. Глаза их встретились.
— Вот тебе Салаватка, бабай. Признаешь? — спросил офицер.
— Бельмей, — ответил старик.
— Отвечай что надо. Узнал Салавата? — спросил Бухаир.
— Аллах поможет ответить что надо, — сказал Ахтамьян. И, глядя на него, Салават увидал в лице старика напряжение всего существа. Старик побелел, шагнул ближе, пристально уставился на лицо Салавата, потом опустил глаза и молчал.
— Бу Салават-ма? — нетерпеливо повторил Бухаир.
Ахтамьян глотнул воздуха, словно он задыхался, и громко, неожиданно молодо, твёрдо сказал:
— Не знаю этого человека. Это не Салават.
— Ума ты лишился?! О смерти сына забыл?! Сына предал ты, старый кабан, и на могилу его нагадил! Аллах тебя не простит! — закричал Бухаир.
— Аллах видит все. Ты обманщик. Здесь нет Салавата! — ещё твёрже сказал старик.
Бухаир схватил его за ворот и в злобе начал трясти.
— Признавай! Признавай! Признавай Салаватку!.. — исступлённо твердил Бухаир.
— Убрать старика! — скомандовал офицер. Он сам, распалённый гневом, схватил писаря, встряхнул его и стал колотить головой об стену. — Ты так?! Пятьсот рублей тебе?! Деньги не малы пятьсот рублей! Пятьсот рублей — деньги! Я за пятьсот рублей сам!.. Старшиной хочешь быть?! Старшиной?! Старшиной, пёс поганый?!
— Господин офицер… Господин офицер, благородье! Вели старика пытать… Все врут, воры… Я правду сказал… — бормотал Бухаир.
— Ты мне нарочно другого подсунул! По ложному следу солдат повёл, идол! Ты хотел Салаватке дать время подальше бежать?! — кричал поручик.
— Вели бить плетьми старика, уши резать! — твердил Бухаир.
— Самому тебе уши срежу! Признавайся сейчас, зачем меня обманул! Палача сюда, живо! — распорядился поручик.
Бухаир упал на колени.
— Господин благородье, послушай. Всю правду скажу. Я солдат посылал к нему в дом. Он думал — жена пустила солдат. Он кинжалом ударил мою сестру… Она в моём доме лежит. Вели сюда принести её. Пусть она скажет сама… Как увидит его, так заплачет и скажет…
— Жива! Амина! Жива?! Я её не убил?! — в радостном возбуждении вскричал Салават, вскочив со скамьи.
Бухаир отпрянул от Салавата.
Писарь и офицер оба остолбенело, непонимающе поглядели друг другу в глаза, и вдруг Бухаир разразился злобным и торжествующим смехом и вытянул палец, указывая в лицо Салавата и пятясь к дверям.
— Сам выдал себя, Салаватка! Сам сказал! Сам сказал!.. — вопил Бухаир в радостном исступлении.
Солдат в это время ввёл связанного Мурата, брата Гульбазир. Мальчик глядел бесстрашно и гордо.
Офицер, не поняв произнесённых по-башкирски слов Салавата, ещё не вполне убедился в том, что Бухаир оказался прав. Он хотел достоверного подтверждения и накинулся на Мурата.
— Признаешь Салавата, мальчишка?! — спросил он.
Мурат презрительно вздёрнул голову и отвернулся.
В то же время вошёл вызванный офицером палач.
— Звали, ваше благородье? — спросил он.
— Возьми мальчишку пытать, — приказал поручик. Салават ожидал, что станут пытать его самого, что станут пытать Бухаира. При этом нашёл бы он радость и в самых муках. Но он не мог им позволить пытать отважного юношу, брата красивой и любящей Гульбазир.
— Стой, поручик! Не надо пытать. Я сам скажу тебе. Ты ищешь царского бригадира. Я бригадир Салават, — твёрдо сказал он.
Офицер повернулся к солдатам, словно в боязни, что признание может рассеяться, что все окажется сном.
— Колодки! — выкрикнул он визгливым и тонким голосом.
Солдат распахнул дверь и выскочил в сени. Там слышался громкий голос, какие-то препирательства.
— Что там, Седельников? — громко спросил поручик.
— Мать Салаватки рвётся. Пустите-де, слышала — сына её изловили.
— Впусти, — приказал офицер, в жажде нового, последнего подтверждения.
Высокая женщина, по обычаю прикрывая лицо платком, вошла в избу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— Я, барин, птица бугай, ты меня не пугай! — отозвался Семка.
— Пугать не стану, а дурь повыбью! — сказал поручик.
— У нас, барин, смолоду выбили дурь. Один ум остался, а ума из нашего брата ничем не выбить, от самой от самой от колыбельки вколачивать стали! — огрызнулся бесстрашный Семка.
Поручик ещё не видал такого смелого арестанта. Его наглое балагурство озадачило офицера.
— Послушай-ка подобру, скоморох. Ты слышал, что Пугач ваш попался?
— Был слух, — сказал Семка, — кричал на крыше петух, три дня орал, на четвёртый протух. Пугача, говорят, схватили, а государь Пётра Федорыч снова спасён!
— Молча-ать! — закричал поручик. Он подскочил и ударил Семку в лицо кулаком. — Я тебе покажу государя!.. Знал Салаватку, пёс? Отвечай!
Семка стоял, не имея возможности вытереть кровь, которая капала из разбитого носа.
— Так бы сразу спрошал подобру меня, сударь, — сказал он. — Господина бригадира государева Салавата Юлаича? Кто ж его, сударь, не знает?!
— Так, стало быть, знал? Говорил с ним?! — добивался поручик.
— Он и с тобой говорить не стал бы, не то что с нами! Богатый ведь господин. Сказывали — кафтан на нём бархат. Шапка бобровая с позументом, борода до пупа, черна с сединой, — разошёлся пленник.
— Постой, — перебил офицер. — Что ты брешешь?! Отколь борода с сединой? Ты сам его видел?
— Хоть сам не видал, да народ говорил, — сказал со всем простодушием Семка.
— Пошёл вон отсюда!.. — с досадой зыкнул поручик. Семка мигнул солдату.
— Слыхал, что барин велел?! Сымай-ка с меня верёвки.
— Дать ему двадцать плетей за храбрость да в колодки руки и ноги сковать! — приказал поручик.
— Покорнейше благодарю, дай те бог сдохнуть скорее! — не сдавшись, сказал на прощание Семка, когда солдат стал прикладом толкать его вон из избы.
Офицер приказал ввести следующего из тех, кто сидел в соседней избе под караулом, но в это время в избу вошёл сгорбленный старый лесной кузнец Ахтамьян, отец убитого Салаватом юноши Абдрахмана.
— Куда, старик? — остановил его у входа солдат.
— Писарь велел. Говорил, что начальник зовёт, — сказал Ахтамьян.
— Я звал старика, ваш благородье. Я звал! — радостно подтвердил Бухаир. Не ожидая разрешения поручика, он сам обратился к кузнецу: — Ахтамьян-бабай, если бы ты Салавата встретил, что бы ты сделал?
— Аллах дал бы силу слабой руке старика. Аллах указал бы, что делать, — ответил кузнец. — Я Салавата всегда ношу в сердце! Друга не видишь — можно о нём не думать, а враг неотмщенный всегда с тобой. Кровь Абдрахмана скулит у меня в ушах день и ночь…
— Господин благородье поручик, вот тот старик, у которого Салават убил сына, — сказал Бухаир с торжеством.
— Сына убил? — спросил офицер старика.
— Один сын был, — ответил старик. — Красивый был мальчик, правду любил, смелый был: с одним ножом ходил на медведя… Коран читал в четырнадцать лет…
Услышав голос проклявшего его кузнеца, Салават в первый раз поднял веки. Глаза их встретились.
— Вот тебе Салаватка, бабай. Признаешь? — спросил офицер.
— Бельмей, — ответил старик.
— Отвечай что надо. Узнал Салавата? — спросил Бухаир.
— Аллах поможет ответить что надо, — сказал Ахтамьян. И, глядя на него, Салават увидал в лице старика напряжение всего существа. Старик побелел, шагнул ближе, пристально уставился на лицо Салавата, потом опустил глаза и молчал.
— Бу Салават-ма? — нетерпеливо повторил Бухаир.
Ахтамьян глотнул воздуха, словно он задыхался, и громко, неожиданно молодо, твёрдо сказал:
— Не знаю этого человека. Это не Салават.
— Ума ты лишился?! О смерти сына забыл?! Сына предал ты, старый кабан, и на могилу его нагадил! Аллах тебя не простит! — закричал Бухаир.
— Аллах видит все. Ты обманщик. Здесь нет Салавата! — ещё твёрже сказал старик.
Бухаир схватил его за ворот и в злобе начал трясти.
— Признавай! Признавай! Признавай Салаватку!.. — исступлённо твердил Бухаир.
— Убрать старика! — скомандовал офицер. Он сам, распалённый гневом, схватил писаря, встряхнул его и стал колотить головой об стену. — Ты так?! Пятьсот рублей тебе?! Деньги не малы пятьсот рублей! Пятьсот рублей — деньги! Я за пятьсот рублей сам!.. Старшиной хочешь быть?! Старшиной?! Старшиной, пёс поганый?!
— Господин офицер… Господин офицер, благородье! Вели старика пытать… Все врут, воры… Я правду сказал… — бормотал Бухаир.
— Ты мне нарочно другого подсунул! По ложному следу солдат повёл, идол! Ты хотел Салаватке дать время подальше бежать?! — кричал поручик.
— Вели бить плетьми старика, уши резать! — твердил Бухаир.
— Самому тебе уши срежу! Признавайся сейчас, зачем меня обманул! Палача сюда, живо! — распорядился поручик.
Бухаир упал на колени.
— Господин благородье, послушай. Всю правду скажу. Я солдат посылал к нему в дом. Он думал — жена пустила солдат. Он кинжалом ударил мою сестру… Она в моём доме лежит. Вели сюда принести её. Пусть она скажет сама… Как увидит его, так заплачет и скажет…
— Жива! Амина! Жива?! Я её не убил?! — в радостном возбуждении вскричал Салават, вскочив со скамьи.
Бухаир отпрянул от Салавата.
Писарь и офицер оба остолбенело, непонимающе поглядели друг другу в глаза, и вдруг Бухаир разразился злобным и торжествующим смехом и вытянул палец, указывая в лицо Салавата и пятясь к дверям.
— Сам выдал себя, Салаватка! Сам сказал! Сам сказал!.. — вопил Бухаир в радостном исступлении.
Солдат в это время ввёл связанного Мурата, брата Гульбазир. Мальчик глядел бесстрашно и гордо.
Офицер, не поняв произнесённых по-башкирски слов Салавата, ещё не вполне убедился в том, что Бухаир оказался прав. Он хотел достоверного подтверждения и накинулся на Мурата.
— Признаешь Салавата, мальчишка?! — спросил он.
Мурат презрительно вздёрнул голову и отвернулся.
В то же время вошёл вызванный офицером палач.
— Звали, ваше благородье? — спросил он.
— Возьми мальчишку пытать, — приказал поручик. Салават ожидал, что станут пытать его самого, что станут пытать Бухаира. При этом нашёл бы он радость и в самых муках. Но он не мог им позволить пытать отважного юношу, брата красивой и любящей Гульбазир.
— Стой, поручик! Не надо пытать. Я сам скажу тебе. Ты ищешь царского бригадира. Я бригадир Салават, — твёрдо сказал он.
Офицер повернулся к солдатам, словно в боязни, что признание может рассеяться, что все окажется сном.
— Колодки! — выкрикнул он визгливым и тонким голосом.
Солдат распахнул дверь и выскочил в сени. Там слышался громкий голос, какие-то препирательства.
— Что там, Седельников? — громко спросил поручик.
— Мать Салаватки рвётся. Пустите-де, слышала — сына её изловили.
— Впусти, — приказал офицер, в жажде нового, последнего подтверждения.
Высокая женщина, по обычаю прикрывая лицо платком, вошла в избу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131