Дух чистый русский! — сказал Семка. — Поручика чин на мне нынче.
— Ну, брешешь, Семён! Каков уж ты, братец, поручик?! Из беглых солдат — во поручики!.. Бога побойся, собака! — рассердился капрал.
— Искали бумаг у меня господа, а заветную разыскать не сумели, — признался пленник. — На привале ты сам прочитай, покажу, то не скажешь — брешу!..
Капрал замолчал. Как ведь знать — не накликать бы лиха! Вдруг вправду был беглый солдат, а теперь офицер… благородие!
— Хоша б посмотреть своими глазами на царский подпис… Эх ты! Не сберёг такую бумагу — поручик взялся! — укорил капрал.
— А бумага в бакете у Салаватки лежит, печатью её припечатали да в бакет заложили, — утешил Семка.
— Неужто вправду? — спросил капрал.
Салават молча вынул пакет, показал капралу и спрятал обратно в шапку.
— Мать честна-то! А что, кабы нам почитать? — заикнулся капрал.
— По-татарски ведь писана — как ты читаешь! — со злостью откликнулся Салават, которого самого замучило желание открыть пакет и дочитать до конца запретную грамоту.
— Ведь ты почитаешь, а мне-то по-русски скажешь, — с усмешкой сказал капрал.
Салават не понял, притворно он так говорит или в самом деле хочет узнать, что в бумаге. А может, поймает на слове да и свяжет, как Семку.
— А ты сам печать ломать будешь, с орлом, на бакете? — так же насмешливо спросил Салават, чтобы не понять, нарочно он говорит или вправду.
— Дурак ты, я смехом сказал! Береги бакет, коли начальство тебе вручило! — поучающе заключил капрал и отъехал в сторону от Салавата и Семки.
— В каком месте держать поворот на царску стоянку? — спросил вполголоса Салават у Семки.
— За рекой Казлаир, — так же вполголоса буркнул и пленник.
— Далеко ещё?
— Так ехать, то завтра в полдни доедем.
Салават прояснел: впереди оставалась ещё ночёвка и ночная беседа со своей сотней. Если не согласятся с ним свои, то он рассчитывал бежать ночью к царю, захватив в провожатые Семку.
Они остановились в селе при переправе через речку Мелеус.
Избегая преждевременной встречи с войсками, под предлогом опасения от казаков, Салават запретил разжигать в поле костры, и вся тысяча человек разместилась у жителей, кроме тех, у кого были с собой для похода захвачены коши. Их было немного, почти у одних лишь башкир Салавата, оседлые же тептяри и мещеряки не везли при себе кочевого добра и устроились на ночь по избам, клетям, сеновалам и по овечьим закутам. Капрал и солдаты держали караул вокруг лагеря.
Кинзя привёл ночевать к Салавату в кош самых верных и молодых из тех, что прискакали к его кошу по первой вести о приходе солдат на кочёвку. В кош Салавата поместили и Семку, и в темноте, под свист осеннего ветра и щёлканье капель дождя по кошам, Салават открыл свой замысел кучке товарищей.
— Жягеты, я был как тот листок, который хотел странствовать и призывал бурю на весь лес. Я думал, что дуб не сможет расти без меня и полетит по ветру за мной, и я чуть не сгубил вас всех, — сказал Салават. — Я задумал обманом вас увезти к казакам, к царю и чуть не выдал всех головой царице…
— Зачем обманом? — спросил Салах.
И Салават узнал голос того, кто в первый ночлег поутру шептался в коше.
— Ты же нам рассказал про царя. Мы считали теперь, что ты ему изменил, и сами собрались уйти к царю.
— Если б ты стал нас держать, тебе не уберечь бы своей головы, — поддержал Салаха Кильмяк.
Тогда сказал Мустай:
— Зачем нам царь! Пусть царь дерётся с царицей. Выберем хана, как указал султан. Прогоним русских и станем жить, как отцы.
Начался спор.
Выставленные в дозор двое юношей бродили всю ночь под дождём у коша, чтобы не услышал никто из чужих этого спора.
И до утра шёл говор.
Изредка Салават говорил с Семкой по-русски и переводил всем его рассказ о царе и о том, что в его войсках немало калмыков, татар, киргиз и башкир, сбежавшихся поодиночке…
Сафар уговаривал тут же, ночью, бежать к царю, покинув отряд тептярей и мещеряков. Салават обратился к Семке: как думает он?
— Чудак, — сказал Семка, — царю чем больше людей, тем лучше. Ты вот своих боялся, ан они все как надо решили и без тебя. Теперь вы все тептярей страшитесь, а тептяри, я чай, — вас!.. Как до реки Казлаир доскочем, тут надобе все порешить между всеми, а до того тептярей пытать — как они мыслят.
Снова поднялся спор, и его прекратил только рассвет, когда поздно было бежать — их все равно могла бы настигнуть погоня.
Дождь утих. Выглянуло серебряное осеннее солнце. В нём уже не было тепла, но всем казалось, что оно согревает, и ему улыбались…
Тысяча всадников снова тронулась в путь.
Сотня шайтан-кудейских башкир держалась теснее, шла менее стройно, чем все другие: среди башкир шелестел шёпот, слышался тихий говор, словно глухое гудение весеннего улья.
Салават был доволен и счастлив тем, что открыл свою тайну башкирам. Он перестал быть одиноким. Часто оглядываясь на свою сотню, он видел с каждым мгновением все больше и больше дружелюбных, сочувственных и понимающих взглядов. Он чувствовал, что его оберегают свои, близкие люди, что около сотни людей вступятся за него, если кто-нибудь посмеет поднять на него руку.
Капрал подъехал к нему.
— Слышь, Салаватка, Семка тебе показал заветну бумагу свою? — спросил он, стараясь, чтобы никто не услышал его слов.
— Казал-то казал ведь, да я чего понимаю. По-русски бумага, — так же тихонько ответил ему Салават.
— Ты возьми у него, я её почитаю.
— Сам возьми, — сказал Салават.
Он поскакал стороной, оставив Семку наедине с капралом, а тот приблизился к пленнику. Салават наблюдал, как капрал взял у Семки бумагу и, читая её, отъехал к солдатам. Держась настороже, Салават посматривал искоса, как капрал читает Семкину грамоту то с одним, то с другим из русских солдат. Вот он помчался рысью вперёд, обгоняя всю тысячу воинов, вот он подъехал опять к Салавату.
— Слышь, брат Салаватка, не шутки! В бумаге-то, знать, чего писано? — таинственно спросил он.
Салават притворился, что он ничего не знает.
— Ведь точно Семён-то Сергеич, поручик царской, его благородие — вон как! — Капрал ткнул в бумагу: — «Его величества тайному поручику». От царской руки, с печатью писано жаловать его и любить, корма и подводы давать, на постой пускать, от царских недругов и злодеев, бояр и генералов, его укрывать — вон чего! А заставам казацким, разъездам, пикетам, постам и секретам ему мешкоты не чинить, пароль и отзыв не спрашивать, всюду пускать!.. А мы-то с тобою в верёвках его волочим!..
— Начальство велело ведь! — сказал Салават, ещё но вполне доверяя капралу.
— То ведь какое начальство! А то — государь! Ты в мысли возьми — го-су-да-арь! Ты гляди-ко, гляди — вот тут писано: «собственную руку к сему приложил…» Вон ведь как!
— А что делать? — спросил Салават.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— Ну, брешешь, Семён! Каков уж ты, братец, поручик?! Из беглых солдат — во поручики!.. Бога побойся, собака! — рассердился капрал.
— Искали бумаг у меня господа, а заветную разыскать не сумели, — признался пленник. — На привале ты сам прочитай, покажу, то не скажешь — брешу!..
Капрал замолчал. Как ведь знать — не накликать бы лиха! Вдруг вправду был беглый солдат, а теперь офицер… благородие!
— Хоша б посмотреть своими глазами на царский подпис… Эх ты! Не сберёг такую бумагу — поручик взялся! — укорил капрал.
— А бумага в бакете у Салаватки лежит, печатью её припечатали да в бакет заложили, — утешил Семка.
— Неужто вправду? — спросил капрал.
Салават молча вынул пакет, показал капралу и спрятал обратно в шапку.
— Мать честна-то! А что, кабы нам почитать? — заикнулся капрал.
— По-татарски ведь писана — как ты читаешь! — со злостью откликнулся Салават, которого самого замучило желание открыть пакет и дочитать до конца запретную грамоту.
— Ведь ты почитаешь, а мне-то по-русски скажешь, — с усмешкой сказал капрал.
Салават не понял, притворно он так говорит или в самом деле хочет узнать, что в бумаге. А может, поймает на слове да и свяжет, как Семку.
— А ты сам печать ломать будешь, с орлом, на бакете? — так же насмешливо спросил Салават, чтобы не понять, нарочно он говорит или вправду.
— Дурак ты, я смехом сказал! Береги бакет, коли начальство тебе вручило! — поучающе заключил капрал и отъехал в сторону от Салавата и Семки.
— В каком месте держать поворот на царску стоянку? — спросил вполголоса Салават у Семки.
— За рекой Казлаир, — так же вполголоса буркнул и пленник.
— Далеко ещё?
— Так ехать, то завтра в полдни доедем.
Салават прояснел: впереди оставалась ещё ночёвка и ночная беседа со своей сотней. Если не согласятся с ним свои, то он рассчитывал бежать ночью к царю, захватив в провожатые Семку.
Они остановились в селе при переправе через речку Мелеус.
Избегая преждевременной встречи с войсками, под предлогом опасения от казаков, Салават запретил разжигать в поле костры, и вся тысяча человек разместилась у жителей, кроме тех, у кого были с собой для похода захвачены коши. Их было немного, почти у одних лишь башкир Салавата, оседлые же тептяри и мещеряки не везли при себе кочевого добра и устроились на ночь по избам, клетям, сеновалам и по овечьим закутам. Капрал и солдаты держали караул вокруг лагеря.
Кинзя привёл ночевать к Салавату в кош самых верных и молодых из тех, что прискакали к его кошу по первой вести о приходе солдат на кочёвку. В кош Салавата поместили и Семку, и в темноте, под свист осеннего ветра и щёлканье капель дождя по кошам, Салават открыл свой замысел кучке товарищей.
— Жягеты, я был как тот листок, который хотел странствовать и призывал бурю на весь лес. Я думал, что дуб не сможет расти без меня и полетит по ветру за мной, и я чуть не сгубил вас всех, — сказал Салават. — Я задумал обманом вас увезти к казакам, к царю и чуть не выдал всех головой царице…
— Зачем обманом? — спросил Салах.
И Салават узнал голос того, кто в первый ночлег поутру шептался в коше.
— Ты же нам рассказал про царя. Мы считали теперь, что ты ему изменил, и сами собрались уйти к царю.
— Если б ты стал нас держать, тебе не уберечь бы своей головы, — поддержал Салаха Кильмяк.
Тогда сказал Мустай:
— Зачем нам царь! Пусть царь дерётся с царицей. Выберем хана, как указал султан. Прогоним русских и станем жить, как отцы.
Начался спор.
Выставленные в дозор двое юношей бродили всю ночь под дождём у коша, чтобы не услышал никто из чужих этого спора.
И до утра шёл говор.
Изредка Салават говорил с Семкой по-русски и переводил всем его рассказ о царе и о том, что в его войсках немало калмыков, татар, киргиз и башкир, сбежавшихся поодиночке…
Сафар уговаривал тут же, ночью, бежать к царю, покинув отряд тептярей и мещеряков. Салават обратился к Семке: как думает он?
— Чудак, — сказал Семка, — царю чем больше людей, тем лучше. Ты вот своих боялся, ан они все как надо решили и без тебя. Теперь вы все тептярей страшитесь, а тептяри, я чай, — вас!.. Как до реки Казлаир доскочем, тут надобе все порешить между всеми, а до того тептярей пытать — как они мыслят.
Снова поднялся спор, и его прекратил только рассвет, когда поздно было бежать — их все равно могла бы настигнуть погоня.
Дождь утих. Выглянуло серебряное осеннее солнце. В нём уже не было тепла, но всем казалось, что оно согревает, и ему улыбались…
Тысяча всадников снова тронулась в путь.
Сотня шайтан-кудейских башкир держалась теснее, шла менее стройно, чем все другие: среди башкир шелестел шёпот, слышался тихий говор, словно глухое гудение весеннего улья.
Салават был доволен и счастлив тем, что открыл свою тайну башкирам. Он перестал быть одиноким. Часто оглядываясь на свою сотню, он видел с каждым мгновением все больше и больше дружелюбных, сочувственных и понимающих взглядов. Он чувствовал, что его оберегают свои, близкие люди, что около сотни людей вступятся за него, если кто-нибудь посмеет поднять на него руку.
Капрал подъехал к нему.
— Слышь, Салаватка, Семка тебе показал заветну бумагу свою? — спросил он, стараясь, чтобы никто не услышал его слов.
— Казал-то казал ведь, да я чего понимаю. По-русски бумага, — так же тихонько ответил ему Салават.
— Ты возьми у него, я её почитаю.
— Сам возьми, — сказал Салават.
Он поскакал стороной, оставив Семку наедине с капралом, а тот приблизился к пленнику. Салават наблюдал, как капрал взял у Семки бумагу и, читая её, отъехал к солдатам. Держась настороже, Салават посматривал искоса, как капрал читает Семкину грамоту то с одним, то с другим из русских солдат. Вот он помчался рысью вперёд, обгоняя всю тысячу воинов, вот он подъехал опять к Салавату.
— Слышь, брат Салаватка, не шутки! В бумаге-то, знать, чего писано? — таинственно спросил он.
Салават притворился, что он ничего не знает.
— Ведь точно Семён-то Сергеич, поручик царской, его благородие — вон как! — Капрал ткнул в бумагу: — «Его величества тайному поручику». От царской руки, с печатью писано жаловать его и любить, корма и подводы давать, на постой пускать, от царских недругов и злодеев, бояр и генералов, его укрывать — вон чего! А заставам казацким, разъездам, пикетам, постам и секретам ему мешкоты не чинить, пароль и отзыв не спрашивать, всюду пускать!.. А мы-то с тобою в верёвках его волочим!..
— Начальство велело ведь! — сказал Салават, ещё но вполне доверяя капралу.
— То ведь какое начальство! А то — государь! Ты в мысли возьми — го-су-да-арь! Ты гляди-ко, гляди — вот тут писано: «собственную руку к сему приложил…» Вон ведь как!
— А что делать? — спросил Салават.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131