Наконец он не выдержал и при последних словах Емельяна вскочил со скамьи и начал креститься.
— Ерёмина курица!.. Боже помилуй!.. Да господи!.. Да отколь же такие-то деньги? Да кто же ты таков?.. Ведь такие-то деньги… — растерянно бормотал хозяин. Он схватил Емельяна за руку и, весь трепеща, зашептал: — Ты скажи, ты скажи, ваша милость, не в шутку мне молвил? Да господи боже! Да как тому быть?!
Емельян посмотрел ему прямо в глаза и таинственно усмехнулся.
— А так вот и быть! — значительно сказал он. — Да ты не страшись, казак, — начал он, но в этот миг застучали в двери.
— Окаянная девка, пришла не ко времю! — выбранился хозяин и выскочил в сени.
Пугачёв остался один.
— Оробела Ерёмина Курица от милиёна, — презрительно усмехнулся он. — «Да кто же ты таков?!» — передразнил он растерянного казака. — А вдруг да я сам государь!.. — Емельян прислушался, словно ждал царского голоса из глубины своего существа. И, не дождавшись, печально махнул рукою. — Куды-ы! Нелегко на себя такое-то имя принять. Здоровенный ведь нужен хребет, чтобы такое взвалить да нести.
Будто примериваясь к этой тяжести, Емельян встал со скамьи.
— И плечи надо во какие! Осанку! Царский взгляд!..
Хозяин вошёл в этот миг назад в избу и замер у порога.
Прежнего купца как не бывало в избе. Вместо него у стола стоял человек величавого вида. Повелительность, воля и сила словно бы излучались изо всего его существа: гордо откинутая голова, орлиные сверкающие глаза, могучие плечи и властная стать.
— Сударь, да кто же ты подлинно?.. — робко пробормотал хозяин. — Коль не во гнев тебе… помыслить — и то ведь страшно…
И Пугачёв почувствовал, что «чудо» свершилось: сказочный призрак царя-правдолюбца, созданный в сердце народа, явился его глазам и в одно мгновение облёкся во плоть его самого.
— Что? Признаешь? — грозно спросил он хозяина. — А?! Признаешь?! Ну! Спро-ша-ю!..
И тот растерялся.
— Да как тому… господи… как тому быть?! Ведь писали… писали ведь, — едва слышным шёпотом залепетал умётчик, — что государь… что, царство вам небесное, изволили…
Хозяин, весь дрожа, в волнении крестился мелким, частым крестом.
— Что ты врёшь, дурак! Да как ты смеешь?.. Пьян ты, что ли?! — грянул грозный голос над растерявшимся от страха казаком.
Тот рухнул на колени.
— Простите, государь-надёжа! Ваше величество, смилуйся, прости дурака! — молил он со слезами, захлёбываясь от восторга. — Ведь глазам-то легко ли поверить!.. За что же мне радость такая, что вот у меня же в дому… Ах ты, господи!..
Но тяжёлая рука Емельяна легла на его плечо.
— Ты, казак, не шуми, — остановил Пугачёв излияния хозяина, — не спеши, поразмысли, со стариками совет поведи казацким урядом. Может, яицкие ваши устрашатся петербурхских «напастей», не посмеют принять своего государя. Я тогда дальше пойду простым человеком — солдатом, купцом али попом. Сколь образов я уж сменил за эти года! — душевно и с грустью говорил Емельян, сам уже веря всему, что сходило с его языка. — Наша царская вотчина — вся мать-Россия. Доберусь и до верных подданных наших: кто помнит добро да святую присягу, тот нас примет…
— Да что вы! Что вы! Ваше величество! Мы сколько лет уж вас ждали… Да как же нам не принять! — проникновенно, со слезами умиления на глазах уверял хозяин. — Что ты! Смилуйся! Куда тебе дальше идти! Не скрой от нас лик свой! Нешто мы позабыли присягу?!
— Ты говори за себя, Денис Петрович. Тебя мы милостью нашей за верность пожалуем. А за других не спеши уверять. Прежде времени ты ваше царское имя не разглашай по народу. Великий грех падёт тебе на душу, коли ты погубишь меня…
Казак отшатнулся в испуге от этих слов и опять закрестился.
— Господи! Да как совершиться экой напасти! Как можно-то, государь-надёжа! — перебил он речь Емельяна.
— Ведь ты, казак, разумей, — продолжал Пугачёв. — Все народы в тяготах и болезнях ждут нашего явленья. И мы пообещались богу, за чудесное наше спасение от недругов, избавить народ от господской неволи и жесточи. А наша царская присяга — священная скрижаль! Ты можешь уразуметь премудрость нашу, простой казак?
— Уж постараюсь, государь. Хотя разум ваш — мужицкий, тёмный… — смиренно начал хозяин.
В это время снова раздался стук у ворот.
Пугачёв в испуге схватил хозяина за плечи.
— Кто там? Кому ты сказал про меня? Кому разгласил?! — прохрипел он в лицо казаку.
— Да что ты, государь! Помилуй! — лепетал тот, напутанный стуком не менее Емельяна. — Знать, кто-то по нужде, а может — гости. Ведь у меня заезжий двор… А то и дочка… Да что ты, батюшка! Да успокойся ты, ваше величество!
— Чш-ш-ш! — зашипел самозванец. — Сказано — но разглашай! Зови меня… ну, хотя Емельяном… Иваном Емельяновым, что ли… Сказывай, заехал симбирский купец… мол, он-то и слышал про государя и царские очи его удостоился видеть…
В ворота постучали ещё нетерпеливей и громче.
— Где бы тут у тебя покуда укрыться? — спросил Пугачёв.
— Да тут вот в горенке, — предложил хозяин, приотворив незаметную дверцу, сам весь дрожа.
Хозяин выскочил во двор, где кто-то ожесточённо дубасил в ворота.
— Иду, иду! Кто долбит этак-то? Ворота с вереюшек пособьешь! — успокоил умётчик стучавшего с улицы.
Скинув железную щеколду, он отворил калитку.
Перед ним, держа в поводу засёдланного конька, стоял человек с обвязанным тряпицей лицом.
— Здорово, Хлопуша! Вишь, я соснул часок. Разомлел от жарищи, а девка сошла со двора. Али долго стучался? Входи.
— Здорово, Ерёмина Курица! — отозвался приезжий. — Рад не рад, а примай! Гостей много?
— Нет никого. То и скука сморила, уснул, — неумело притворяясь, сказал умётчик.
Бросив повод коня молодому спутнику, Хлопуша вошёл за хозяином в избу.
Умётчик заметил шапку, забытую Пугачёвым на лавке, и торопливо спрятал её у себя за спиной, стараясь укрыть от глаз незваного гостя.
— Не деньги ли в шапке хоронишь? — лукаво спросил приезжий.
— Поди ты, ерёмина курица! Какие там деньги! Уж ска-ажешь! Так, старая шапка.
Хозяин забросил шапку за печь.
Хлопуша рассмеялся и кивнул на стол, где стояла забытая выпивка и закуска.
— А кружку лишнюю за печку не кидай со стола. Уж я тебя как-нибудь выручу: нас с тобой двое, и кружки две. Ты садись, не чинись: будь как в гостях, а я за хозяина. — Хлопуша налил в обе кружки вина. — За добрую встречу, за тароватого хозяина выпьем! — насмешливо предложил он.
— За щедрых гостей! — отшутился хозяин и, стукнувшись кружкой, выпил.
— И что ты за обычай взял один из двух кружек пить! Ведь так-то совсем сопьёшься, Ерёмина Курица, — продолжал потешаться над хозяином Хлопуша.
— А ну-то тебя! — отмахнулся тот. — Сидел гость, пил, кликнули его ко двору рыбу купляти, он и сошёл, да долго что-то замешкался — должно, магарыч…
— Ну, как у вас житьё?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— Ерёмина курица!.. Боже помилуй!.. Да господи!.. Да отколь же такие-то деньги? Да кто же ты таков?.. Ведь такие-то деньги… — растерянно бормотал хозяин. Он схватил Емельяна за руку и, весь трепеща, зашептал: — Ты скажи, ты скажи, ваша милость, не в шутку мне молвил? Да господи боже! Да как тому быть?!
Емельян посмотрел ему прямо в глаза и таинственно усмехнулся.
— А так вот и быть! — значительно сказал он. — Да ты не страшись, казак, — начал он, но в этот миг застучали в двери.
— Окаянная девка, пришла не ко времю! — выбранился хозяин и выскочил в сени.
Пугачёв остался один.
— Оробела Ерёмина Курица от милиёна, — презрительно усмехнулся он. — «Да кто же ты таков?!» — передразнил он растерянного казака. — А вдруг да я сам государь!.. — Емельян прислушался, словно ждал царского голоса из глубины своего существа. И, не дождавшись, печально махнул рукою. — Куды-ы! Нелегко на себя такое-то имя принять. Здоровенный ведь нужен хребет, чтобы такое взвалить да нести.
Будто примериваясь к этой тяжести, Емельян встал со скамьи.
— И плечи надо во какие! Осанку! Царский взгляд!..
Хозяин вошёл в этот миг назад в избу и замер у порога.
Прежнего купца как не бывало в избе. Вместо него у стола стоял человек величавого вида. Повелительность, воля и сила словно бы излучались изо всего его существа: гордо откинутая голова, орлиные сверкающие глаза, могучие плечи и властная стать.
— Сударь, да кто же ты подлинно?.. — робко пробормотал хозяин. — Коль не во гнев тебе… помыслить — и то ведь страшно…
И Пугачёв почувствовал, что «чудо» свершилось: сказочный призрак царя-правдолюбца, созданный в сердце народа, явился его глазам и в одно мгновение облёкся во плоть его самого.
— Что? Признаешь? — грозно спросил он хозяина. — А?! Признаешь?! Ну! Спро-ша-ю!..
И тот растерялся.
— Да как тому… господи… как тому быть?! Ведь писали… писали ведь, — едва слышным шёпотом залепетал умётчик, — что государь… что, царство вам небесное, изволили…
Хозяин, весь дрожа, в волнении крестился мелким, частым крестом.
— Что ты врёшь, дурак! Да как ты смеешь?.. Пьян ты, что ли?! — грянул грозный голос над растерявшимся от страха казаком.
Тот рухнул на колени.
— Простите, государь-надёжа! Ваше величество, смилуйся, прости дурака! — молил он со слезами, захлёбываясь от восторга. — Ведь глазам-то легко ли поверить!.. За что же мне радость такая, что вот у меня же в дому… Ах ты, господи!..
Но тяжёлая рука Емельяна легла на его плечо.
— Ты, казак, не шуми, — остановил Пугачёв излияния хозяина, — не спеши, поразмысли, со стариками совет поведи казацким урядом. Может, яицкие ваши устрашатся петербурхских «напастей», не посмеют принять своего государя. Я тогда дальше пойду простым человеком — солдатом, купцом али попом. Сколь образов я уж сменил за эти года! — душевно и с грустью говорил Емельян, сам уже веря всему, что сходило с его языка. — Наша царская вотчина — вся мать-Россия. Доберусь и до верных подданных наших: кто помнит добро да святую присягу, тот нас примет…
— Да что вы! Что вы! Ваше величество! Мы сколько лет уж вас ждали… Да как же нам не принять! — проникновенно, со слезами умиления на глазах уверял хозяин. — Что ты! Смилуйся! Куда тебе дальше идти! Не скрой от нас лик свой! Нешто мы позабыли присягу?!
— Ты говори за себя, Денис Петрович. Тебя мы милостью нашей за верность пожалуем. А за других не спеши уверять. Прежде времени ты ваше царское имя не разглашай по народу. Великий грех падёт тебе на душу, коли ты погубишь меня…
Казак отшатнулся в испуге от этих слов и опять закрестился.
— Господи! Да как совершиться экой напасти! Как можно-то, государь-надёжа! — перебил он речь Емельяна.
— Ведь ты, казак, разумей, — продолжал Пугачёв. — Все народы в тяготах и болезнях ждут нашего явленья. И мы пообещались богу, за чудесное наше спасение от недругов, избавить народ от господской неволи и жесточи. А наша царская присяга — священная скрижаль! Ты можешь уразуметь премудрость нашу, простой казак?
— Уж постараюсь, государь. Хотя разум ваш — мужицкий, тёмный… — смиренно начал хозяин.
В это время снова раздался стук у ворот.
Пугачёв в испуге схватил хозяина за плечи.
— Кто там? Кому ты сказал про меня? Кому разгласил?! — прохрипел он в лицо казаку.
— Да что ты, государь! Помилуй! — лепетал тот, напутанный стуком не менее Емельяна. — Знать, кто-то по нужде, а может — гости. Ведь у меня заезжий двор… А то и дочка… Да что ты, батюшка! Да успокойся ты, ваше величество!
— Чш-ш-ш! — зашипел самозванец. — Сказано — но разглашай! Зови меня… ну, хотя Емельяном… Иваном Емельяновым, что ли… Сказывай, заехал симбирский купец… мол, он-то и слышал про государя и царские очи его удостоился видеть…
В ворота постучали ещё нетерпеливей и громче.
— Где бы тут у тебя покуда укрыться? — спросил Пугачёв.
— Да тут вот в горенке, — предложил хозяин, приотворив незаметную дверцу, сам весь дрожа.
Хозяин выскочил во двор, где кто-то ожесточённо дубасил в ворота.
— Иду, иду! Кто долбит этак-то? Ворота с вереюшек пособьешь! — успокоил умётчик стучавшего с улицы.
Скинув железную щеколду, он отворил калитку.
Перед ним, держа в поводу засёдланного конька, стоял человек с обвязанным тряпицей лицом.
— Здорово, Хлопуша! Вишь, я соснул часок. Разомлел от жарищи, а девка сошла со двора. Али долго стучался? Входи.
— Здорово, Ерёмина Курица! — отозвался приезжий. — Рад не рад, а примай! Гостей много?
— Нет никого. То и скука сморила, уснул, — неумело притворяясь, сказал умётчик.
Бросив повод коня молодому спутнику, Хлопуша вошёл за хозяином в избу.
Умётчик заметил шапку, забытую Пугачёвым на лавке, и торопливо спрятал её у себя за спиной, стараясь укрыть от глаз незваного гостя.
— Не деньги ли в шапке хоронишь? — лукаво спросил приезжий.
— Поди ты, ерёмина курица! Какие там деньги! Уж ска-ажешь! Так, старая шапка.
Хозяин забросил шапку за печь.
Хлопуша рассмеялся и кивнул на стол, где стояла забытая выпивка и закуска.
— А кружку лишнюю за печку не кидай со стола. Уж я тебя как-нибудь выручу: нас с тобой двое, и кружки две. Ты садись, не чинись: будь как в гостях, а я за хозяина. — Хлопуша налил в обе кружки вина. — За добрую встречу, за тароватого хозяина выпьем! — насмешливо предложил он.
— За щедрых гостей! — отшутился хозяин и, стукнувшись кружкой, выпил.
— И что ты за обычай взял один из двух кружек пить! Ведь так-то совсем сопьёшься, Ерёмина Курица, — продолжал потешаться над хозяином Хлопуша.
— А ну-то тебя! — отмахнулся тот. — Сидел гость, пил, кликнули его ко двору рыбу купляти, он и сошёл, да долго что-то замешкался — должно, магарыч…
— Ну, как у вас житьё?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131