Жид подыскал маленький домик на окраине города. Хмельницкий нанял его за сходную плату, дал знать детям и приказал им скорее приехать в Чигирин. Невеселое это свидание: девушки плакали, а Тимош грозно сдвигал брови и хватался за рукоять сабли.
– Батюшка, – говорил он, – я соберу казаков и отниму Суботово.
– Погоди, Тимош, – успокаивал его отец, – еще наше не ушло, а быть может нам присудят Суботово и законным путем. С врагом же своим я сам разделаюсь за оскорбление; сегодня посылаю ему вызов и буду с ним биться на поединке.
В тот же день Хмельницкий послал сказать Чаплинскому, что он требует от него удовлетворения чести и назавтра назначает ему поединок в лесу, у оврага, где три тополя. Чаплинский тотчас же призвал к себе своего зятя и долго совещался с ним о чем-то при запертых дверях. Под вечер к Хмельницкому прибежал запыхавшийся Саип.
– Сердитый урус хочет извести тебя, пан, – передал он. – Сегодня он говорил с другим урусом, а я незаметно пробрался в их комнату и спрятался за шкафом. Я все слышал, о чем они говорили. Ты хочешь с ним драться, а он боится, что один не победит тебя. Он возьмет с собой троих слуг, спрячет их в овраге, и по знаку его они нападут на тебя и убьют тебя.
– Спасибо, Саип! – отвечал Хмельницкий, – вот тебе за услугу, – и он дал ему золотую монету.
Саип даже обиделся: он сердито сверкнул своими косыми глазенками.
– Я пану не из-за денег служу, – гордо проговорил он, оттолкнув червонец.
Хмельницкий улыбнулся.
– А свадьба пани была? – спросил Богдан.
– Была, – ответил мальчик. – Сам длинновязый мулла и повенчал их. Паны съехались. Много пили, много бранили тебя, пан.
Хмельницкий отпустил Саипа и позвал сына.
– Слушай, Тимош, – сказал он ему, – я буду завтра биться с чаплинским, но он замышляет измену, хочет спрятать слуг и напасть на меня. До сих пор Бог хранил меня от его злодейств, надеюсь и на этот раз с ним управиться. Но если он меня одолеет, помни, что тогда наступит твой черед отомстить ему.
– Батюшка, я пойду с тобой! – проговорил Тимош взволнованно.
– Нет, сын мой, это поединок чести, мы должны выйти один на один. Не хочу, чтобы сказали, будто Богдан Хмельницкий струсил врага, а предосторожности приму, надену под платье панцирь.
На другой день, под вечер, Хмельницкий подъехал на своем статном белом коне к трем тополям, где его уже ждал противник. Чаплинский явился вооруженный с головы до ног, а Богдана же в руках была только сабля.
– Однако, – насмешливо сказал Богдан, осматривая своего противника с головы до ног, – пан на меня ополчился точно на меня, только рогатины не хватает. А может быть и рогатина где-нибудь в овраге припасена на случай?..
Пан Чаплинский вспыхнул и вскинул плечами, но ничего не ответил.
– Полагаю, что мы будем драться на саблях, пан Данило. Я казак, да вдобавок и бесприютный по вашей милости, вся моя надежда на мою саблю.
– Как угодно пану Богдана.
Чаплинский неохотно отмотал кобуры с пистолетами от пояса, положил их под дерево, туда же положил и нож и наконец отвязал тяжелый палаш.
– Вот так-то лучше, – подсмеивался Богдан, – налегке биться куда удобнее.
Они встали у самого оврага и зоркий глаз Богдана тотчас различил в овраге, у деревьев, что-то шевелящееся.
– Гей, гей! Прошу пана подождать, – крикнул он подстаросте, размахивая саблей и соскакивая в овраг. – Никак я и в самом деле на след зверя напал.
За деревьями стояли трое слуг с обнаженными саблями. Они бросились было к Богдану, но он ловким движением вышиб саблю из рук у первого и могучим ударом отрубил ему голову. Один из слуг напал на Богдана сзади, нанес ему удар, но сабля скользнула по панцирю и даже не погнула крепкой стали. Богдан быстро обернулся и нанес ему удар в лицо. Обливаясь кровью, хлоп бросился бежать вдоль оврага. Чаплинского в первый момент так ошеломила неожиданность, что он стоял неподвижно, колеблясь, броситься ли ему на помощь хлопам или утекать от разъяренного Хмельницкого. Увидев, однако, что второй слуга нанес ему удар в спину, и полагая, что Богдан ранен, пан подстароста храбро соскочил в овраг.
– Гей, изменник! – закричал Богдан, высоко поднимая саблю над головой. – Не подступайся. «Маю саблю в руцi: ище казацька не умерла мати!» (У меня в руках сабля, еще не умерла казацкая мать, т.е. Сечь).
Но Чаплинский, увидав разгоряченного воина и взглянув в его гневные сверкающие глаза, уже и не думал наступать. Он быстро повернул назад, при громком хохоте Богдана, цепляясь и карабкаясь выполз из оврага, поспешно отвязал коня, вскочил на него и даже забыл захватить с собой свое многочисленное оружие. Третий хлоп упал на колени и молил Богдана:
– Прошу пана смилостивиться, я хлоп, делаю, что прикажут. Богдан махнул рукой и проговорил:
– Убирайся по добру по здорову!
Хлоп не заставил повторить себе приказание и пустился бежать во весь дух. Богдан, подобрав саблю Чаплинского и все его оружие, проговорил:
– Вот-то добре! – Это нам пригодится.
Чаплинский, вернувшись домой, рвал и метал от бешенства. Все ходили в доме на цыпочках и даже пани Марина не смела подступиться к своему мужу. От воротившегося слуги она узнала, в чем было дело, и в глазах ее блеснуло довольство. За ужином она спросила:
– Пан Данило ездил на охоту?
– Да…
Нет! – смешался он. – По делам…
– А где же один из хлопов, уехавших вместе с паном? И отчего же двое других явились такие растерянные, а у одного и лицо все исковеркано; другой прибежал без шапки, такой испуганный, точно за ним целая стая волков гналась. Я думала, что пан на медвежий след напал. Думаю, пан Данило такой храбрый охотник, видно, сам один на один не медведя вышел, если слуги домой прибежали. Я так за пана испугалась, что хотела на помощь новых хлопов выслать, а тут и сам пан подъехал.
Пан подстароста несколько раз менялся в лице, наконец, вскочил и нетерпеливо зашагал по комнате.
– Марина, – сказал он, остановившись перед ней, – помни, что ты теперь моя жена, и оставь твои насмешки. А тому медведю, на которого я сегодня делал облаву, еще быть в засаде, еще быть! – в бешенстве вскрикнул он и, хлопнув дверью, ушел в свой кабинет.
На другое утро пан подстароста с самой подобострастной миной дожидал пана Конецпольского и доложил ему, что у него есть важное дело. Староста удалился с ним в кабинет.
– Что такое? – спросил он тревожно.
– Прошу пана старосту, – проговорил Чаплинский, – послушаться моего совета, заключить в тюрьму этого сорви-голову Хмельницкого. Вчера я ехал по лесу с тремя слугами, как вдруг этот безумец напал на нас и чуть всех нас не зарубил: одного положил на месте, другого так изранил, что он и теперь лежит, а я с остальным слугой едва ускакал от него.
– Да, да, – отвечал староста, с иронией посматривая на пана, – видал я его в битвах, такого воина поискать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Батюшка, – говорил он, – я соберу казаков и отниму Суботово.
– Погоди, Тимош, – успокаивал его отец, – еще наше не ушло, а быть может нам присудят Суботово и законным путем. С врагом же своим я сам разделаюсь за оскорбление; сегодня посылаю ему вызов и буду с ним биться на поединке.
В тот же день Хмельницкий послал сказать Чаплинскому, что он требует от него удовлетворения чести и назавтра назначает ему поединок в лесу, у оврага, где три тополя. Чаплинский тотчас же призвал к себе своего зятя и долго совещался с ним о чем-то при запертых дверях. Под вечер к Хмельницкому прибежал запыхавшийся Саип.
– Сердитый урус хочет извести тебя, пан, – передал он. – Сегодня он говорил с другим урусом, а я незаметно пробрался в их комнату и спрятался за шкафом. Я все слышал, о чем они говорили. Ты хочешь с ним драться, а он боится, что один не победит тебя. Он возьмет с собой троих слуг, спрячет их в овраге, и по знаку его они нападут на тебя и убьют тебя.
– Спасибо, Саип! – отвечал Хмельницкий, – вот тебе за услугу, – и он дал ему золотую монету.
Саип даже обиделся: он сердито сверкнул своими косыми глазенками.
– Я пану не из-за денег служу, – гордо проговорил он, оттолкнув червонец.
Хмельницкий улыбнулся.
– А свадьба пани была? – спросил Богдан.
– Была, – ответил мальчик. – Сам длинновязый мулла и повенчал их. Паны съехались. Много пили, много бранили тебя, пан.
Хмельницкий отпустил Саипа и позвал сына.
– Слушай, Тимош, – сказал он ему, – я буду завтра биться с чаплинским, но он замышляет измену, хочет спрятать слуг и напасть на меня. До сих пор Бог хранил меня от его злодейств, надеюсь и на этот раз с ним управиться. Но если он меня одолеет, помни, что тогда наступит твой черед отомстить ему.
– Батюшка, я пойду с тобой! – проговорил Тимош взволнованно.
– Нет, сын мой, это поединок чести, мы должны выйти один на один. Не хочу, чтобы сказали, будто Богдан Хмельницкий струсил врага, а предосторожности приму, надену под платье панцирь.
На другой день, под вечер, Хмельницкий подъехал на своем статном белом коне к трем тополям, где его уже ждал противник. Чаплинский явился вооруженный с головы до ног, а Богдана же в руках была только сабля.
– Однако, – насмешливо сказал Богдан, осматривая своего противника с головы до ног, – пан на меня ополчился точно на меня, только рогатины не хватает. А может быть и рогатина где-нибудь в овраге припасена на случай?..
Пан Чаплинский вспыхнул и вскинул плечами, но ничего не ответил.
– Полагаю, что мы будем драться на саблях, пан Данило. Я казак, да вдобавок и бесприютный по вашей милости, вся моя надежда на мою саблю.
– Как угодно пану Богдана.
Чаплинский неохотно отмотал кобуры с пистолетами от пояса, положил их под дерево, туда же положил и нож и наконец отвязал тяжелый палаш.
– Вот так-то лучше, – подсмеивался Богдан, – налегке биться куда удобнее.
Они встали у самого оврага и зоркий глаз Богдана тотчас различил в овраге, у деревьев, что-то шевелящееся.
– Гей, гей! Прошу пана подождать, – крикнул он подстаросте, размахивая саблей и соскакивая в овраг. – Никак я и в самом деле на след зверя напал.
За деревьями стояли трое слуг с обнаженными саблями. Они бросились было к Богдану, но он ловким движением вышиб саблю из рук у первого и могучим ударом отрубил ему голову. Один из слуг напал на Богдана сзади, нанес ему удар, но сабля скользнула по панцирю и даже не погнула крепкой стали. Богдан быстро обернулся и нанес ему удар в лицо. Обливаясь кровью, хлоп бросился бежать вдоль оврага. Чаплинского в первый момент так ошеломила неожиданность, что он стоял неподвижно, колеблясь, броситься ли ему на помощь хлопам или утекать от разъяренного Хмельницкого. Увидев, однако, что второй слуга нанес ему удар в спину, и полагая, что Богдан ранен, пан подстароста храбро соскочил в овраг.
– Гей, изменник! – закричал Богдан, высоко поднимая саблю над головой. – Не подступайся. «Маю саблю в руцi: ище казацька не умерла мати!» (У меня в руках сабля, еще не умерла казацкая мать, т.е. Сечь).
Но Чаплинский, увидав разгоряченного воина и взглянув в его гневные сверкающие глаза, уже и не думал наступать. Он быстро повернул назад, при громком хохоте Богдана, цепляясь и карабкаясь выполз из оврага, поспешно отвязал коня, вскочил на него и даже забыл захватить с собой свое многочисленное оружие. Третий хлоп упал на колени и молил Богдана:
– Прошу пана смилостивиться, я хлоп, делаю, что прикажут. Богдан махнул рукой и проговорил:
– Убирайся по добру по здорову!
Хлоп не заставил повторить себе приказание и пустился бежать во весь дух. Богдан, подобрав саблю Чаплинского и все его оружие, проговорил:
– Вот-то добре! – Это нам пригодится.
Чаплинский, вернувшись домой, рвал и метал от бешенства. Все ходили в доме на цыпочках и даже пани Марина не смела подступиться к своему мужу. От воротившегося слуги она узнала, в чем было дело, и в глазах ее блеснуло довольство. За ужином она спросила:
– Пан Данило ездил на охоту?
– Да…
Нет! – смешался он. – По делам…
– А где же один из хлопов, уехавших вместе с паном? И отчего же двое других явились такие растерянные, а у одного и лицо все исковеркано; другой прибежал без шапки, такой испуганный, точно за ним целая стая волков гналась. Я думала, что пан на медвежий след напал. Думаю, пан Данило такой храбрый охотник, видно, сам один на один не медведя вышел, если слуги домой прибежали. Я так за пана испугалась, что хотела на помощь новых хлопов выслать, а тут и сам пан подъехал.
Пан подстароста несколько раз менялся в лице, наконец, вскочил и нетерпеливо зашагал по комнате.
– Марина, – сказал он, остановившись перед ней, – помни, что ты теперь моя жена, и оставь твои насмешки. А тому медведю, на которого я сегодня делал облаву, еще быть в засаде, еще быть! – в бешенстве вскрикнул он и, хлопнув дверью, ушел в свой кабинет.
На другое утро пан подстароста с самой подобострастной миной дожидал пана Конецпольского и доложил ему, что у него есть важное дело. Староста удалился с ним в кабинет.
– Что такое? – спросил он тревожно.
– Прошу пана старосту, – проговорил Чаплинский, – послушаться моего совета, заключить в тюрьму этого сорви-голову Хмельницкого. Вчера я ехал по лесу с тремя слугами, как вдруг этот безумец напал на нас и чуть всех нас не зарубил: одного положил на месте, другого так изранил, что он и теперь лежит, а я с остальным слугой едва ускакал от него.
– Да, да, – отвечал староста, с иронией посматривая на пана, – видал я его в битвах, такого воина поискать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86