Марина, наконец, решилась и пошла к своему мужу.
– Данило! – сказала она ему. – Зачем ты держишь Хмельницкого под стражей? Боишься ты его, что ли? Ведь ты сам утверждаешь, что он не имеет никаких прав на Суботово.
– А тебе что за дело? – возразил Чаплинский угрюмо. – Совсем тебе не след в эти дела мешаться…
– Я тебе же добра хочу, – продолжала Марина. – Послушай-ка, что говорят про тебя соседи. Говорят, что ты сонного схватил, что ты над ним, над безоружным натешился, а если б он был на воле, то ты бы и подступиться к нему не посмел.
– Кто это говорит? – запальчиво возразил Чаплинский. – Я не по своей воле посадил его в тюрьму, а по приказанию пана старосты.
– А вот нет же! – упрямо ответила Марина. – Я слышала, что пан староста тобой очень недоволен. Если б ты его схватил не сонного, не безоружного, ну, это было бы по-рыцарски; в честном бою тот и прав, кто победит… А так, никто тебя не похвалит.
Пан Данило угрюмо слушал ее.
– Жалко тебе этого казака, вот ты за него и заступаешься, –проговорил он. – Возьму и отрублю ему голову и конец будет разговорам, теперь он в моих руках. Что хотят, пускай тогда и говорят.
Марина вспыхнула и гневно топнула ногой.
– А-а, если иак, то слушай же ты, пан. Смей только его пальцем тронуть, и меня с ним вместе в живых не будет!.. Вышла я за тебя замуж и буду тебе покорной женой во всем…
Но Хмельницкого ты должен выпустить. Помни, что если завтра к вечеру он не будет свободен, не видать тебе меня, как своих ушей… Сбегу от тебя, руки на себя наложу, татарам отдамся… Тебе меня не запугать. Это ты воспитанницу свою в татарскую неволю отдал, а я и сама к татарам уйду…
Чаплинский побледнел и совсем растерялся.
– Успокойся, Марина, – проговорил он, – ну, чего же ты так расходилась… Ну, я выпущу его, что мне в нем.
– Выпустишь, выпустишь, говоришь ты! – с радостью вскрикнула она, –да ты, пожалуй, обманешь. Я хочу сама, своими глазами увидеть, как он отсюда уедет.
– Ну, хорошо, хорошо! Выпускай его сама, – согласился Чаплинский, не зная, как ему успокоить взволнованную женщину.
– Прикажи же сейчас его выпустить, – настаивала она.
Чаплинский неохотно позвал слугу.
– Позвать мне того хлопа, что сторожит Хмельницкого!
Через несколько минут сторож явился.
– Проводи пани Марину к узнику, – сказал пан, – и исполни ее приказание.
Марина дрожащая, взволнованная вошла в темный подвал, слабо освещенный фонарем сторожа, и увидела в одном из углов на соломе Хмельницкого, сидевшего с опущенной головой в глубокой задумчивости.
– Пан Зиновий! – робко окликнула она его.
Богдан поднял голову, но, увидя Марину, вскочил, как ужаленный, и лицо его исказилось злобой и ненавистью.
– Зачем ты пришла сюда? Мало вам издеваться надо мною… Из-за тебя все и терплю…
Марина стояла с опущенной головой и печально проговорила:
– Не кори меня, пан Зиновий, прости, если в чем виновата перед тобою, а теперь, что могла, то для тебя и сделала, вымолила свободу, уезжай поскорее, пока он не одумался…
– Что ты, шутишь, что ли? – недоверчиво проговорил Богдан.
– Видит Бог, не шучу, – сказала она и подняла на него свои заплаканные глаза.
Он взглянул в ее страдальческое лицо и не мог не поверить ее искренности.
– Ну, коли так, прощай, Марина, и дай Бог тебе счастья с твоим мужем. – Какое уж мое счастье! – с горечью сказала она. – Ты-то себя береги, теперь он тебя выпустил, а, посмотришь, и опять какие-нибудь козни устроит.
Она вывела его на крыльцо, велела слуге подать коня и, когда Богдан сел уже в седло, поклонилась ему до земли.
– Прощай Зиновий Михайлович! Не понимай лихом, может быть Бог и не приведет свидеться.
– Прощай, Марина, спасибо тебе! – отвечал он, нахлобучивая шапку и подбирая поводья.
Она вышла за ворота и долго смотрела ему вслед, пока он не исчез в темном лесу.
– Господи Иесусе, Святая Дева Мария, храните его! – прошептала она и вошла в дом.
9. НА СЕЙМЕ И У КОРОЛЯ
“…Есть у вас при боках сабли, так обидчикам и разорителям не поддавайтесь и кривды свои мстите саблями!"
С.Соловьев. История России, т.Х, гл.III, стр.218
Хмельницкий по возвращении из тюрьмы окончательно решил искать правосудия на сейме в Варшаве.
Сейм в этом году был назначен в мае, так что Богдану пришлось прожить в Чигирине несколько месяцев. Следом за Хмельницким поехал на сейм и Чаплинский.
В Варшаве Хмельницкий посоветовался с опытными законоведами, подал пространную жалобу и приложил к ней свидетельство, данное ему на имение гетманом Конецпольским. Кроме того, в доказательство своих прав на хутор, он ссылался на давность владения и просил удовлетворения за наезд, похищение невесты и смерть сына.
Чаплинский в свою очередь представил выписку из земских книг воеводства, по которой было видно, что Суботово принадлежит к Чигиринской даче. Он оправдывался тем, что пану старосте угодно было пожаловать ему это имение в награду за службу. Что же касается издержек, понесенных Хмельницким, то пан староста определил выдать ему пятьдесят флоринов.
Дело Хмельницкого разбирали недолго и резолюция была сообщена ему от имени сейма. «Пусть пан Хмельницкий сам себя винит в потере хутора, ему следовало давно запастись форменным свидетельством на владение, для этого существуют земские книги, присяжные чиновники и форма записей. Речь Посполитая не может принимать свидетельств за частными подписями и не может руководствоваться давностью владения, так как не всякий владелец вещи есть ее господин по закону. Пану Хмельницкому следует обратиться к старосте Чигиринскому и просить его выдать форменное свидетельство».
Дело об убийстве сына разбиралось отдельно. Чаплинский явился на сейм для оправдания и представил несколько свидетелей, в том числе, конечно, и Дачевского, теперь явно перешедшего на сторону подстаросты. Выслушав обвинение он возразил:
– Я и зять мой Комаровский приказали, действительно, мальчишку высечь, потому что он говорил возмутительные угрозы; но что мальчик умер от побоев, это клевета и ложь, представленные мною свидетели опровергнут это обвинение.
Свидетели показали, что мальчишку высекли в меру, а умер он неизвестно от чего.
Сенат признал Чаплинского по суду оправданным.
Третий пункт обвинения – похищение невесты, суд даже не стал рассматривать.
– Невеста ваша добровольно вышла за другого, – ответили Хмельницкому, – и вам не остается ничего иного, как тоже искать себе другую.
Хмельницкий вышел с сейма опечаленный, растерянный, у него оставалась одна шаткая надежда на всегдашнего его покровителя, короля Владислава.
– Что же вы думаете теперь предпринять? – спросил его знакомый шляхтич, участвовавший на сейме.
– Пойду просить защиты у короля, – отвечал Хмельницкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Данило! – сказала она ему. – Зачем ты держишь Хмельницкого под стражей? Боишься ты его, что ли? Ведь ты сам утверждаешь, что он не имеет никаких прав на Суботово.
– А тебе что за дело? – возразил Чаплинский угрюмо. – Совсем тебе не след в эти дела мешаться…
– Я тебе же добра хочу, – продолжала Марина. – Послушай-ка, что говорят про тебя соседи. Говорят, что ты сонного схватил, что ты над ним, над безоружным натешился, а если б он был на воле, то ты бы и подступиться к нему не посмел.
– Кто это говорит? – запальчиво возразил Чаплинский. – Я не по своей воле посадил его в тюрьму, а по приказанию пана старосты.
– А вот нет же! – упрямо ответила Марина. – Я слышала, что пан староста тобой очень недоволен. Если б ты его схватил не сонного, не безоружного, ну, это было бы по-рыцарски; в честном бою тот и прав, кто победит… А так, никто тебя не похвалит.
Пан Данило угрюмо слушал ее.
– Жалко тебе этого казака, вот ты за него и заступаешься, –проговорил он. – Возьму и отрублю ему голову и конец будет разговорам, теперь он в моих руках. Что хотят, пускай тогда и говорят.
Марина вспыхнула и гневно топнула ногой.
– А-а, если иак, то слушай же ты, пан. Смей только его пальцем тронуть, и меня с ним вместе в живых не будет!.. Вышла я за тебя замуж и буду тебе покорной женой во всем…
Но Хмельницкого ты должен выпустить. Помни, что если завтра к вечеру он не будет свободен, не видать тебе меня, как своих ушей… Сбегу от тебя, руки на себя наложу, татарам отдамся… Тебе меня не запугать. Это ты воспитанницу свою в татарскую неволю отдал, а я и сама к татарам уйду…
Чаплинский побледнел и совсем растерялся.
– Успокойся, Марина, – проговорил он, – ну, чего же ты так расходилась… Ну, я выпущу его, что мне в нем.
– Выпустишь, выпустишь, говоришь ты! – с радостью вскрикнула она, –да ты, пожалуй, обманешь. Я хочу сама, своими глазами увидеть, как он отсюда уедет.
– Ну, хорошо, хорошо! Выпускай его сама, – согласился Чаплинский, не зная, как ему успокоить взволнованную женщину.
– Прикажи же сейчас его выпустить, – настаивала она.
Чаплинский неохотно позвал слугу.
– Позвать мне того хлопа, что сторожит Хмельницкого!
Через несколько минут сторож явился.
– Проводи пани Марину к узнику, – сказал пан, – и исполни ее приказание.
Марина дрожащая, взволнованная вошла в темный подвал, слабо освещенный фонарем сторожа, и увидела в одном из углов на соломе Хмельницкого, сидевшего с опущенной головой в глубокой задумчивости.
– Пан Зиновий! – робко окликнула она его.
Богдан поднял голову, но, увидя Марину, вскочил, как ужаленный, и лицо его исказилось злобой и ненавистью.
– Зачем ты пришла сюда? Мало вам издеваться надо мною… Из-за тебя все и терплю…
Марина стояла с опущенной головой и печально проговорила:
– Не кори меня, пан Зиновий, прости, если в чем виновата перед тобою, а теперь, что могла, то для тебя и сделала, вымолила свободу, уезжай поскорее, пока он не одумался…
– Что ты, шутишь, что ли? – недоверчиво проговорил Богдан.
– Видит Бог, не шучу, – сказала она и подняла на него свои заплаканные глаза.
Он взглянул в ее страдальческое лицо и не мог не поверить ее искренности.
– Ну, коли так, прощай, Марина, и дай Бог тебе счастья с твоим мужем. – Какое уж мое счастье! – с горечью сказала она. – Ты-то себя береги, теперь он тебя выпустил, а, посмотришь, и опять какие-нибудь козни устроит.
Она вывела его на крыльцо, велела слуге подать коня и, когда Богдан сел уже в седло, поклонилась ему до земли.
– Прощай Зиновий Михайлович! Не понимай лихом, может быть Бог и не приведет свидеться.
– Прощай, Марина, спасибо тебе! – отвечал он, нахлобучивая шапку и подбирая поводья.
Она вышла за ворота и долго смотрела ему вслед, пока он не исчез в темном лесу.
– Господи Иесусе, Святая Дева Мария, храните его! – прошептала она и вошла в дом.
9. НА СЕЙМЕ И У КОРОЛЯ
“…Есть у вас при боках сабли, так обидчикам и разорителям не поддавайтесь и кривды свои мстите саблями!"
С.Соловьев. История России, т.Х, гл.III, стр.218
Хмельницкий по возвращении из тюрьмы окончательно решил искать правосудия на сейме в Варшаве.
Сейм в этом году был назначен в мае, так что Богдану пришлось прожить в Чигирине несколько месяцев. Следом за Хмельницким поехал на сейм и Чаплинский.
В Варшаве Хмельницкий посоветовался с опытными законоведами, подал пространную жалобу и приложил к ней свидетельство, данное ему на имение гетманом Конецпольским. Кроме того, в доказательство своих прав на хутор, он ссылался на давность владения и просил удовлетворения за наезд, похищение невесты и смерть сына.
Чаплинский в свою очередь представил выписку из земских книг воеводства, по которой было видно, что Суботово принадлежит к Чигиринской даче. Он оправдывался тем, что пану старосте угодно было пожаловать ему это имение в награду за службу. Что же касается издержек, понесенных Хмельницким, то пан староста определил выдать ему пятьдесят флоринов.
Дело Хмельницкого разбирали недолго и резолюция была сообщена ему от имени сейма. «Пусть пан Хмельницкий сам себя винит в потере хутора, ему следовало давно запастись форменным свидетельством на владение, для этого существуют земские книги, присяжные чиновники и форма записей. Речь Посполитая не может принимать свидетельств за частными подписями и не может руководствоваться давностью владения, так как не всякий владелец вещи есть ее господин по закону. Пану Хмельницкому следует обратиться к старосте Чигиринскому и просить его выдать форменное свидетельство».
Дело об убийстве сына разбиралось отдельно. Чаплинский явился на сейм для оправдания и представил несколько свидетелей, в том числе, конечно, и Дачевского, теперь явно перешедшего на сторону подстаросты. Выслушав обвинение он возразил:
– Я и зять мой Комаровский приказали, действительно, мальчишку высечь, потому что он говорил возмутительные угрозы; но что мальчик умер от побоев, это клевета и ложь, представленные мною свидетели опровергнут это обвинение.
Свидетели показали, что мальчишку высекли в меру, а умер он неизвестно от чего.
Сенат признал Чаплинского по суду оправданным.
Третий пункт обвинения – похищение невесты, суд даже не стал рассматривать.
– Невеста ваша добровольно вышла за другого, – ответили Хмельницкому, – и вам не остается ничего иного, как тоже искать себе другую.
Хмельницкий вышел с сейма опечаленный, растерянный, у него оставалась одна шаткая надежда на всегдашнего его покровителя, короля Владислава.
– Что же вы думаете теперь предпринять? – спросил его знакомый шляхтич, участвовавший на сейме.
– Пойду просить защиты у короля, – отвечал Хмельницкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86