За каким делом ко мне пожаловали, панове? – прибавил он искоса поглядывая на гостей.
Паны изложили ему свою просьбу.
Чорнота мрачно слушал их, видимо, не совсем понимая, в чем дело.
– Чего же от меня хотят паны? – спросил он наконец.
– Пан гетман уважает пана полковника. Если ваша милость захочет, то он ради вас отпустит пленников.
Чорнота даже привскочил с лавки.
– Это, чтобы я-то посоветовал ему выпустить пташек на волю? Да никогда этого не было и быть не может. Счастье ваше, что я сегодня нездоров, а то и вам бы целым не уйти отсюда.
Паны комисары невольно попятились к двери. Пан воевода сделал знак, чтобы они удалились, а сам, оставшись наедине с Чорнотой, повел разговор в ином тоне.
– Мне нравится прямой и откровенный характер пана полковника, –сказал он, подсаживаясь к казаку, – на его месте, может быть, и я отвечал бы так же. Но, ведь, согласитесь, в этой борьбе и сам гетман далеко не прав. Он много хитрит, то склоняется на сторону панов, то поддерживает казаков… Если бы он действовал так же откровенно, как пан, с ним бы легче было сговориться…
Чорнота в упор смотрел на пана Адама и молчал, видимо, соображая, куда тот клонит речь.
– Я должен сказать по совести, что его величество король, крайне недоволен гетманом. Он не прочь был бы сместить его и заменить человеком, более надежным… Не можете ли, пан, мне указать такого между доблестными панами воинами окружающими гетмана…
– Не знаю никого, кто бы мог заменить нашего батька, – угрюмо отвечал Чорнота, выколачивая пепел из трубки.
– Ну, так я буду говорить откровенно с паном полковником, – продолжал Кисель, помолчав. – По моему мнению, пан полковник самый доблестный из всех казаков, каких мне случалось встречать. Что бы сказал пан полковник, если бы король предложил ему гетманскую булаву?
Чорнота с секунду молча смотрел на пана воеводу, как-будто не сразу поняв, в чем дело. Потом вдруг вскочил с места и, схватив саблю, висевшую над головой, махая ей, прокричал:
– Убирайся, вражий сын, отсюда, пока цел, я тебя научу подбивать честного казака на подлости…
И будь рад, что ты старик, так и быть, ни слова не скажу гетману…
Кисель поспешил поскорей уйти. Когда он вышел в сени, ему показалось, что мелькнула чья-то тень. Был ли то дежурный казак, отворивший двери или кто другой, в темноте он не мог разобрать. Возвратившись домой, он рассказал своим товарищам все происшедшее и они пришли в полное отчаяние. – Теперь уж нам, наверное, несдобровать, – говорили они, – Чорнота обо всем расскажет гетману.
Страх их еще больше усилился, когда вечером испуганные слуги прибежали им сказать, что нескольких хлопов из свиты Киселя схватили и утопили в Днепре.
– Что же они сделали? – спросил Кисель.
– Ничего не сделали. Кто-то рассказал черни, что пан воевода хочет извести Богдана и посадить на его место Чорноту, а хлопы стали заступаться за пана, вот их и утопили.
– Кто же это рассказывал? – допытывался Кисель.
– Говорят какой-то казак, джура Чорноты.
– Ну, быть беде! – вздыхали паны.
На другой день слухи дошли и до Богдана. Он позвал Чорноту и стал расспрашивать. Чорнота начал с того, что ругнул его:
– Эх, ты гетман, гетман! Не гетмановати тебе, а баб слушать! Всяким сплетням веришь. Ну, был у меня Кисель, говорил о своих делах и просил, чтобы я тебе о пленниках слово замолвил.
– А ты что же? – спросил Богдан.
– А я его прогнал! Вот и все.
– И больше ничего? – недоверчиво спросил его Богдан.
– А тебе еще чего же? – переспросил Чорнота, угрюмо посматривая на гетмана. – Да ты что же, боишься меня, что ли? Эх, ты, батько, захотел бы Чорнота булавы, так не к панам бы пошел просить, а сам бы себе доставал. Не бойся, и у Чорноты есть друзья, да только не ляхи; с ляхами дружить Чорнота не будет. Вот тебе и весь сказ, гетман, и больше ты меня ни о чем не спрашивай.
Полковник круто повернулся и вышел, хлопнув дверью.
– Ну, осердился дуже! – с улыбкой проговорил Богдан ему вслед.
Наконец, паны комисары откланялись и уехали, ничего не добившись от гетмана. Несколько пленных ухитрились убежать с ними, остальных Богдан так и не выпустил.
21. ЗБАРАЖ И ЗБОРОВ
Ой що то за хижка
Пани сидiли,
Там на вирiжку;
Собак лупили,
Пiд тою хижкою
Ножи поломали,
Пани сидiли, Зубами тягали.
Шумно прошел весенний сейм. Особенно много споров вызвало чтение условий Хмельницкого. Король был не прочь примирить требования казаков с панской заносчивостью. Но как он ни желал сдержать разгулявшиеся страсти, ему все-таки пришлось подчиниться желанию панов и идти войной на непокорного казака. Паны готовы были на всякие жертвы, лишь бы усмирить мятежных хлопов; они установили налог для содержания тридцатитысячной армии и вперед разрешили королю все непредвиденные расходы. Новые споры возникли по поводу того, кого назначить предводителем. Общее желание предыдущего сейма было на стороне Иеремии Вишневецкого, но король и слышать не хотел о его назначении: у него с Вишневецким были личные счеты, он не мог простить Иеремии, что тот подавал голос за Стефана Ракочи и вел, как говорили, тайные сношения с венгерским двором. Несмотря на сильную партию, поддерживавшую Вишневецкого, король настоял на своем – выбрали не Иеремию, а троих предводителей: старика Фирлея, пана Ляндскоронского и Остророга. Сам же король принял на себя главное начальство над всем войском и двинулся на Волынь.
Польское войско собралось под Константинополем. Начало для поляков было удачно: в нескольких мелких стычках они одержали верх над казаками. Был июнь на исходе. Хмельницкий не торопился и делал вид, что надеется мирным путем поладить с панами. Народ отовсюду стекался к нему. Он делил их на полки, выбирал полковников и вводил в общий строй войска то устройство, которое до этого времени было только у запорожцев. Сам гетман жил в Чигирине и рассылал универсалы по всей Украине. Он медлил, поджидая Ислам-Гирея со своей ордой. В конце июня Хмельницкий получил весть, что хан с большой ордой двигается по «Черному Шляху» и приближается к Животову. Тогда и Хмельницкий быстро поднялся со своим войском и двинулся навстречу татарам. Казацкое войско шло по знакомой дороге, опустевшей, заглохнувшей, с покинутыми селениями, с выжженными и заброшенными пажитями и нивами. Все, что не ушло в казацкий стан, схоронилось, прослышав про татар, скрылось в леса и овраги и постаралось тщательно спрятать свое имущество. Но казаки, в походах люди бывалые, запаслись всем необходимым и, несмотря на сильный жар, двигались довольно быстро. Наконец, за селом Животовым они увидели татар, расположившихся на отдых. Далеко раскинулся пестрый татарский стан, наполненный самым разнообразным людом. Тут мелькали и пестрые рубашки крымских горцев, и вывороченные тулупы степных ногаев, и дикие, почти зверские, лица буджацких татар, и длинные чубы пятигорских черкесов, их выпуклые глаза и правильные черты лица, и красивая живописная одежда румелийцев, посланных турецким султаном, и темные, загорелые лица полунагих цыган, и родные казакины донцов, явившихся на зов украинского батька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Паны изложили ему свою просьбу.
Чорнота мрачно слушал их, видимо, не совсем понимая, в чем дело.
– Чего же от меня хотят паны? – спросил он наконец.
– Пан гетман уважает пана полковника. Если ваша милость захочет, то он ради вас отпустит пленников.
Чорнота даже привскочил с лавки.
– Это, чтобы я-то посоветовал ему выпустить пташек на волю? Да никогда этого не было и быть не может. Счастье ваше, что я сегодня нездоров, а то и вам бы целым не уйти отсюда.
Паны комисары невольно попятились к двери. Пан воевода сделал знак, чтобы они удалились, а сам, оставшись наедине с Чорнотой, повел разговор в ином тоне.
– Мне нравится прямой и откровенный характер пана полковника, –сказал он, подсаживаясь к казаку, – на его месте, может быть, и я отвечал бы так же. Но, ведь, согласитесь, в этой борьбе и сам гетман далеко не прав. Он много хитрит, то склоняется на сторону панов, то поддерживает казаков… Если бы он действовал так же откровенно, как пан, с ним бы легче было сговориться…
Чорнота в упор смотрел на пана Адама и молчал, видимо, соображая, куда тот клонит речь.
– Я должен сказать по совести, что его величество король, крайне недоволен гетманом. Он не прочь был бы сместить его и заменить человеком, более надежным… Не можете ли, пан, мне указать такого между доблестными панами воинами окружающими гетмана…
– Не знаю никого, кто бы мог заменить нашего батька, – угрюмо отвечал Чорнота, выколачивая пепел из трубки.
– Ну, так я буду говорить откровенно с паном полковником, – продолжал Кисель, помолчав. – По моему мнению, пан полковник самый доблестный из всех казаков, каких мне случалось встречать. Что бы сказал пан полковник, если бы король предложил ему гетманскую булаву?
Чорнота с секунду молча смотрел на пана воеводу, как-будто не сразу поняв, в чем дело. Потом вдруг вскочил с места и, схватив саблю, висевшую над головой, махая ей, прокричал:
– Убирайся, вражий сын, отсюда, пока цел, я тебя научу подбивать честного казака на подлости…
И будь рад, что ты старик, так и быть, ни слова не скажу гетману…
Кисель поспешил поскорей уйти. Когда он вышел в сени, ему показалось, что мелькнула чья-то тень. Был ли то дежурный казак, отворивший двери или кто другой, в темноте он не мог разобрать. Возвратившись домой, он рассказал своим товарищам все происшедшее и они пришли в полное отчаяние. – Теперь уж нам, наверное, несдобровать, – говорили они, – Чорнота обо всем расскажет гетману.
Страх их еще больше усилился, когда вечером испуганные слуги прибежали им сказать, что нескольких хлопов из свиты Киселя схватили и утопили в Днепре.
– Что же они сделали? – спросил Кисель.
– Ничего не сделали. Кто-то рассказал черни, что пан воевода хочет извести Богдана и посадить на его место Чорноту, а хлопы стали заступаться за пана, вот их и утопили.
– Кто же это рассказывал? – допытывался Кисель.
– Говорят какой-то казак, джура Чорноты.
– Ну, быть беде! – вздыхали паны.
На другой день слухи дошли и до Богдана. Он позвал Чорноту и стал расспрашивать. Чорнота начал с того, что ругнул его:
– Эх, ты гетман, гетман! Не гетмановати тебе, а баб слушать! Всяким сплетням веришь. Ну, был у меня Кисель, говорил о своих делах и просил, чтобы я тебе о пленниках слово замолвил.
– А ты что же? – спросил Богдан.
– А я его прогнал! Вот и все.
– И больше ничего? – недоверчиво спросил его Богдан.
– А тебе еще чего же? – переспросил Чорнота, угрюмо посматривая на гетмана. – Да ты что же, боишься меня, что ли? Эх, ты, батько, захотел бы Чорнота булавы, так не к панам бы пошел просить, а сам бы себе доставал. Не бойся, и у Чорноты есть друзья, да только не ляхи; с ляхами дружить Чорнота не будет. Вот тебе и весь сказ, гетман, и больше ты меня ни о чем не спрашивай.
Полковник круто повернулся и вышел, хлопнув дверью.
– Ну, осердился дуже! – с улыбкой проговорил Богдан ему вслед.
Наконец, паны комисары откланялись и уехали, ничего не добившись от гетмана. Несколько пленных ухитрились убежать с ними, остальных Богдан так и не выпустил.
21. ЗБАРАЖ И ЗБОРОВ
Ой що то за хижка
Пани сидiли,
Там на вирiжку;
Собак лупили,
Пiд тою хижкою
Ножи поломали,
Пани сидiли, Зубами тягали.
Шумно прошел весенний сейм. Особенно много споров вызвало чтение условий Хмельницкого. Король был не прочь примирить требования казаков с панской заносчивостью. Но как он ни желал сдержать разгулявшиеся страсти, ему все-таки пришлось подчиниться желанию панов и идти войной на непокорного казака. Паны готовы были на всякие жертвы, лишь бы усмирить мятежных хлопов; они установили налог для содержания тридцатитысячной армии и вперед разрешили королю все непредвиденные расходы. Новые споры возникли по поводу того, кого назначить предводителем. Общее желание предыдущего сейма было на стороне Иеремии Вишневецкого, но король и слышать не хотел о его назначении: у него с Вишневецким были личные счеты, он не мог простить Иеремии, что тот подавал голос за Стефана Ракочи и вел, как говорили, тайные сношения с венгерским двором. Несмотря на сильную партию, поддерживавшую Вишневецкого, король настоял на своем – выбрали не Иеремию, а троих предводителей: старика Фирлея, пана Ляндскоронского и Остророга. Сам же король принял на себя главное начальство над всем войском и двинулся на Волынь.
Польское войско собралось под Константинополем. Начало для поляков было удачно: в нескольких мелких стычках они одержали верх над казаками. Был июнь на исходе. Хмельницкий не торопился и делал вид, что надеется мирным путем поладить с панами. Народ отовсюду стекался к нему. Он делил их на полки, выбирал полковников и вводил в общий строй войска то устройство, которое до этого времени было только у запорожцев. Сам гетман жил в Чигирине и рассылал универсалы по всей Украине. Он медлил, поджидая Ислам-Гирея со своей ордой. В конце июня Хмельницкий получил весть, что хан с большой ордой двигается по «Черному Шляху» и приближается к Животову. Тогда и Хмельницкий быстро поднялся со своим войском и двинулся навстречу татарам. Казацкое войско шло по знакомой дороге, опустевшей, заглохнувшей, с покинутыми селениями, с выжженными и заброшенными пажитями и нивами. Все, что не ушло в казацкий стан, схоронилось, прослышав про татар, скрылось в леса и овраги и постаралось тщательно спрятать свое имущество. Но казаки, в походах люди бывалые, запаслись всем необходимым и, несмотря на сильный жар, двигались довольно быстро. Наконец, за селом Животовым они увидели татар, расположившихся на отдых. Далеко раскинулся пестрый татарский стан, наполненный самым разнообразным людом. Тут мелькали и пестрые рубашки крымских горцев, и вывороченные тулупы степных ногаев, и дикие, почти зверские, лица буджацких татар, и длинные чубы пятигорских черкесов, их выпуклые глаза и правильные черты лица, и красивая живописная одежда румелийцев, посланных турецким султаном, и темные, загорелые лица полунагих цыган, и родные казакины донцов, явившихся на зов украинского батька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86