Хмельницкий ловко подсмеивался над панами. Когда казаки проигрывали, он посылал извинения, уверял, что ничего не знает, что всю эту смуту затевают хлопы. Когда же поляки требовали присяги и подписания договора, он посылал на них и казаков, и татар. Они уводили польских пленных на глазах у панов.
Хмельницкому только нужно было выиграть время. Он все еще надеялся смягчить невыгоды Белоцерковского договора, но это ему не удалось, поляки стояли на своем, и 16-го сентября договор был подписан.
– Я хочу теперь видеться с ляхами! – заявил Хмельницкий полковникам. – Пусть они пришлют вам за меня заложников, я поеду к пану коронному гетману.
– Что тебе дались ляхи? Что тебе за неволя им кланяться? – спрашивали полковники.
– Ничего вы не понимаете! – резко отвечал гетман. – Нам теперь надо ладить с панами.
– Не пустит тебя народ! – отвечали ему.
– Я им горилки выкачу. Перепиться недолго. Тогда и уеду.
Он велел выкатить несколько бочек горилки; казаки перепились и не заметили, как их гетман уехал в польский лагерь.
В роскошном шатре Потоцкого собрались все знатнейшие паны. Хмельницкий держал себя скромно; но за обедом поспорил с Радзивиллом, зятем молдавского господаря Лупулы.
– Изменник он – вскрикнул Хмельницкий. – Хоть ваша княжеская милость и зять его, но я скажу, что готовлюсь воевать с ним. Он обещал выдать свою дочь за сына моего Тимофея, да так и не отдал. Много у него грошей, а у меня людей. Разграблю его сокровища и накажу его вероломного. Князь побледнел от гнева, но удержался и, пробормотав что-то, вышел из-за стола. Ивашко, недалеко сидевший от Хмельницкого, тоже незаметно встал и прокрался, как кошка, в темный угол, где Радзивилл горячо толковал о чем-то с панами. Через несколько минут, бледный, с горящими глазами, подошел хлопец к Хмельницкому и нагнулся к его уху.
– Батько, тебя отравить хотят! – прошептал он. – Не пей вина, которое подадут!
Через полчаса в шатер внесли на огромном подносе заздравные кубки. Для Хмельницкого стояла особая чарка художественной работы с инкрустациями.
Все встали из-за стола. Загремела музыка, раздались пушечные выстрелы. Из казацкого лагеря отвечали тем же.
– Да здравствует король! – громко проговорил Потоцкий, высоко поднимая кубок.
Хмельницкий снял шапку, почтительно наклонил голову, но не притронулся к чарке.
– Предлагаю тост за все благородное шляхетство! – предложил Радзивилл.
Все снова обнажили головы, но Хмельницкий угрюмо нахлобучил шапку, судорожно схватил кубок, стукнул им по столу и вышел. Паны бросились за ним.
– Пан гетман, куда же? Мы еще будем пить за здоровье пана.
– Благодарю! Мое здоровье у панов может совсем расстроиться! –отвечал он.
Вместо коляски гетмана, ему подали прекрасного коня в богатой сбруе. – Что это? – с удивлением спросил он.
– Это подарок вашей милости! – отвечали слуги.
– А, щедроты вашего Потоцкого? – обратился он к панам. – Благодарю его, как гетмана, победителя и союзника, а за коня готов ему одарить тремя стами подобных.
Он вскочил на коня и помчался, сопровождаемый Ивашком. Коляска едва поспевала за ними.
На полдороге гетман остановился, соскочил с коня, пересел в коляску и задумчиво поехал в табор.
24. ПРИСОЕДИНЕНИЕ К МОСКВЕ
Ой служив же я служив пану католику,
А теперь ему служити не стану до вiку!
Ой служив же я служив пану басурману,
А теперь служити стану восточному царю!
Прошло больше двух лет. Стояла крепкая, погожая зима. В Переяславле праздновали канун нового года. Просторный, удобный дом полковника Тетери был освещен сверху донизу. Тяжелые дубовые двери то и дело отворялись, и хлопы сновали взад и вперед по двору. Когда дверь отворялась, из дома вырывался гул множества голосов, смешанный со звуками музыки.
Полковник принимал дорогих гостей, московских послов, боярина Бутурлина со свитой. Тучный боярин, в дорогом кафтане, вышитым золотом, с драгоценными камнями вместо пуговиц, важно сидел в высоких креслах. Возле него сидели думный дьяк Лопухин и окольничий боярин Алферьев.
Полковник недолюбливал русских; он первый настойчиво советовал Богдану Хмельницкому не вступать в союз с Москвой, но теперь, как хозяин города, должен был радушно принимать гостей. Они говорили о посторонних вещах, о житье-бытье на Руси, об охотах на дикого зверя… Боярин, с ловкостью дипломата, несколько раз старался навести разговор на интересовавший его предмет, но казак тоже был хитер и в ловушку не давался.
– Не знаю, – отвечал он наивно на все расспросы боярина, – то дело батька, вот приедет он и переговоришь с ним обо всем. Наше же дело казацкое: иди, куда скажут, бей кого велят.
– Да скоро ли приедет его милость Богдан Михайлович? – спрашивал посол.
– Не могу тебе этого сказать. Он теперь и недалеко, да через Днепр-то переехать невозможно. Морозы настали недавно, лед еще не окреп.
– А где он теперь? – осведомился Лопухин.
– Да в Чигирине, – со вздохом ответил Тетеря. – Не везет ныне нашему батьку. Трех лет не прошло, как любимую жену схоронил, а теперь старшего сына хоронит.
– Что ты говоришь? – с участием спросил посол. – Разве он овдовел?
– И овдовел и снова женился, – отвечал полковник. – У нашего батька все скоро делается, и полгода не вдовел.
– На ком же он женился? – спросили послы.
– На сестре нашего полковника Золотаренко. Эта, не то что вторая его жена. Та была белоручка, панского рода, а эта настоящая казачка. Она нашего батька в руках держит и до горилки его не всегда допускает.
Послы засмеялись.
– А с чего же его сын умер? – спросил Бутурлин.
– Да разве вы не слыхали? – с удивлением спросил он полковников. – Он за тестя своего сражался, там и убит. Сюда привезли мертвого; гетман встречал на дороге.
– Вот какие дела! – покачивая головой, проговорил со вздохом боярин и перекрестился. – Ну, царствие ему небесное! Славный был воин. Слышал я, как он по пути в Молдавию на гетмана Калиновского напал.
– Да, жаль хлопца! – проговорил полковник. – Мог бы еще долго жить и гетмановать.
– А что, разве Богдан Михайлович не крепок здоровьем? Он, кажется, еще мужчина в цвету.
– Не то, чтобы не крепок, а прихварывает.
– Может и нечисто дело? – вполголоса проговорил Бутурлин. – На вашего гетмана многие зубы точат. Слышали и мы, как ему князь Радзивилл зелья подсыпал.
– Бог его ведант, – задумчиво отвечал полковник. – Мало ли лихого народа на свете.
В углу за небольшим столиком сидели молодой казацкий полковник и русский боярин из свиты Бутурлина. Полковник был наш старый знакомый Довгун; только он в последние три года сильно переменился, возмужал, отрастил длинные полковничьи усы и молодецкий чуб.
– Вот где привел Бог встретиться! – говорил он рыжему, рябоватому своему собеседнику, с наивным удивлением рассматривая его богатую одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Хмельницкому только нужно было выиграть время. Он все еще надеялся смягчить невыгоды Белоцерковского договора, но это ему не удалось, поляки стояли на своем, и 16-го сентября договор был подписан.
– Я хочу теперь видеться с ляхами! – заявил Хмельницкий полковникам. – Пусть они пришлют вам за меня заложников, я поеду к пану коронному гетману.
– Что тебе дались ляхи? Что тебе за неволя им кланяться? – спрашивали полковники.
– Ничего вы не понимаете! – резко отвечал гетман. – Нам теперь надо ладить с панами.
– Не пустит тебя народ! – отвечали ему.
– Я им горилки выкачу. Перепиться недолго. Тогда и уеду.
Он велел выкатить несколько бочек горилки; казаки перепились и не заметили, как их гетман уехал в польский лагерь.
В роскошном шатре Потоцкого собрались все знатнейшие паны. Хмельницкий держал себя скромно; но за обедом поспорил с Радзивиллом, зятем молдавского господаря Лупулы.
– Изменник он – вскрикнул Хмельницкий. – Хоть ваша княжеская милость и зять его, но я скажу, что готовлюсь воевать с ним. Он обещал выдать свою дочь за сына моего Тимофея, да так и не отдал. Много у него грошей, а у меня людей. Разграблю его сокровища и накажу его вероломного. Князь побледнел от гнева, но удержался и, пробормотав что-то, вышел из-за стола. Ивашко, недалеко сидевший от Хмельницкого, тоже незаметно встал и прокрался, как кошка, в темный угол, где Радзивилл горячо толковал о чем-то с панами. Через несколько минут, бледный, с горящими глазами, подошел хлопец к Хмельницкому и нагнулся к его уху.
– Батько, тебя отравить хотят! – прошептал он. – Не пей вина, которое подадут!
Через полчаса в шатер внесли на огромном подносе заздравные кубки. Для Хмельницкого стояла особая чарка художественной работы с инкрустациями.
Все встали из-за стола. Загремела музыка, раздались пушечные выстрелы. Из казацкого лагеря отвечали тем же.
– Да здравствует король! – громко проговорил Потоцкий, высоко поднимая кубок.
Хмельницкий снял шапку, почтительно наклонил голову, но не притронулся к чарке.
– Предлагаю тост за все благородное шляхетство! – предложил Радзивилл.
Все снова обнажили головы, но Хмельницкий угрюмо нахлобучил шапку, судорожно схватил кубок, стукнул им по столу и вышел. Паны бросились за ним.
– Пан гетман, куда же? Мы еще будем пить за здоровье пана.
– Благодарю! Мое здоровье у панов может совсем расстроиться! –отвечал он.
Вместо коляски гетмана, ему подали прекрасного коня в богатой сбруе. – Что это? – с удивлением спросил он.
– Это подарок вашей милости! – отвечали слуги.
– А, щедроты вашего Потоцкого? – обратился он к панам. – Благодарю его, как гетмана, победителя и союзника, а за коня готов ему одарить тремя стами подобных.
Он вскочил на коня и помчался, сопровождаемый Ивашком. Коляска едва поспевала за ними.
На полдороге гетман остановился, соскочил с коня, пересел в коляску и задумчиво поехал в табор.
24. ПРИСОЕДИНЕНИЕ К МОСКВЕ
Ой служив же я служив пану католику,
А теперь ему служити не стану до вiку!
Ой служив же я служив пану басурману,
А теперь служити стану восточному царю!
Прошло больше двух лет. Стояла крепкая, погожая зима. В Переяславле праздновали канун нового года. Просторный, удобный дом полковника Тетери был освещен сверху донизу. Тяжелые дубовые двери то и дело отворялись, и хлопы сновали взад и вперед по двору. Когда дверь отворялась, из дома вырывался гул множества голосов, смешанный со звуками музыки.
Полковник принимал дорогих гостей, московских послов, боярина Бутурлина со свитой. Тучный боярин, в дорогом кафтане, вышитым золотом, с драгоценными камнями вместо пуговиц, важно сидел в высоких креслах. Возле него сидели думный дьяк Лопухин и окольничий боярин Алферьев.
Полковник недолюбливал русских; он первый настойчиво советовал Богдану Хмельницкому не вступать в союз с Москвой, но теперь, как хозяин города, должен был радушно принимать гостей. Они говорили о посторонних вещах, о житье-бытье на Руси, об охотах на дикого зверя… Боярин, с ловкостью дипломата, несколько раз старался навести разговор на интересовавший его предмет, но казак тоже был хитер и в ловушку не давался.
– Не знаю, – отвечал он наивно на все расспросы боярина, – то дело батька, вот приедет он и переговоришь с ним обо всем. Наше же дело казацкое: иди, куда скажут, бей кого велят.
– Да скоро ли приедет его милость Богдан Михайлович? – спрашивал посол.
– Не могу тебе этого сказать. Он теперь и недалеко, да через Днепр-то переехать невозможно. Морозы настали недавно, лед еще не окреп.
– А где он теперь? – осведомился Лопухин.
– Да в Чигирине, – со вздохом ответил Тетеря. – Не везет ныне нашему батьку. Трех лет не прошло, как любимую жену схоронил, а теперь старшего сына хоронит.
– Что ты говоришь? – с участием спросил посол. – Разве он овдовел?
– И овдовел и снова женился, – отвечал полковник. – У нашего батька все скоро делается, и полгода не вдовел.
– На ком же он женился? – спросили послы.
– На сестре нашего полковника Золотаренко. Эта, не то что вторая его жена. Та была белоручка, панского рода, а эта настоящая казачка. Она нашего батька в руках держит и до горилки его не всегда допускает.
Послы засмеялись.
– А с чего же его сын умер? – спросил Бутурлин.
– Да разве вы не слыхали? – с удивлением спросил он полковников. – Он за тестя своего сражался, там и убит. Сюда привезли мертвого; гетман встречал на дороге.
– Вот какие дела! – покачивая головой, проговорил со вздохом боярин и перекрестился. – Ну, царствие ему небесное! Славный был воин. Слышал я, как он по пути в Молдавию на гетмана Калиновского напал.
– Да, жаль хлопца! – проговорил полковник. – Мог бы еще долго жить и гетмановать.
– А что, разве Богдан Михайлович не крепок здоровьем? Он, кажется, еще мужчина в цвету.
– Не то, чтобы не крепок, а прихварывает.
– Может и нечисто дело? – вполголоса проговорил Бутурлин. – На вашего гетмана многие зубы точат. Слышали и мы, как ему князь Радзивилл зелья подсыпал.
– Бог его ведант, – задумчиво отвечал полковник. – Мало ли лихого народа на свете.
В углу за небольшим столиком сидели молодой казацкий полковник и русский боярин из свиты Бутурлина. Полковник был наш старый знакомый Довгун; только он в последние три года сильно переменился, возмужал, отрастил длинные полковничьи усы и молодецкий чуб.
– Вот где привел Бог встретиться! – говорил он рыжему, рябоватому своему собеседнику, с наивным удивлением рассматривая его богатую одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86