– И чаще всего нам приходится просто ее выполнять, а не думать, насколько это правильно. А этот перстень перед смертью мне дал твой командир.
Ткач лгал вдохновенно, вплетая в ложь нити правды, и в голосе его было столько горечи и неподдельной искренности, что бывший разведчик на мгновение заколебался. Ткач это увидел и понял: сейчас решатся его жизнь и судьба.
– Зачем старшина дал тебе свой перстень?
– Он дал его в ночь перед боем и сказал, что я должен показать перстень его человеку, и тот выполнит все, что я ему прикажу.
– Все это уже давно быльем поросло, – покачал головой Ивар. – И я теперь уже не храмовник. Я – легенда этого острова. Горькая легенда и страшная сказка, которой на ночь пугают детей, обещая, что придет рыжий злодей, из-за которого пролились реки крови.
– Ты ведь знаешь, как все было на самом деле… Я тоже, – наугад сымпровизировал друид и не ошибся.
– Если это и так, то что же? – спросил рыжий, по-прежнему не расстававшийся со своим ножом. Только теперь мысли его вдруг стали для Ткача непроницаемыми.
– Это значит, что тебе придется отпустить меня на веру и не задавать никаких вопросов, – в голос друида вновь вернулись присущие ему начальственные интонации. Он знал, что развязность – его бич, но ничего с собой не мог поделать – Ткача постоянно заносило. Однако друид интуитивно понимал, что он на верном пути, и внутренне уже ликовал.
– Озолинь не нашел ничего лучшего, как отдать тебе свой перстень?
Ткач на добрую минуту закашлялся: на самом деле он напряженно решал, не сказать ли бывшему разведчику, что Озолинь хотел назначить его своим преемником. Перстень храмовника явно означал его высокий ранг в иерархии рыцарей-монахов, и передача его другому вполне могла давать такие полномочия. Но, поразмыслив, Ткач все-таки не стал рисковать и, прокашлявшись, выпалил.
– Этот перстень – моя охранная грамота. Так мне сказал Озолинь.
Теперь рыжий в свою очередь задумался. Наконец он решился, быстрым движением ножа развязал (а не разрезал!) хитроумный узел, связывающий путы на теле Ткача, и, сильно встряхнув друида, посадил его на землю.
– Допустим, я в это поверил, – размышлял вслух бывший разведчик. – Не тебе, конечно, а перстню. Я знаю это золото. Но если я тебя отпущу, это будет означать, что ты немедленно уберешься с этого острова и не будешь здесь больше никого убивать. Потому что тут и без тебя хватает смерти. Твои дела мне неведомы, но сдается, что парень, которого ты тут собирался лишить жизни, вряд ли заслуживает такой участи. К тому же убивать безоружного не делает чести тебе, обладателю перстня храмовника. А здесь больше не будет смертей. Это говорю тебе я, а в моих правилах всегда сдерживать свои обещания.
Ткач почтительно молчал, но в душу у него все пело.
– Я тебе скажу и еще кое-что, – добавил Ивар. – Только учти: выслушав, ты все забудешь. Навсегда. Понял?
– Зачем слушать, если потом это забывать? – Ткачу явно опять начинала лезть вожжа под хвост.
– Чтобы ты понял один раз – и навсегда, – последовал ответ.
«Как же!» – подумал друид. «Держи карман шире!». Мысленно он уже праздновал победу.
Теперь обратного хода к зорзам Ткачу не было. У Ивара-предателя на берегу в камнях была спрятана лодка, и он велел друиду воспользоваться ею и немедленно уплывать с острова на все четыре стороны. Ткач же думал иначе. Правда, сейчас у него не было оружия – бывший разведчик забрал у него даже охотничий нож. Нужно было добывать себе пищу, где-то ночевать, как-то спасаться от раздражающих Ткача кровопийцев-комаров, а костерок раскладывать он пока не решался – дым всегда виден издалека. Но самое главное – друида не покидало, а все более распаляло жгучее ощущение тайны, которая в самом скором времени должна была разрешиться. А то, что он, Ткач, из главных актеров этой пьесы вынужденно перешел пока в разряд зрителей, его даже радовало. Наблюдать со стороны за развязкой – друиды явно разыскивали зорзов не случайно, и дело было даже не в мести, – в таких вопросах безошибочное чутье Ткача никогда его не подводило.
А вот зачем зорзам нужны были друиды, и кто из них конкретно – над этим он думал долго и, внезапно похолодев, понял. Ткач понял, что едва не прирезал, возможно, самую любопытную фигуру, которая пока держалась в тени, – молодого проводника друидов по имени Ян. Ткач еще раз возблагодарил Бога за то, что тот отвел его руку и послал предупреждение, пусть и в лице этого страшного человека, который спокойно отпустил его, как отпускают затравленного лисенка – мал еще. Был у Ткача и еще один интерес – Эгле, правнучка покойной друидессы, но он предусмотрительно отодвинул вопросы плоти на задний план, справедливо считая, что главное – появиться в нужный момент. Вот тогда и можно будет выхватить каштаны из уже затухающего огня, вовсе не обжигая при этом рук. А момента этого он обязательно дождется, нужно только чуточку потерпеть.
ГЛАВА 15
ПЕТЛЯ ПТИЦЕЛОВА
Этой ночью Сигурд не спал. Половину ночных часов он провел в камере с Клотильдой, завершая последние приготовления к обряду Перемены цвета. Но что-то шло не так, как он рассчитывал: сущность пленного друида оставалась по-прежнему бледно-малиновой, и не было никакой возможности добиться ни желтого, ни тем более – синего цвета в спектре его судьбы. Птицелов не мог найти ни одной магической краски, оттолкнувшись от которой, можно было начать обряд. Наконец, изрядно утомившись и перенервничав, Птицелов велел старухе вернуть друиду дар речи – в ее дьявольских экспериментах способность жертвы говорить ведьме была совсем не нужна и только причиняла лишние неудобства. Клотильда произвела несколько отворяющих пассов. Тело Снегиря несколько раз дернулось в ремнях, и рот друида медленно раскрылся, выпустив тонкую струйку слюны. Птицелов вздохнул, подсел ближе и стал ждать, когда пленник придет в себя. Это должно было проихойти, когда откроются глаза друида. Эликсир из мандрагоры всегда действовал безотказно, в течение нескольких минут.
Выглядел пленник ужасно. Все его лицо было в мелких ожогах, которые Клотильда любила наносить попавшим в ее власть длинной раскаленной спицей. Ресницы и веки друида были обожжены, их кончики были белесыми, как остывшая зола. Один глаз Снегиря почти полностью заплыл, видимо, после очередного эксперимента ведьмы; все тело друида было в запекшейся бурой крови и следах ожогов. Клотильда любила подольше оставлять истязаемых в сознании; держать пленника на грани ощущаемой боли и избавительной потери чувств и час, и два, и больше было высшим мастерством ведьмы. В это время пленник мог рассказать все, о чем он знал и не знал, поведать любую правду и возвести на себя любую напраслину, предать отца и мать и навеки отказаться от жены и детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Ткач лгал вдохновенно, вплетая в ложь нити правды, и в голосе его было столько горечи и неподдельной искренности, что бывший разведчик на мгновение заколебался. Ткач это увидел и понял: сейчас решатся его жизнь и судьба.
– Зачем старшина дал тебе свой перстень?
– Он дал его в ночь перед боем и сказал, что я должен показать перстень его человеку, и тот выполнит все, что я ему прикажу.
– Все это уже давно быльем поросло, – покачал головой Ивар. – И я теперь уже не храмовник. Я – легенда этого острова. Горькая легенда и страшная сказка, которой на ночь пугают детей, обещая, что придет рыжий злодей, из-за которого пролились реки крови.
– Ты ведь знаешь, как все было на самом деле… Я тоже, – наугад сымпровизировал друид и не ошибся.
– Если это и так, то что же? – спросил рыжий, по-прежнему не расстававшийся со своим ножом. Только теперь мысли его вдруг стали для Ткача непроницаемыми.
– Это значит, что тебе придется отпустить меня на веру и не задавать никаких вопросов, – в голос друида вновь вернулись присущие ему начальственные интонации. Он знал, что развязность – его бич, но ничего с собой не мог поделать – Ткача постоянно заносило. Однако друид интуитивно понимал, что он на верном пути, и внутренне уже ликовал.
– Озолинь не нашел ничего лучшего, как отдать тебе свой перстень?
Ткач на добрую минуту закашлялся: на самом деле он напряженно решал, не сказать ли бывшему разведчику, что Озолинь хотел назначить его своим преемником. Перстень храмовника явно означал его высокий ранг в иерархии рыцарей-монахов, и передача его другому вполне могла давать такие полномочия. Но, поразмыслив, Ткач все-таки не стал рисковать и, прокашлявшись, выпалил.
– Этот перстень – моя охранная грамота. Так мне сказал Озолинь.
Теперь рыжий в свою очередь задумался. Наконец он решился, быстрым движением ножа развязал (а не разрезал!) хитроумный узел, связывающий путы на теле Ткача, и, сильно встряхнув друида, посадил его на землю.
– Допустим, я в это поверил, – размышлял вслух бывший разведчик. – Не тебе, конечно, а перстню. Я знаю это золото. Но если я тебя отпущу, это будет означать, что ты немедленно уберешься с этого острова и не будешь здесь больше никого убивать. Потому что тут и без тебя хватает смерти. Твои дела мне неведомы, но сдается, что парень, которого ты тут собирался лишить жизни, вряд ли заслуживает такой участи. К тому же убивать безоружного не делает чести тебе, обладателю перстня храмовника. А здесь больше не будет смертей. Это говорю тебе я, а в моих правилах всегда сдерживать свои обещания.
Ткач почтительно молчал, но в душу у него все пело.
– Я тебе скажу и еще кое-что, – добавил Ивар. – Только учти: выслушав, ты все забудешь. Навсегда. Понял?
– Зачем слушать, если потом это забывать? – Ткачу явно опять начинала лезть вожжа под хвост.
– Чтобы ты понял один раз – и навсегда, – последовал ответ.
«Как же!» – подумал друид. «Держи карман шире!». Мысленно он уже праздновал победу.
Теперь обратного хода к зорзам Ткачу не было. У Ивара-предателя на берегу в камнях была спрятана лодка, и он велел друиду воспользоваться ею и немедленно уплывать с острова на все четыре стороны. Ткач же думал иначе. Правда, сейчас у него не было оружия – бывший разведчик забрал у него даже охотничий нож. Нужно было добывать себе пищу, где-то ночевать, как-то спасаться от раздражающих Ткача кровопийцев-комаров, а костерок раскладывать он пока не решался – дым всегда виден издалека. Но самое главное – друида не покидало, а все более распаляло жгучее ощущение тайны, которая в самом скором времени должна была разрешиться. А то, что он, Ткач, из главных актеров этой пьесы вынужденно перешел пока в разряд зрителей, его даже радовало. Наблюдать со стороны за развязкой – друиды явно разыскивали зорзов не случайно, и дело было даже не в мести, – в таких вопросах безошибочное чутье Ткача никогда его не подводило.
А вот зачем зорзам нужны были друиды, и кто из них конкретно – над этим он думал долго и, внезапно похолодев, понял. Ткач понял, что едва не прирезал, возможно, самую любопытную фигуру, которая пока держалась в тени, – молодого проводника друидов по имени Ян. Ткач еще раз возблагодарил Бога за то, что тот отвел его руку и послал предупреждение, пусть и в лице этого страшного человека, который спокойно отпустил его, как отпускают затравленного лисенка – мал еще. Был у Ткача и еще один интерес – Эгле, правнучка покойной друидессы, но он предусмотрительно отодвинул вопросы плоти на задний план, справедливо считая, что главное – появиться в нужный момент. Вот тогда и можно будет выхватить каштаны из уже затухающего огня, вовсе не обжигая при этом рук. А момента этого он обязательно дождется, нужно только чуточку потерпеть.
ГЛАВА 15
ПЕТЛЯ ПТИЦЕЛОВА
Этой ночью Сигурд не спал. Половину ночных часов он провел в камере с Клотильдой, завершая последние приготовления к обряду Перемены цвета. Но что-то шло не так, как он рассчитывал: сущность пленного друида оставалась по-прежнему бледно-малиновой, и не было никакой возможности добиться ни желтого, ни тем более – синего цвета в спектре его судьбы. Птицелов не мог найти ни одной магической краски, оттолкнувшись от которой, можно было начать обряд. Наконец, изрядно утомившись и перенервничав, Птицелов велел старухе вернуть друиду дар речи – в ее дьявольских экспериментах способность жертвы говорить ведьме была совсем не нужна и только причиняла лишние неудобства. Клотильда произвела несколько отворяющих пассов. Тело Снегиря несколько раз дернулось в ремнях, и рот друида медленно раскрылся, выпустив тонкую струйку слюны. Птицелов вздохнул, подсел ближе и стал ждать, когда пленник придет в себя. Это должно было проихойти, когда откроются глаза друида. Эликсир из мандрагоры всегда действовал безотказно, в течение нескольких минут.
Выглядел пленник ужасно. Все его лицо было в мелких ожогах, которые Клотильда любила наносить попавшим в ее власть длинной раскаленной спицей. Ресницы и веки друида были обожжены, их кончики были белесыми, как остывшая зола. Один глаз Снегиря почти полностью заплыл, видимо, после очередного эксперимента ведьмы; все тело друида было в запекшейся бурой крови и следах ожогов. Клотильда любила подольше оставлять истязаемых в сознании; держать пленника на грани ощущаемой боли и избавительной потери чувств и час, и два, и больше было высшим мастерством ведьмы. В это время пленник мог рассказать все, о чем он знал и не знал, поведать любую правду и возвести на себя любую напраслину, предать отца и мать и навеки отказаться от жены и детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106