– Впрочем, я не исключаю того, что он ищет вас двоих – тебя и твою жену.
Молчание было ему ответом, и, выждав некоторое время, Рыбак заговорил вновь.
– Зорзы хотят во что бы то ни стало остановить время. Им нужна осень для свершения обряда…
– Да, я знаю, – перебил его голос странного, невидимого собеседника. – Им нужна осень – время очищения, совсем не нужно лето – время завязи, и очень опасна зима – время кристаллизации. И что же?
– Они не должны попасть в Посмертие, – покачал головой Рыбак. – Только в отведенный им черед.
– Ты по-прежнему норовишь пошутить над самым страшным, – также, наверное, покачал невидимой головой Рагнар.
– Тебя не заинтересовало известие о сыне? – сменил тему Рыбак.
– Не знаю, как тебе ответить, – сказал Рагнар. – Не знаю, что тебе ответить. Я вообще ничего об этом не знаю. Мне кажется, я его не помню.
– А зачем тогда ты поперся в эти литвинские леса, как не выяснить судьбу своего сына? – в сердцах воскликнул Рыбак. Сейчас старик не удержался – вновь затронул тему застарелого спора, в котором никто пока не одержал верх.
– Ты забываешь, Камерон, что отказ от воспоминаний и полное забвение всего прошлого были главным условием того, что мы тогда с тобой совершили.
– Да ведь не вырежешь же из сердца память, как вредную опухоль из тела! – гневно отмахнулся Рыбак, которого невидимый голос назвал Камероном.
– Чего же ты хочешь теперь, учитель? – незримый собеседник пожилого друида был гораздо спокойнее и сдержаннее его, но Камерон уже закусил удила.
– Я знаю, чего я хочу, да. Нам нужно совершить обратную метаморфозу.
– Зачем? – спросил бесстрастный голос. – И как ты себе это представляешь теперь, когда меня… словом, когда все так получилось?
– Наступают другие времена, мой мальчик, – Камерон нервно поежился, несмотря на то, что утреннее солнце припекало все сильнее. – Похоже, грядет новая война, тайная, которая ни в коем случае не должна коснуться людей. Короли еще и так не завершили свои бесконечные споры из-за стад овец и чахлых пастбищ, опять же, для скота и своих крестьян, которых они скоро низведут тоже до скотского положения. Но если зорзы выведут на поверхность хотя бы одного острова воинства из краев Посмертия, свершится катастрофа, обратить которую уже не сможет никто. Они будут бесконечно черпать все новые и новые воинские ресурсы, причем таких бойцов, сражение с которыми не может себе вообразить ни один здравый смысл.
– То, что мы говорим сейчас с тобой, учитель, тоже не подвластно здравому смыслу в привычном для людей значении. Что до меня, то я сразу отказался от привычных понятий, едва лишь понял, кто ты и что ты. Поэтому давай просто подумаем, что мы можем сделать с тобой вдвоем: старый, но, надеюсь, еще могущественный друид, и дух его ученика, который лишился своей телесной оболочки.
– Ну, положим, своей телесной оболочки ты как раз таки еще и не лишился, – пробурчал Камерон.
– Даже и не думай об этом, учитель, – отрезал Рагнар. – Должна же быть на свете хоть какая-то справедливость…
– А, может, справедливее было бы, если бы на моем месте сейчас оказался ты? – проговорил Камерон, непонятно к кому обращаясь – то ли к ученику, то ли задавая вопрос самому себе. – Уж ты бы не сидел теперь на месте, как я…
– Это уж точно, – согласился невидимый Рагнар. – Но судьба распорядилась по-другому. К тому же, единожды не совладав с Сигурдом, я не уверен, что сумел бы остановить его сейчас.
– Но ты бы хоть попытался это сделать! – воскликнул Камерон, и теперь он удивительно напоминал себя, когда был помоложе – пламенного, бескомпромиссного друида, не побоявшегося бросить вызов всем союзным королям, прилюдно обвинив их в зле и перерождении.
– А что мешает это сделать тебе? – спросил невидимый собеседник. Контуры его фигуры уже начали слегка прогибаться под напором речного ветра, который усилился.
– Я для себя все решил уже давно, – покачал головой Камерон. – Я не хочу бороться силой ни со злом, ни с добром. Мне иногда кажется, что я перестал их различать.
– Это опасная позиция, учитель, – мягко заметил Рагнар. – Вспомни, ты сам говорил мне, что во все времена существовал и существует и поныне соблазн объявить тьму равной свету, признав их двумя сторонами одной монеты. Это красивая и далеко идущая мысль, но только до тех пор, пока тебя самого не коснется темная сторона. Самое трудное – научиться принимать зло как должное. Это обессиливает, лишает веры и в конечном итоге – рассудка.
– Зато к добру мы привыкаем очень быстро, как к лекарству, которое очень скоро перестает действовать, и нам требуются уже все более сильные дозы, – сказал Камерон, берясь за весла – лодку начало понемногу сносить на стремнину.
– Согласен, – ответил Рагнар. – Кому, как не нам с тобой, учитель, знать это. Но добро или зло – всего лишь слово, и от замены одного на другое, увы, вовсе не меняется заведенный порядок вещей. Назови добро злом и отныне поклоняйся тьме – на твой взгляд, истинному добру, а всех окружающих стремись тоже уверить в этом! Но кем ты будешь в итоге? Жонглером словами? На городской ярмарке за это искусство не дадут и ломаного гроша. Есть немало стремящихся назвать тьму истинным светом, но разве будет от этого на земле светлее? Не уверен.
– Мой выбор уже сделан, – напомнил Камерон. – Я много думал, взвешивал, сомневался. К тому же, я не ушел из мира. Я просто шагнул в сторону. И, между прочим, обнаружил, что здесь тоже очень много людей и других существ, которым, по большому счету, наплевать на судьбы мира и великие откровения. Они хотят просто жить и радоваться этой жизни. И я, между прочим, очень бы хотел научиться такому отношения к бытию. Я, знаешь ли, устал бороться. И теперь уже не вижу в этой бесконечной борьбе никакого смысла.
– А ты думал когда-нибудь, учитель, почему во всех сказках или песнях мертвецы так враждебно настроены к людям? – спросил голос. – Особенно бывшие родственники, знакомые, друзья?
– Разве? – улыбнулся Камерон, до сих пор не будучи уверенным, как видит его дух Рагнара: как человека или тоже – лишь как бесплотные очертания души. – Пожалуй, я никогда особенно не интересовался этим.
– Увы, но это так, – поучительно изрек голос. – Люди верят, что большинство умерших теряют все связи с ними, кроме одной. Но очень прочной. Это – обида и зависть к живущим.
– Неужели все так плохо? – удивился старый друид. – И ты это говоришь со знанием дела, основываясь на собственных чувствах?
И поспешно добавил:
– Извини, если я ненароком тебя сейчас обидел.
– Ты не обидел меня, учитель, – ответил Рагнар, и Камерон мог поспорить на что угодно, что невидимый дух сейчас улыбнулся. – Я ведь не мертвый в принятом понимании этого слова. Я – дух, душа, которую лишили телесной оболочки, уязвив ее и разрушив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Молчание было ему ответом, и, выждав некоторое время, Рыбак заговорил вновь.
– Зорзы хотят во что бы то ни стало остановить время. Им нужна осень для свершения обряда…
– Да, я знаю, – перебил его голос странного, невидимого собеседника. – Им нужна осень – время очищения, совсем не нужно лето – время завязи, и очень опасна зима – время кристаллизации. И что же?
– Они не должны попасть в Посмертие, – покачал головой Рыбак. – Только в отведенный им черед.
– Ты по-прежнему норовишь пошутить над самым страшным, – также, наверное, покачал невидимой головой Рагнар.
– Тебя не заинтересовало известие о сыне? – сменил тему Рыбак.
– Не знаю, как тебе ответить, – сказал Рагнар. – Не знаю, что тебе ответить. Я вообще ничего об этом не знаю. Мне кажется, я его не помню.
– А зачем тогда ты поперся в эти литвинские леса, как не выяснить судьбу своего сына? – в сердцах воскликнул Рыбак. Сейчас старик не удержался – вновь затронул тему застарелого спора, в котором никто пока не одержал верх.
– Ты забываешь, Камерон, что отказ от воспоминаний и полное забвение всего прошлого были главным условием того, что мы тогда с тобой совершили.
– Да ведь не вырежешь же из сердца память, как вредную опухоль из тела! – гневно отмахнулся Рыбак, которого невидимый голос назвал Камероном.
– Чего же ты хочешь теперь, учитель? – незримый собеседник пожилого друида был гораздо спокойнее и сдержаннее его, но Камерон уже закусил удила.
– Я знаю, чего я хочу, да. Нам нужно совершить обратную метаморфозу.
– Зачем? – спросил бесстрастный голос. – И как ты себе это представляешь теперь, когда меня… словом, когда все так получилось?
– Наступают другие времена, мой мальчик, – Камерон нервно поежился, несмотря на то, что утреннее солнце припекало все сильнее. – Похоже, грядет новая война, тайная, которая ни в коем случае не должна коснуться людей. Короли еще и так не завершили свои бесконечные споры из-за стад овец и чахлых пастбищ, опять же, для скота и своих крестьян, которых они скоро низведут тоже до скотского положения. Но если зорзы выведут на поверхность хотя бы одного острова воинства из краев Посмертия, свершится катастрофа, обратить которую уже не сможет никто. Они будут бесконечно черпать все новые и новые воинские ресурсы, причем таких бойцов, сражение с которыми не может себе вообразить ни один здравый смысл.
– То, что мы говорим сейчас с тобой, учитель, тоже не подвластно здравому смыслу в привычном для людей значении. Что до меня, то я сразу отказался от привычных понятий, едва лишь понял, кто ты и что ты. Поэтому давай просто подумаем, что мы можем сделать с тобой вдвоем: старый, но, надеюсь, еще могущественный друид, и дух его ученика, который лишился своей телесной оболочки.
– Ну, положим, своей телесной оболочки ты как раз таки еще и не лишился, – пробурчал Камерон.
– Даже и не думай об этом, учитель, – отрезал Рагнар. – Должна же быть на свете хоть какая-то справедливость…
– А, может, справедливее было бы, если бы на моем месте сейчас оказался ты? – проговорил Камерон, непонятно к кому обращаясь – то ли к ученику, то ли задавая вопрос самому себе. – Уж ты бы не сидел теперь на месте, как я…
– Это уж точно, – согласился невидимый Рагнар. – Но судьба распорядилась по-другому. К тому же, единожды не совладав с Сигурдом, я не уверен, что сумел бы остановить его сейчас.
– Но ты бы хоть попытался это сделать! – воскликнул Камерон, и теперь он удивительно напоминал себя, когда был помоложе – пламенного, бескомпромиссного друида, не побоявшегося бросить вызов всем союзным королям, прилюдно обвинив их в зле и перерождении.
– А что мешает это сделать тебе? – спросил невидимый собеседник. Контуры его фигуры уже начали слегка прогибаться под напором речного ветра, который усилился.
– Я для себя все решил уже давно, – покачал головой Камерон. – Я не хочу бороться силой ни со злом, ни с добром. Мне иногда кажется, что я перестал их различать.
– Это опасная позиция, учитель, – мягко заметил Рагнар. – Вспомни, ты сам говорил мне, что во все времена существовал и существует и поныне соблазн объявить тьму равной свету, признав их двумя сторонами одной монеты. Это красивая и далеко идущая мысль, но только до тех пор, пока тебя самого не коснется темная сторона. Самое трудное – научиться принимать зло как должное. Это обессиливает, лишает веры и в конечном итоге – рассудка.
– Зато к добру мы привыкаем очень быстро, как к лекарству, которое очень скоро перестает действовать, и нам требуются уже все более сильные дозы, – сказал Камерон, берясь за весла – лодку начало понемногу сносить на стремнину.
– Согласен, – ответил Рагнар. – Кому, как не нам с тобой, учитель, знать это. Но добро или зло – всего лишь слово, и от замены одного на другое, увы, вовсе не меняется заведенный порядок вещей. Назови добро злом и отныне поклоняйся тьме – на твой взгляд, истинному добру, а всех окружающих стремись тоже уверить в этом! Но кем ты будешь в итоге? Жонглером словами? На городской ярмарке за это искусство не дадут и ломаного гроша. Есть немало стремящихся назвать тьму истинным светом, но разве будет от этого на земле светлее? Не уверен.
– Мой выбор уже сделан, – напомнил Камерон. – Я много думал, взвешивал, сомневался. К тому же, я не ушел из мира. Я просто шагнул в сторону. И, между прочим, обнаружил, что здесь тоже очень много людей и других существ, которым, по большому счету, наплевать на судьбы мира и великие откровения. Они хотят просто жить и радоваться этой жизни. И я, между прочим, очень бы хотел научиться такому отношения к бытию. Я, знаешь ли, устал бороться. И теперь уже не вижу в этой бесконечной борьбе никакого смысла.
– А ты думал когда-нибудь, учитель, почему во всех сказках или песнях мертвецы так враждебно настроены к людям? – спросил голос. – Особенно бывшие родственники, знакомые, друзья?
– Разве? – улыбнулся Камерон, до сих пор не будучи уверенным, как видит его дух Рагнара: как человека или тоже – лишь как бесплотные очертания души. – Пожалуй, я никогда особенно не интересовался этим.
– Увы, но это так, – поучительно изрек голос. – Люди верят, что большинство умерших теряют все связи с ними, кроме одной. Но очень прочной. Это – обида и зависть к живущим.
– Неужели все так плохо? – удивился старый друид. – И ты это говоришь со знанием дела, основываясь на собственных чувствах?
И поспешно добавил:
– Извини, если я ненароком тебя сейчас обидел.
– Ты не обидел меня, учитель, – ответил Рагнар, и Камерон мог поспорить на что угодно, что невидимый дух сейчас улыбнулся. – Я ведь не мертвый в принятом понимании этого слова. Я – дух, душа, которую лишили телесной оболочки, уязвив ее и разрушив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106