Были ли они дарованы Пауком, или нет, но Паук может продолжать использовать его, как другой продолжает использовать тебя.
— Что со Сфинкс? — спросила Корделия. — Где она?
Мандорла покачала головой.
— Я не знаю. Но где бы она ни была, Дэвид, вероятно, может с ней связаться — если Демиург, властвующий над ними обоими, позволит это.
Дэвид усиленно пытался сесть прямо и достиг этого, не причинив себе особой боли. Теперь он мог взглянуть на свои забинтованные руки.
— Говорят, человек, который пережил укус оборотня, сам становится оборотнем, — сказал он. — Полагаю, ты скажешь мне, что это неправда.
— С нами это не работает, — спокойно сказал Мандорла. — Были другие, но я уже давно не встречала ни одного. Если тебя это обрадует, то скажу, что ты заблуждаешься. Я себе не слишком нравлюсь, но лучше иногда быть волком, чем не быть им никогда.
Дэвид не был намерен спорить. Его горло пересохло, и его мучила жажда. Он протянул левую руку, чтобы легонько тронуть жену за руку.
— Не могла бы ты принести стакан воды? — попросил он. — Боюсь, у меня начинается жар.
Она странно на него посмотрела, и он догадался, что она вдвойне встревожена. Ей не хотелось оставлять его наедине с Мандорлой — не только потому, что она боялась за него, но и потому, что она боялась, что это лишь предлог, чтобы отослать её. Так что она протянула руку, коснулась его лба и убедилась, что у него действительно жар.
— Не думаю, что она собирается причинить мне вред, — мягко сказал Дэвид. — Я также не думаю, что ей бы это позволили. Чтобы мой тиранический ангел от меня ни хотел, он это ещё не получил.
Корделия кивнула.
— Тебе и поесть надо, — сказала она. — Ты спал почти сутки.
— Передай револьвер Дэвиду, если ты волнуешься, — сказала оборотень. — Полагаю, он сможет выстрелить с левой, если понадобится. Ну, и если ты предпочитаешь, я могу позвать кого-то из слуг, чтобы ты могла отдать любые распоряжения, не выходя из комнаты.
Корделия предпочла бы второй вариант, но Дэвид поднял левую руку и сжал пальцы, чтобы показать, что рука работает. Она отдала ему револьвер.
Он положил его рядом с собой, демонстрируя уверенность, что оружие не понадобится, но сверху накрыл рукой для спокойствия жены. Она бы не ушла без этого жеста, и, подходя к двери, она обернулась с такой неприкрытой тревогой, что ему стало стыдно за собственное безрассудство. Он бы хотел прийти в ужас от вида Мандорлы, но не мог, хотя знал, что жена в ужасе.
Она питалась человеческим мясом. Она замышляла уничтожить мир людей. Он не знал, как можно доверять ей, когда она говорила, что стала своего рода ученицей, но он доверял.
— Она больше боится за тебя, чем за себя, — сказала Мандорла, когда Корделия ушла, оставив дверь приоткрытой. — И, конечно, за детей. Я видела твою дочь — весьма симпатичный ребенок.
— Думаю, ты ела и посимпатичнее, — мрачно сказал Дэвид. — Я бы предпочел, чтобы она тебе не понравилась.
Она улыбнулась его словам:
— Ты бы любил меня вдвое меньше, будь я кроткой и доброй. И мои чувства к тебе были бы не столь нежными, если бы мне не удалось однажды попробовать тебя. Давай не будем притворяться более рассудительными, чем мы есть.
— Я не Пелорус, которого инстинкт тянет к тебе, но разум от тебя отталкивает. Я не волк.
— Абсолютно не волк, — с готовностью согласилась Мандорла. — Но ты не настолько благоразумен, как смеешь надеяться. Мир изменился с виду, и люди считают, что они стали цивилизованными; но прочность не так надежна, как тебе хотелось бы верить, и когда люди откидывают прочь свои изящные манеры и уродливые одежды, скрывающие их голую плоть, они оказываются теми же, кем были. Волки менее жестоки и более честны.
— Я помню, — сказал он обыденным голосом, — что тебе не стоит слишком доверять.
— Ты помнишь, — подтвердила она с самодовольным видом. — Но, общаясь с людьми, я заметила, что они часто жертвуют своими воспоминаниями в угоду своим аппетитам. Ты не отличаешься от остальных. Можно совратить любого человека, если применить к нему достаточно заботы и ласки.
Это была не угроза, лишь тонкая насмешка, но когда Мандорла произнесла это, Дэвид Лидиард не мог не вспомнить зловещую игру, в которую играла с ним богиня-кошка в начале его сна, и как она назвала его «возлюбленным». «Ты должен послужить мне, — сказала она, — и послужить добровольно». Он не сомневался, что бархатный голос скрывал силу стали, но она снисходила до того, чтобы упрашивать его, и он мог только удивляться, зачем.
И он был вполне уверен в том, что когда придет время узнать ответ, он ему совершенно не понравится.
7
К тому времени, как Корделия вернулась с едой и питьем, жар Дэвида усилился. Не прикасаясь к хлебу и мясу, он схватил кружку с водой и жадно её осушил.
Несмотря на то, что его рука дрожала, он не пролил ни капли. Корделия опустила поднос и положила руку ему на лоб.
— Я должна вызвать врача, — сказала она, глядя на Мандорлу так, словно та была виновата в ухудшении состоянии Дэвида. Но Дэвид, чьи глаза казались неестественно большими от темных теней под ними, а зрение стало неестественно острым и ясным, видел, что женщина-оборотень была не менее обеспокоена его состоянием, чем жена.
— Врач не сможет здесь помочь, — спокойно сказала Мандорла. — Жар, который его охватил, не естественного происхождения.
— Ему было лучше, — сердито пожаловалась Корделия, но её манера ясно показывала, что она слишком хорошо понимала, сколь малому из того, что он пережил двадцать лет назад, она была свидетельницей.
— Происходит что-то, чего я не понимаю, — сказала Мандорла, — но я не думаю, что Дэвид в смертельной опасности. То, что его защищает, несомненно, предотвратит любой смертельный вред, сколько бы оно ни получало, причиняя ему боль.
Пока она говорила, Лидиарду показалось, что её золотые волосы начали светиться, и когда он взглянул на Корделию, она тоже излучала какое-то странное свечение. Пламя ночника, горевшего около его кровати, было таким же слабым, как и раньше, но, на взгляд его сверхчувствительных глаз, оно ярилось, как тропическое солнце. Два отражавших его зеркала, казалось, превратились в магические окна, которые выходили в странный и невероятно яркий иной мир.
Пока Дэвид отчаянно озирался по сторонам и бездумно пытался поднять правую руку, чтобы защитить глаза, поток света ворвался в комнату со всех сторон, растворяя мебель и затопив лица и формы двух наблюдающих женщин.
У него было только одно оружие против ливня света, и он его использовал. Он грубо обхватил левой рукой правую и поднял её вверх не как физическую защиту, но как стену чистой боли.
Неожиданно, словно он знал, что это произойдет, он обнаружил, что уносится прочь от жестокого света, парит в водовороте тьмы, который унес его оттуда, где он лежал, и отправил его планировать в вакууме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
— Что со Сфинкс? — спросила Корделия. — Где она?
Мандорла покачала головой.
— Я не знаю. Но где бы она ни была, Дэвид, вероятно, может с ней связаться — если Демиург, властвующий над ними обоими, позволит это.
Дэвид усиленно пытался сесть прямо и достиг этого, не причинив себе особой боли. Теперь он мог взглянуть на свои забинтованные руки.
— Говорят, человек, который пережил укус оборотня, сам становится оборотнем, — сказал он. — Полагаю, ты скажешь мне, что это неправда.
— С нами это не работает, — спокойно сказал Мандорла. — Были другие, но я уже давно не встречала ни одного. Если тебя это обрадует, то скажу, что ты заблуждаешься. Я себе не слишком нравлюсь, но лучше иногда быть волком, чем не быть им никогда.
Дэвид не был намерен спорить. Его горло пересохло, и его мучила жажда. Он протянул левую руку, чтобы легонько тронуть жену за руку.
— Не могла бы ты принести стакан воды? — попросил он. — Боюсь, у меня начинается жар.
Она странно на него посмотрела, и он догадался, что она вдвойне встревожена. Ей не хотелось оставлять его наедине с Мандорлой — не только потому, что она боялась за него, но и потому, что она боялась, что это лишь предлог, чтобы отослать её. Так что она протянула руку, коснулась его лба и убедилась, что у него действительно жар.
— Не думаю, что она собирается причинить мне вред, — мягко сказал Дэвид. — Я также не думаю, что ей бы это позволили. Чтобы мой тиранический ангел от меня ни хотел, он это ещё не получил.
Корделия кивнула.
— Тебе и поесть надо, — сказала она. — Ты спал почти сутки.
— Передай револьвер Дэвиду, если ты волнуешься, — сказала оборотень. — Полагаю, он сможет выстрелить с левой, если понадобится. Ну, и если ты предпочитаешь, я могу позвать кого-то из слуг, чтобы ты могла отдать любые распоряжения, не выходя из комнаты.
Корделия предпочла бы второй вариант, но Дэвид поднял левую руку и сжал пальцы, чтобы показать, что рука работает. Она отдала ему револьвер.
Он положил его рядом с собой, демонстрируя уверенность, что оружие не понадобится, но сверху накрыл рукой для спокойствия жены. Она бы не ушла без этого жеста, и, подходя к двери, она обернулась с такой неприкрытой тревогой, что ему стало стыдно за собственное безрассудство. Он бы хотел прийти в ужас от вида Мандорлы, но не мог, хотя знал, что жена в ужасе.
Она питалась человеческим мясом. Она замышляла уничтожить мир людей. Он не знал, как можно доверять ей, когда она говорила, что стала своего рода ученицей, но он доверял.
— Она больше боится за тебя, чем за себя, — сказала Мандорла, когда Корделия ушла, оставив дверь приоткрытой. — И, конечно, за детей. Я видела твою дочь — весьма симпатичный ребенок.
— Думаю, ты ела и посимпатичнее, — мрачно сказал Дэвид. — Я бы предпочел, чтобы она тебе не понравилась.
Она улыбнулась его словам:
— Ты бы любил меня вдвое меньше, будь я кроткой и доброй. И мои чувства к тебе были бы не столь нежными, если бы мне не удалось однажды попробовать тебя. Давай не будем притворяться более рассудительными, чем мы есть.
— Я не Пелорус, которого инстинкт тянет к тебе, но разум от тебя отталкивает. Я не волк.
— Абсолютно не волк, — с готовностью согласилась Мандорла. — Но ты не настолько благоразумен, как смеешь надеяться. Мир изменился с виду, и люди считают, что они стали цивилизованными; но прочность не так надежна, как тебе хотелось бы верить, и когда люди откидывают прочь свои изящные манеры и уродливые одежды, скрывающие их голую плоть, они оказываются теми же, кем были. Волки менее жестоки и более честны.
— Я помню, — сказал он обыденным голосом, — что тебе не стоит слишком доверять.
— Ты помнишь, — подтвердила она с самодовольным видом. — Но, общаясь с людьми, я заметила, что они часто жертвуют своими воспоминаниями в угоду своим аппетитам. Ты не отличаешься от остальных. Можно совратить любого человека, если применить к нему достаточно заботы и ласки.
Это была не угроза, лишь тонкая насмешка, но когда Мандорла произнесла это, Дэвид Лидиард не мог не вспомнить зловещую игру, в которую играла с ним богиня-кошка в начале его сна, и как она назвала его «возлюбленным». «Ты должен послужить мне, — сказала она, — и послужить добровольно». Он не сомневался, что бархатный голос скрывал силу стали, но она снисходила до того, чтобы упрашивать его, и он мог только удивляться, зачем.
И он был вполне уверен в том, что когда придет время узнать ответ, он ему совершенно не понравится.
7
К тому времени, как Корделия вернулась с едой и питьем, жар Дэвида усилился. Не прикасаясь к хлебу и мясу, он схватил кружку с водой и жадно её осушил.
Несмотря на то, что его рука дрожала, он не пролил ни капли. Корделия опустила поднос и положила руку ему на лоб.
— Я должна вызвать врача, — сказала она, глядя на Мандорлу так, словно та была виновата в ухудшении состоянии Дэвида. Но Дэвид, чьи глаза казались неестественно большими от темных теней под ними, а зрение стало неестественно острым и ясным, видел, что женщина-оборотень была не менее обеспокоена его состоянием, чем жена.
— Врач не сможет здесь помочь, — спокойно сказала Мандорла. — Жар, который его охватил, не естественного происхождения.
— Ему было лучше, — сердито пожаловалась Корделия, но её манера ясно показывала, что она слишком хорошо понимала, сколь малому из того, что он пережил двадцать лет назад, она была свидетельницей.
— Происходит что-то, чего я не понимаю, — сказала Мандорла, — но я не думаю, что Дэвид в смертельной опасности. То, что его защищает, несомненно, предотвратит любой смертельный вред, сколько бы оно ни получало, причиняя ему боль.
Пока она говорила, Лидиарду показалось, что её золотые волосы начали светиться, и когда он взглянул на Корделию, она тоже излучала какое-то странное свечение. Пламя ночника, горевшего около его кровати, было таким же слабым, как и раньше, но, на взгляд его сверхчувствительных глаз, оно ярилось, как тропическое солнце. Два отражавших его зеркала, казалось, превратились в магические окна, которые выходили в странный и невероятно яркий иной мир.
Пока Дэвид отчаянно озирался по сторонам и бездумно пытался поднять правую руку, чтобы защитить глаза, поток света ворвался в комнату со всех сторон, растворяя мебель и затопив лица и формы двух наблюдающих женщин.
У него было только одно оружие против ливня света, и он его использовал. Он грубо обхватил левой рукой правую и поднял её вверх не как физическую защиту, но как стену чистой боли.
Неожиданно, словно он знал, что это произойдет, он обнаружил, что уносится прочь от жестокого света, парит в водовороте тьмы, который унес его оттуда, где он лежал, и отправил его планировать в вакууме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106