Её свет был ярче, чем любой лунный свет, который приходилось видеть Стерлингу в туманном Лондоне, он был в десять или двенадцать раз ярче, и, как молочная река, стекал с далекого мира на Землю. Яркая река света была отражением на поверхности огромного, спокойного моря, волны которого мягко ложились на пустынный пляж; он тянулся так же далеко, как прежняя дорога, уходившая от дома. Ограда, всегда защищавшая фасад дома, исчезла, на её месте росли теперь темные незнакомые деревья.
На песке, кто сидя, кто стоя, терпеливо выжидали, глядя в окна слабо мерцающими глазами, пять огромных волков. В лунном свете они казались серыми и бледными, и их темные языки свисали из разинутых пастей, словно волкам было жарко.
Здесь они не выглядели посторонними. Стерлингу показалось, что они были родом отсюда, несмотря на то, что он знал: земные волки — создания холодного севера, а не жарких тропиков.
Как только он подумал о тропиках, Стерлинг сразу ощутил жар, проникающий через оконное стекло. Снаружи, видимо, было очень жарко.
— Сэр Эдвард, — сказал Стерлинг, желая, чтобы голос его прозвучал спокойно, но зная, что его ужас заметен по его приглушенному тону, — взгляните!
Таллентайр быстро подошел к нему. Так же поступили и остальные, кроме де Лэнси, находившегося в полубессознательном состоянии.
Справившись, наконец, с собственной рукой, Стерлинг до конца отдернул штору, так что все трое смогли увидеть окружившую их магию.
Стерлинг был рад, что даже Таллентайр на несколько секунд онемел. Первым заговорил Адам Глинн.
— Вы правы, сэр Эдвард, — спокойно сказал он. — Кто бы из Демиургов ни держал нас сейчас в своей власти, он явно пытается поразить нас и играет нашими страхами и ожиданиями. В их действиях всегда чувствовалась какая-то ребячливая гордость — и кажется, за время их сна ничего не изменилось.
По крайней мере, подумал Стерлинг, можно порадоваться тому, что этот игривый ангел явно не испортит шоу, сразу скормив нас оборотням. Но он сразу понял, что это была довольно глупая и жалкая реакция на происходящее, и начал бороться с инстинктивным нежеланием верить в происходящее, надеясь на чужое здравомыслие.
— Если это делает Паук, — сказал Таллентайр со спокойствием, которому Стерлинг мог только позавидовать, — то он не первый раз делает что-то подобное. Тогда он построил маленький Ад и отправил нас в него, теперь он предлагает нам тропическое побережье. Почему-то он не желает встречаться с нами на нашей территории. Думаете, мы найдем тут Дэвида?
Стерлинг поймал себя на недостойной мысли: ему хотелось, чтобы что-нибудь грубо поколебало самоуверенность Таллентайра — так же, как сейчас пострадала его самоуверенность.
— Это что-то вроде сна? — спросил он мрачно. — Или мой дом в действительности перетащили в другой мир?
— Это действительность, которой я когда-то тщательно старался не верить, — сказал Таллентайр со слабым отзвуком дрожи в голосе. — Мир не так прочен, как полагают люди науки. Он может становиться таким же бесформенным, как сон, и когда так происходит, бесполезно спрашивать, что реально, а что — всего лишь видимость. Да, конечно, это сон, но когда мы в нем, все, что мы видим — реально, также как и в материальном мире. Я всегда знал, что то, что случилось однажды, может — и, возможно, должно — случиться снова.
Мне кажется, нас свели вместе — вас, Стерлинг, Глиняного Человека, де Лэнси и меня. Возможно, мы подвергнемся испытанию, как когда-то мы с Дэвидом. И на этот раз мы, должно быть, услышим соображения Паука об истине, которую я когда-то заставил его принять.
— Благодарю вас за вашу догадку, — сказал Стерлинг, надеясь, что его голос не слишком резок. — Возможно, вы посоветуете нам, что делать дальше?
Пока он говорил, один из волков, следивших за ним с пляжа, начал изменять свою форму. С невероятной скоростью он превратился в скорчившегося человека, который затем встал, совершенно обнаженный. Серебристый свет окутывал море позади фигуры, так что виден был только силуэт, но можно было безошибочно определить, что это женщина.
— Это Мандорла? — спросил Таллентайр.
— Не знаю, — ответил Глинн.
Стерлинг думал, что она подойдет, чтобы заговорить с ними через окно и передать какое-нибудь важное сообщение, но она не подошла. Вместо этого она подняла руку и сделала какой-то знак. Она не звала стоявших у окна, немедленно понял Стерлинг; она сигналила кому-то другому, кто, возможно, скрывался между деревьями, которые отделяли стену дома от пляжа.
Три существа выбежали на песок из своего убежища. Они подбежали к оборотням без страха, добровольно. Все они были людьми, и никто из них не был ростом со взрослого человека.
«Дети!» — произнес Стерлинг в уме, словно слово это было столь же зловеще, как и абсурдно.
Сначала он подумал, хотя у него не было оснований для такого заключения, что это были детеныши оборотней. Затем произошло то, о чем он недавно мечтал: сэр Эдвард Таллентайр закричал от боли, его самообладание пропало в одну секунду. Крик был очень странным, словно он шел не из человеческого горла: это был крик раненого зверя.
Стерлинг вспомнил, что у Дэвида Лидиарда было трое детей, внуков сэра Таллентайра.
Оборотень в человеческом обличье распахнула руки, чтобы приветствовать детей, и обняла их как мать. И затем, с такой же удивительно скоростью, как и раньше, человеческий силуэт распался и снова превратился в волка.
Трое детей, сохранявших свою человеческую форму достаточно долго для того, чтобы сэр Таллентайр мог их узнать, также изменились. Они превратились в волчат.
Когда вся стая собралась и убежала с пляжа, оставив отчетливые следы на мокром песке, дети также ушли со всеми.
— О, Боже! — прошептал сэр Эдвард Таллентайр, известный как один из наиболее упорных атеистов в Лондоне. — Тедди! Саймон! Нелл!.. Моя бедная Корделия!
4
Таллентайр грубо оттолкнул Кэптхорна и подбежал к двери комнаты. Он дернул за дверную ручку и потянул дверь на себя. За дверью должен был быть свет — в коридоре была включена электрическая лампочка — но теперь там стояла тьма.
Таллентайр шатнулся назад, словно его сбил неожиданный порыв ветра. Это был не столько ветер, сколько волна влажного жара, ворвавшаяся в комнату. Она принесла с собой странную смесь сладких и зловонных запахов — сильнейший аромат буйного тропического леса. Хотя Стерлинг стоял дальше всех от двери, даже его ошеломило сочетание запахов и сильной сырости, которые словно взяли комнату приступом, вползая в каждый угол и каждую щель.
Он понял, что дом никуда не сдвинулся. Только комната, в которой они находились, была перенесена в это чуждое место, только внешний облик стен и окна, ковра и мебели.
И эта видимость начала растворяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
На песке, кто сидя, кто стоя, терпеливо выжидали, глядя в окна слабо мерцающими глазами, пять огромных волков. В лунном свете они казались серыми и бледными, и их темные языки свисали из разинутых пастей, словно волкам было жарко.
Здесь они не выглядели посторонними. Стерлингу показалось, что они были родом отсюда, несмотря на то, что он знал: земные волки — создания холодного севера, а не жарких тропиков.
Как только он подумал о тропиках, Стерлинг сразу ощутил жар, проникающий через оконное стекло. Снаружи, видимо, было очень жарко.
— Сэр Эдвард, — сказал Стерлинг, желая, чтобы голос его прозвучал спокойно, но зная, что его ужас заметен по его приглушенному тону, — взгляните!
Таллентайр быстро подошел к нему. Так же поступили и остальные, кроме де Лэнси, находившегося в полубессознательном состоянии.
Справившись, наконец, с собственной рукой, Стерлинг до конца отдернул штору, так что все трое смогли увидеть окружившую их магию.
Стерлинг был рад, что даже Таллентайр на несколько секунд онемел. Первым заговорил Адам Глинн.
— Вы правы, сэр Эдвард, — спокойно сказал он. — Кто бы из Демиургов ни держал нас сейчас в своей власти, он явно пытается поразить нас и играет нашими страхами и ожиданиями. В их действиях всегда чувствовалась какая-то ребячливая гордость — и кажется, за время их сна ничего не изменилось.
По крайней мере, подумал Стерлинг, можно порадоваться тому, что этот игривый ангел явно не испортит шоу, сразу скормив нас оборотням. Но он сразу понял, что это была довольно глупая и жалкая реакция на происходящее, и начал бороться с инстинктивным нежеланием верить в происходящее, надеясь на чужое здравомыслие.
— Если это делает Паук, — сказал Таллентайр со спокойствием, которому Стерлинг мог только позавидовать, — то он не первый раз делает что-то подобное. Тогда он построил маленький Ад и отправил нас в него, теперь он предлагает нам тропическое побережье. Почему-то он не желает встречаться с нами на нашей территории. Думаете, мы найдем тут Дэвида?
Стерлинг поймал себя на недостойной мысли: ему хотелось, чтобы что-нибудь грубо поколебало самоуверенность Таллентайра — так же, как сейчас пострадала его самоуверенность.
— Это что-то вроде сна? — спросил он мрачно. — Или мой дом в действительности перетащили в другой мир?
— Это действительность, которой я когда-то тщательно старался не верить, — сказал Таллентайр со слабым отзвуком дрожи в голосе. — Мир не так прочен, как полагают люди науки. Он может становиться таким же бесформенным, как сон, и когда так происходит, бесполезно спрашивать, что реально, а что — всего лишь видимость. Да, конечно, это сон, но когда мы в нем, все, что мы видим — реально, также как и в материальном мире. Я всегда знал, что то, что случилось однажды, может — и, возможно, должно — случиться снова.
Мне кажется, нас свели вместе — вас, Стерлинг, Глиняного Человека, де Лэнси и меня. Возможно, мы подвергнемся испытанию, как когда-то мы с Дэвидом. И на этот раз мы, должно быть, услышим соображения Паука об истине, которую я когда-то заставил его принять.
— Благодарю вас за вашу догадку, — сказал Стерлинг, надеясь, что его голос не слишком резок. — Возможно, вы посоветуете нам, что делать дальше?
Пока он говорил, один из волков, следивших за ним с пляжа, начал изменять свою форму. С невероятной скоростью он превратился в скорчившегося человека, который затем встал, совершенно обнаженный. Серебристый свет окутывал море позади фигуры, так что виден был только силуэт, но можно было безошибочно определить, что это женщина.
— Это Мандорла? — спросил Таллентайр.
— Не знаю, — ответил Глинн.
Стерлинг думал, что она подойдет, чтобы заговорить с ними через окно и передать какое-нибудь важное сообщение, но она не подошла. Вместо этого она подняла руку и сделала какой-то знак. Она не звала стоявших у окна, немедленно понял Стерлинг; она сигналила кому-то другому, кто, возможно, скрывался между деревьями, которые отделяли стену дома от пляжа.
Три существа выбежали на песок из своего убежища. Они подбежали к оборотням без страха, добровольно. Все они были людьми, и никто из них не был ростом со взрослого человека.
«Дети!» — произнес Стерлинг в уме, словно слово это было столь же зловеще, как и абсурдно.
Сначала он подумал, хотя у него не было оснований для такого заключения, что это были детеныши оборотней. Затем произошло то, о чем он недавно мечтал: сэр Эдвард Таллентайр закричал от боли, его самообладание пропало в одну секунду. Крик был очень странным, словно он шел не из человеческого горла: это был крик раненого зверя.
Стерлинг вспомнил, что у Дэвида Лидиарда было трое детей, внуков сэра Таллентайра.
Оборотень в человеческом обличье распахнула руки, чтобы приветствовать детей, и обняла их как мать. И затем, с такой же удивительно скоростью, как и раньше, человеческий силуэт распался и снова превратился в волка.
Трое детей, сохранявших свою человеческую форму достаточно долго для того, чтобы сэр Таллентайр мог их узнать, также изменились. Они превратились в волчат.
Когда вся стая собралась и убежала с пляжа, оставив отчетливые следы на мокром песке, дети также ушли со всеми.
— О, Боже! — прошептал сэр Эдвард Таллентайр, известный как один из наиболее упорных атеистов в Лондоне. — Тедди! Саймон! Нелл!.. Моя бедная Корделия!
4
Таллентайр грубо оттолкнул Кэптхорна и подбежал к двери комнаты. Он дернул за дверную ручку и потянул дверь на себя. За дверью должен был быть свет — в коридоре была включена электрическая лампочка — но теперь там стояла тьма.
Таллентайр шатнулся назад, словно его сбил неожиданный порыв ветра. Это был не столько ветер, сколько волна влажного жара, ворвавшаяся в комнату. Она принесла с собой странную смесь сладких и зловонных запахов — сильнейший аромат буйного тропического леса. Хотя Стерлинг стоял дальше всех от двери, даже его ошеломило сочетание запахов и сильной сырости, которые словно взяли комнату приступом, вползая в каждый угол и каждую щель.
Он понял, что дом никуда не сдвинулся. Только комната, в которой они находились, была перенесена в это чуждое место, только внешний облик стен и окна, ковра и мебели.
И эта видимость начала растворяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106