Если сообщениям Люсьена де Терра о Демиургах стоило вообще доверять, ангелов невозможно было воспринимать как различных существ, все они — несмотря на их способности к трансформации — были существами одного рода. Борьба живых существ была, по существу, борьбой за воспроизводство, каждый вид старался увеличить собственное число за вычетом изъятого другими видами; битва существ душевного пламени была более простым делом личного выживания. Результатом борьбы между живыми существами становилась эволюция формы, которая давала постоянно усложняющиеся способы воспроизводства у потомков; но воображаемые Демиурги Харкендера уже обладали всевозможной изменчивостью формы, если бы они захотели попытаться её использовать. Таким образом, в то время как борьба живых видов приводила к разнообразию и усложнению форм, борьба Демиургов приводила к сокращению их количества и усилению осторожности в использовании ими своих сил.
Лидиард и Таллентайр в ходе своих бессистемных дискуссий приходили к тем же выводам, но Харкендер терял терпение от того, как Таллентайр ограничивал их бесконечными «если» и «но». Ему же вывод казался очевидным.
Харкендер был готов признать, что создание Вселенной было, по определению, единым Актом единого Творца. Он также полагал возможным выходом из сложившейся, по его мнению, ситуации, что борьба Демиургов приведет к победе одного-единственного из них. И в этом он находил связь между прошлым и будущим, замыкание кольца времен, единство Альфы и Омеги. В то время как в промежутке лежало ничто, восстание перемен и раздробленности, полное шума и ярости, в конце не приводило ни к чему существенному.
Если это было так, заключил он, то намерением Зиофелона — и любого другого Демиурга, которые ещё существовали, чем бы они ни являлись, — было поглотить всех противников и стать единственным Богом. В итоге, в соответствии с этим выводом, борьба за выживание и борьба за абсолютную власть становилась одним и тем же.
Это намерение казалось Харкендеру достойным и понятным. Но когда Лидиард выдавал какую-нибудь похожую версию, Таллентайр тут же высказывал сомнение.
«Я знаю, тебе было дано видение верховного Бога, — говорил он, — но я намерен опустить это как галлюцинацию, рожденную твоим прежним религиозным воспитанием, от которого мы оба отказались. Я не верю в необходимость предполагать, что если существуют меньшие Демиурги, которым дана сила игнорировать законы природы, то они должны быть созданы великим Демиургом, чье место они пытаются занять. Я не вижу причин считать, что вселенная не существует вечно, и что эти Демиурги, несмотря на их бесчисленность и явные магические силы, являются естественной производной её развития, также как все живые существа. Я стою на том, что сказал Пауку много лет назад: истинное понимание устройства Вселенной настолько же сложно для них, как и для нас, и это всегда будет так. Даже если мы так же мелки по сравнению с ними, как микробы, живущие в моей крови, по сравнению со мной, то у них нет не больше шансов стать истинными богами, как у инфузории — стать мной».
Харкендера этот аргумент не впечатлил, так как, по его мнению, аналогия была неверна. Он считал свои расчеты относительно мира Демиургов существенно упрощенными, но не критически ошибочными.
Тем не менее, Харкендер признавал, что Зиофелон был не только божественно амбициозен, но и божественно обеспокоен: амбиции вели к поглощению других существ того же рода, а беспокойство возникало от опасения самому быть поглощенным и уничтоженным. Он также понимал, что подобное сочетание амбиций и неуверенности может привести к долгому перемирию Демиургов, находящихся на земле. Результатом их прошлой борьбы было сведение их к меньшему количеству индивидуальностей, более или менее равных по силе, ни одна из которых не решалась напасть на другую; напротив, все они предпочли экономить свою энергию, как только возможно, оставаясь в покое и мире. Патовая ситуация длилась тысячелетиями, пока отважный поступок Харкендера не породил небольшую и быстро остановленную вспышку созидательной энергии Зиофелона.
Харкендер признал, что было несколько областей критически важных для Зиофелона, истинность которых может быть ему известна или не известна. Его не удивило, что теми же вопросами задается и Лидиард, обращаясь к Таллентайру. Во-первых, сколько существует Творцов, которые могут атаковать или быть атакованы? Во-вторых, насколько они готовы начать или выдержать атаку? В-третьих, как мог Зиофелон (или Баст) наилучшим образом использовать свою созидательную энергию, чтобы получить и сохранить за собой критическое преимущество в сражении?
Вероятно, Зиофелон уже участвовал в таких действиях раньше, так как он получил ответы на эти вопросы из того, что уже знал и что обнаружил из краткой ментальной связи с Харкендером. Это были поспешные выводы, которые он отбросил за ошибочностью. Таллентайру, при поддержке Сфинкс, оказалось достаточно сделать яркую демонстрацию размера Вселенной и сравнительной крохотности земли, чтобы испугать Зиофелона так, что тот немедленно приостановил начатое исполнение плана.
Очевидно, вселенная изменилась гораздо сильнее за время сна Зиофелона, чем он мог догадаться в результате непосредственной связи с сознанием Харкендера. Харкендер не сомневался, что теперь его душа и чувства использовались гораздо более полно и тщательно. Демиург не знал, насколько велика Вселенная, и его беспокоил этот факт — о значении которого Харкендер мог только догадываться. Произошли ли эти изменения во Вселенной в течение существования человеческой истории? — размышлял Харкендер. Когда Аристотель описывал мир с Землей в центре, с планетами и звездами, кружащимися вокруг в хрустальной сфере, может быть, мир и был именно таким? Быть может, горизонт был действительно близок, не дальше от Китая, чем от Афин? Быть может, Демиурги уснули в мире, который казался им не большим, чем Колизей представлялся сражавшимся в нем гладиаторам — а проснувшись, столкнулись с ужасом бесконечности?
Харкендер не сомневался, что все дело могло быть именно в этом, хотя Таллентайр отказывался даже рассмотреть такую возможность. Харкендер гораздо радостнее и ближе к сердцу, чем его противники, принимал мысль о том, что мир явлений действительно изменился, и ему было несложно представить, что-то, что когда-то представлялось небольшим, стало со временем не просто огромным, а бесконечно огромным. Но почему это должно было волновать Демиургов, хозяев явлений, в конце концов? Почему Демиурги не могут по собственной прихоти свести бесконечность в горсть песка?
Оборотень Мандорла утверждала, что пробудившийся Демиург может именно так и сделать, отмотав назад века, чтобы восстановить Золотой Век мановением руки, чего бы ни стоили её слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Лидиард и Таллентайр в ходе своих бессистемных дискуссий приходили к тем же выводам, но Харкендер терял терпение от того, как Таллентайр ограничивал их бесконечными «если» и «но». Ему же вывод казался очевидным.
Харкендер был готов признать, что создание Вселенной было, по определению, единым Актом единого Творца. Он также полагал возможным выходом из сложившейся, по его мнению, ситуации, что борьба Демиургов приведет к победе одного-единственного из них. И в этом он находил связь между прошлым и будущим, замыкание кольца времен, единство Альфы и Омеги. В то время как в промежутке лежало ничто, восстание перемен и раздробленности, полное шума и ярости, в конце не приводило ни к чему существенному.
Если это было так, заключил он, то намерением Зиофелона — и любого другого Демиурга, которые ещё существовали, чем бы они ни являлись, — было поглотить всех противников и стать единственным Богом. В итоге, в соответствии с этим выводом, борьба за выживание и борьба за абсолютную власть становилась одним и тем же.
Это намерение казалось Харкендеру достойным и понятным. Но когда Лидиард выдавал какую-нибудь похожую версию, Таллентайр тут же высказывал сомнение.
«Я знаю, тебе было дано видение верховного Бога, — говорил он, — но я намерен опустить это как галлюцинацию, рожденную твоим прежним религиозным воспитанием, от которого мы оба отказались. Я не верю в необходимость предполагать, что если существуют меньшие Демиурги, которым дана сила игнорировать законы природы, то они должны быть созданы великим Демиургом, чье место они пытаются занять. Я не вижу причин считать, что вселенная не существует вечно, и что эти Демиурги, несмотря на их бесчисленность и явные магические силы, являются естественной производной её развития, также как все живые существа. Я стою на том, что сказал Пауку много лет назад: истинное понимание устройства Вселенной настолько же сложно для них, как и для нас, и это всегда будет так. Даже если мы так же мелки по сравнению с ними, как микробы, живущие в моей крови, по сравнению со мной, то у них нет не больше шансов стать истинными богами, как у инфузории — стать мной».
Харкендера этот аргумент не впечатлил, так как, по его мнению, аналогия была неверна. Он считал свои расчеты относительно мира Демиургов существенно упрощенными, но не критически ошибочными.
Тем не менее, Харкендер признавал, что Зиофелон был не только божественно амбициозен, но и божественно обеспокоен: амбиции вели к поглощению других существ того же рода, а беспокойство возникало от опасения самому быть поглощенным и уничтоженным. Он также понимал, что подобное сочетание амбиций и неуверенности может привести к долгому перемирию Демиургов, находящихся на земле. Результатом их прошлой борьбы было сведение их к меньшему количеству индивидуальностей, более или менее равных по силе, ни одна из которых не решалась напасть на другую; напротив, все они предпочли экономить свою энергию, как только возможно, оставаясь в покое и мире. Патовая ситуация длилась тысячелетиями, пока отважный поступок Харкендера не породил небольшую и быстро остановленную вспышку созидательной энергии Зиофелона.
Харкендер признал, что было несколько областей критически важных для Зиофелона, истинность которых может быть ему известна или не известна. Его не удивило, что теми же вопросами задается и Лидиард, обращаясь к Таллентайру. Во-первых, сколько существует Творцов, которые могут атаковать или быть атакованы? Во-вторых, насколько они готовы начать или выдержать атаку? В-третьих, как мог Зиофелон (или Баст) наилучшим образом использовать свою созидательную энергию, чтобы получить и сохранить за собой критическое преимущество в сражении?
Вероятно, Зиофелон уже участвовал в таких действиях раньше, так как он получил ответы на эти вопросы из того, что уже знал и что обнаружил из краткой ментальной связи с Харкендером. Это были поспешные выводы, которые он отбросил за ошибочностью. Таллентайру, при поддержке Сфинкс, оказалось достаточно сделать яркую демонстрацию размера Вселенной и сравнительной крохотности земли, чтобы испугать Зиофелона так, что тот немедленно приостановил начатое исполнение плана.
Очевидно, вселенная изменилась гораздо сильнее за время сна Зиофелона, чем он мог догадаться в результате непосредственной связи с сознанием Харкендера. Харкендер не сомневался, что теперь его душа и чувства использовались гораздо более полно и тщательно. Демиург не знал, насколько велика Вселенная, и его беспокоил этот факт — о значении которого Харкендер мог только догадываться. Произошли ли эти изменения во Вселенной в течение существования человеческой истории? — размышлял Харкендер. Когда Аристотель описывал мир с Землей в центре, с планетами и звездами, кружащимися вокруг в хрустальной сфере, может быть, мир и был именно таким? Быть может, горизонт был действительно близок, не дальше от Китая, чем от Афин? Быть может, Демиурги уснули в мире, который казался им не большим, чем Колизей представлялся сражавшимся в нем гладиаторам — а проснувшись, столкнулись с ужасом бесконечности?
Харкендер не сомневался, что все дело могло быть именно в этом, хотя Таллентайр отказывался даже рассмотреть такую возможность. Харкендер гораздо радостнее и ближе к сердцу, чем его противники, принимал мысль о том, что мир явлений действительно изменился, и ему было несложно представить, что-то, что когда-то представлялось небольшим, стало со временем не просто огромным, а бесконечно огромным. Но почему это должно было волновать Демиургов, хозяев явлений, в конце концов? Почему Демиурги не могут по собственной прихоти свести бесконечность в горсть песка?
Оборотень Мандорла утверждала, что пробудившийся Демиург может именно так и сделать, отмотав назад века, чтобы восстановить Золотой Век мановением руки, чего бы ни стоили её слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106