Поэтому я не ожидал найти там свое имя. Но я был несправедлив к отцу. Сидя в кресле и потягивая виски, я прочитал вначале все указания насчет небольших сумм для людей вроде Артура Белбрука, пробрался сквозь темный лес запутанных юридических терминов, все эти «вверяю попечительству» и тому подобное, и наконец добрался до главного.
«Каждой из моих бывших жен — Вивьен, Джойси и Алисии — я оставляю по пятьсот тысяч фунтов.
Мой сын Робин получает назначенное мной обеспечение, а остальное движимое и недвижимое имущество должно быть разделено в равных долях между моими детьми Дональдом, Люси, Томасом, Жервезом, Яном, Фердинандом и Сиреной».
Дальше следовал длинный перечень условий вроде «если кто-нибудь из моих детей умрет раньше меня, его доля переходит к моим внукам, его детям».
В конце было коротенькое примечание:
«Я завещаю моему сыну Яну кусок тонкой проволоки, который он может найти на моем столе. Он знает, что с ним делать».
Удивленный и растроганный, я оторвал глаза от последнего листа и увидел, что Малкольм тихо хихикает.
— Адвокат решил, что это последнее предложение — непристойная шутка и сказал, что я не должен вставлять такое в свое завещание.
Я рассмеялся.
— Я вообще не рассчитывал найти в завещании свое имя.
Он пожал плечами.
— Ну… Я никогда не забывал о тебе. И долго сожалел… я ударил тебя тогда… и вообще.
— Ты же думал, что я заслужил это…
— Да, тогда я так и думал.
Я снова вернулся к началу завещания и перечитал первые параграфы. Там Малкольм назначал меня своим душеприказчиком, несмотря на то что я был только пятым его сыном. Я спросил:
— Почему я?
— Тебе не нравится?
— Почему же… Я польщен.
— Адвокат просил назвать человека, которому я доверяю. Я выбрал тебя.
Малкольм сунул руку в ящик стола и достал кожаный стаканчик с карандашами. Оттуда он вытащил тонкую проволочку длиной около десяти дюймов, перегнутую пополам, наподобие тех, какие вставляют в цветочные горшочки как подпорки для цветов.
— Если эта потеряется, думаю, ты найдешь другую.
— Конечно.
— Договорились. — Он спрятал проволочку обратно в стаканчик и убрал стаканчик в стол.
— К тому времени, как ты отдашь концы, цены на золото могут взлететь до неба, ты все продашь, и я найду в тайнике одних только пауков.
— Какой ужас!
Мне было очень хорошо с отцом все время после того его первого звонка, и, видимо, ему тоже. Я надеялся, что мне еще очень нескоро придется вскрывать конверт с завещанием.
— Жервез считает, что ты решил растратить сейчас свое состояние, чтобы… э-э-э… чтобы осталось поменьше.
— В самом деле? А ты как думаешь?
— Мне кажется, если ты отдашь деньги семье, а не разным там школьным обществам или кинокомпаниям, то проживешь дольше.
Голубые глаза широко раскрылись.
— Но это же безнравственно!
— Зато практично.
— Я над этим подумаю.
Мы закусили осетриной, но она, похоже, уже начала нам надоедать. Малкольм предложил:
— Завтра приготовим картофельную запеканку с мясом. В холодильнике их полно.
Следующие два дня в Квантуме прошли спокойно. Мы были готовы ко всяким неожиданностям, но, похоже, беспокойство было излишним.
В четверг вечером, гуляя с собаками, мы удостоверились, что садовник уже ушел домой и, завернув в палисадник, наведались в нашу сокровищницу.
Дверь надежно скрывал густой лес крапивы и чертополоха. Малкольм растерянно посмотрел на заросли:
— Проклятые сорняки растут не по дням, а по часам! Я заправил брюки в носки и протоптал дорожку к стене. Примял сорняки, нащупал деревянную подпорку внизу и с усилием ее выдернул. Малкольм наклонился и протянул мне проволочку. Посмотрел, как я нащупываю почти незаметное отверстие в стенке. Проволочка легко скользнула по замурованной в цемент трубке, я нажал посильнее, и защелка внутри отодвинулась — так же легко, как в те времена, когда я только-только устроил свой тайник. Проволочка поддела металлический штырь, и задвижка вышла из паза, а пружинка оттянула ее вверх.
— Я смазал замок. Раньше приходилось попотеть, пока откроешь, там все было покрыто ржавчиной, — сказал Малкольм.
Я толкнул тяжелую каменную дверь, и она со скрежетом повернулась вовнутрь, кирпичные выступы с обеих сторон вышли из своих пазов, но ни один кусочек не отломился.
— Ты хорошо ее построил. Хорошая кладка, — сказал Малкольм.
— Это ты научил меня правильно замешивать раствор, помнишь?
Я шагнул в маленькую комнатку, не больше четырех футов в поперечнике и восьми футов в длину. Она углом сужалась к двери, которая была встроена в одну из длинных стен. В дальнем конце комнаты у стены в несколько ярусов были сложены деревянные ящики из-под винных бутылок. Ближе к выходу стояло две больших картонных коробки, туго перетянутые веревками. Я прошел внутрь и попробовал открыть один из винных ящиков, но он был заколочен гвоздями. Я вернулся к двери и выглянул наружу.
— Там дальше — золото, в картонных коробках — драгоценности, — сказал Малкольм, с интересом глядя на меня.
— Поверю на слово.
В треугольной комнатке было полно пыли, воздух был сырым и затхлым. Как я и говорил Артуру Белбруку, комната не проветривалась. Я вернул задвижку на место с внутренней стороны двери, чтобы она защелкнулась, когда закроется дверь, и вышел наружу. У моего детского проекта был только один недостаток: чтобы закрыть дверь, надо было стать на колени, просунуть пальцы под нижний край двери и сильно потянуть на себя. Тогда кирпичная дверь поворачивалась так, что выступы на ней входили точно в подогнанные пазы на цельной стене, собираясь, как части головоломки, а задвижка попадала как раз в свою выемку и защелкивалась. Я захлопнул дверь тайника, подоткнул под низ деревянный брусок и разворошил примятые сорняки, чтобы не было заметно, что возле моей комнатки кто-то недавно был.
— Утром они снова поднимутся, как ни в чем не бывало. Гадость какая! — сказал Малкольм.
— Картонные коробки слишком большие. Не пойму, как ты протащил их через дверь? — заметил я, потирая обожженные крапивой ладони и запястья.
— Я пронес разобранные пустые коробки, сложил их внутри и наполнял понемногу.
— Теперь уже можно вынести их обратно.
Малкольм немного помолчал, насупившись, потом сказал:
— Пока дела обстоят как сейчас, пусть лучше они полежат там.
Я кивнул в знак согласия. Малкольм свистнул собакам, и мы отправились на прогулку. Мы не говорили открыто о страхе перед семьей, но этот страх по-прежнему витал в воздухе. Вернувшись с прогулки, Малкольм безропотно подождал, пока я обследую дом, и только потом вошел и покормил собак.
Мы не обсуждали между собой, как долго придется прибегать к таким мерам предосторожности. Последний рапорт Нормана Веста был таким же неутешительным, как и предыдущие, и вечером в среду я записал все сведения, которые ему удалось добыть, на маленьком листочке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
«Каждой из моих бывших жен — Вивьен, Джойси и Алисии — я оставляю по пятьсот тысяч фунтов.
Мой сын Робин получает назначенное мной обеспечение, а остальное движимое и недвижимое имущество должно быть разделено в равных долях между моими детьми Дональдом, Люси, Томасом, Жервезом, Яном, Фердинандом и Сиреной».
Дальше следовал длинный перечень условий вроде «если кто-нибудь из моих детей умрет раньше меня, его доля переходит к моим внукам, его детям».
В конце было коротенькое примечание:
«Я завещаю моему сыну Яну кусок тонкой проволоки, который он может найти на моем столе. Он знает, что с ним делать».
Удивленный и растроганный, я оторвал глаза от последнего листа и увидел, что Малкольм тихо хихикает.
— Адвокат решил, что это последнее предложение — непристойная шутка и сказал, что я не должен вставлять такое в свое завещание.
Я рассмеялся.
— Я вообще не рассчитывал найти в завещании свое имя.
Он пожал плечами.
— Ну… Я никогда не забывал о тебе. И долго сожалел… я ударил тебя тогда… и вообще.
— Ты же думал, что я заслужил это…
— Да, тогда я так и думал.
Я снова вернулся к началу завещания и перечитал первые параграфы. Там Малкольм назначал меня своим душеприказчиком, несмотря на то что я был только пятым его сыном. Я спросил:
— Почему я?
— Тебе не нравится?
— Почему же… Я польщен.
— Адвокат просил назвать человека, которому я доверяю. Я выбрал тебя.
Малкольм сунул руку в ящик стола и достал кожаный стаканчик с карандашами. Оттуда он вытащил тонкую проволочку длиной около десяти дюймов, перегнутую пополам, наподобие тех, какие вставляют в цветочные горшочки как подпорки для цветов.
— Если эта потеряется, думаю, ты найдешь другую.
— Конечно.
— Договорились. — Он спрятал проволочку обратно в стаканчик и убрал стаканчик в стол.
— К тому времени, как ты отдашь концы, цены на золото могут взлететь до неба, ты все продашь, и я найду в тайнике одних только пауков.
— Какой ужас!
Мне было очень хорошо с отцом все время после того его первого звонка, и, видимо, ему тоже. Я надеялся, что мне еще очень нескоро придется вскрывать конверт с завещанием.
— Жервез считает, что ты решил растратить сейчас свое состояние, чтобы… э-э-э… чтобы осталось поменьше.
— В самом деле? А ты как думаешь?
— Мне кажется, если ты отдашь деньги семье, а не разным там школьным обществам или кинокомпаниям, то проживешь дольше.
Голубые глаза широко раскрылись.
— Но это же безнравственно!
— Зато практично.
— Я над этим подумаю.
Мы закусили осетриной, но она, похоже, уже начала нам надоедать. Малкольм предложил:
— Завтра приготовим картофельную запеканку с мясом. В холодильнике их полно.
Следующие два дня в Квантуме прошли спокойно. Мы были готовы ко всяким неожиданностям, но, похоже, беспокойство было излишним.
В четверг вечером, гуляя с собаками, мы удостоверились, что садовник уже ушел домой и, завернув в палисадник, наведались в нашу сокровищницу.
Дверь надежно скрывал густой лес крапивы и чертополоха. Малкольм растерянно посмотрел на заросли:
— Проклятые сорняки растут не по дням, а по часам! Я заправил брюки в носки и протоптал дорожку к стене. Примял сорняки, нащупал деревянную подпорку внизу и с усилием ее выдернул. Малкольм наклонился и протянул мне проволочку. Посмотрел, как я нащупываю почти незаметное отверстие в стенке. Проволочка легко скользнула по замурованной в цемент трубке, я нажал посильнее, и защелка внутри отодвинулась — так же легко, как в те времена, когда я только-только устроил свой тайник. Проволочка поддела металлический штырь, и задвижка вышла из паза, а пружинка оттянула ее вверх.
— Я смазал замок. Раньше приходилось попотеть, пока откроешь, там все было покрыто ржавчиной, — сказал Малкольм.
Я толкнул тяжелую каменную дверь, и она со скрежетом повернулась вовнутрь, кирпичные выступы с обеих сторон вышли из своих пазов, но ни один кусочек не отломился.
— Ты хорошо ее построил. Хорошая кладка, — сказал Малкольм.
— Это ты научил меня правильно замешивать раствор, помнишь?
Я шагнул в маленькую комнатку, не больше четырех футов в поперечнике и восьми футов в длину. Она углом сужалась к двери, которая была встроена в одну из длинных стен. В дальнем конце комнаты у стены в несколько ярусов были сложены деревянные ящики из-под винных бутылок. Ближе к выходу стояло две больших картонных коробки, туго перетянутые веревками. Я прошел внутрь и попробовал открыть один из винных ящиков, но он был заколочен гвоздями. Я вернулся к двери и выглянул наружу.
— Там дальше — золото, в картонных коробках — драгоценности, — сказал Малкольм, с интересом глядя на меня.
— Поверю на слово.
В треугольной комнатке было полно пыли, воздух был сырым и затхлым. Как я и говорил Артуру Белбруку, комната не проветривалась. Я вернул задвижку на место с внутренней стороны двери, чтобы она защелкнулась, когда закроется дверь, и вышел наружу. У моего детского проекта был только один недостаток: чтобы закрыть дверь, надо было стать на колени, просунуть пальцы под нижний край двери и сильно потянуть на себя. Тогда кирпичная дверь поворачивалась так, что выступы на ней входили точно в подогнанные пазы на цельной стене, собираясь, как части головоломки, а задвижка попадала как раз в свою выемку и защелкивалась. Я захлопнул дверь тайника, подоткнул под низ деревянный брусок и разворошил примятые сорняки, чтобы не было заметно, что возле моей комнатки кто-то недавно был.
— Утром они снова поднимутся, как ни в чем не бывало. Гадость какая! — сказал Малкольм.
— Картонные коробки слишком большие. Не пойму, как ты протащил их через дверь? — заметил я, потирая обожженные крапивой ладони и запястья.
— Я пронес разобранные пустые коробки, сложил их внутри и наполнял понемногу.
— Теперь уже можно вынести их обратно.
Малкольм немного помолчал, насупившись, потом сказал:
— Пока дела обстоят как сейчас, пусть лучше они полежат там.
Я кивнул в знак согласия. Малкольм свистнул собакам, и мы отправились на прогулку. Мы не говорили открыто о страхе перед семьей, но этот страх по-прежнему витал в воздухе. Вернувшись с прогулки, Малкольм безропотно подождал, пока я обследую дом, и только потом вошел и покормил собак.
Мы не обсуждали между собой, как долго придется прибегать к таким мерам предосторожности. Последний рапорт Нормана Веста был таким же неутешительным, как и предыдущие, и вечером в среду я записал все сведения, которые ему удалось добыть, на маленьком листочке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93