Одновременно он еще более усовершенствовался в немецком, освоив даже диалекты германских земель. В своей однокомнатной квартире он сразу же поставил патефон и пластинки с немецкими песнями, учил их наизусть. Возможно, уже тогда он готовился к разведывательной работе в Рейхе.
Еще в школе Кузнецов занимался в драмкружке, его игРа запомнилась многим одноклассникам. Театром он увлекался и в Кудымкаре и в Свердловске, не пропускал ни одной премьеры. Вот так, исподволь, он брал уроки у мастеров сцены, чтобы потом сыграть главную свою роль вжизни. Он и не мечтал тогда, что обессмертит свое имя в роли обер-лейтенанта Пауля Зиберта. К всему, Николай Иванович занимался еще альпинизмом: тоже ведь могло пригодиться разведчику, например, при переходе границы в горах. А смерть настигнет его в Карпатах…
В январе 1936-го Кузнецов увольняется с Уралмаша. Отныне единственная его профессия – разведчик, вернее, пока что контрразведчик, следящий за действиями иностранных специалистов и вступающих с ними в контакт советских граждан. А псевдоним поменяли еще в 1934 году – при переезде в Свердловск Кулик стал Ученым.
Вскоре после ухода с Уралмаша ему пришлось еще раз побывать за решеткой. В 1937 году, когда началась печально, страшно знаменитая ежовщина, его арестовали и несколько месяцев продержали в тюрьме Свердловского НКВД. Трудно сказать, собирались ли навесить ему «контрреволюционную» 58-ю статью при начавшейся смене людей Ягоды людьми Ежова или использовали в качестве «наседки» в камерах с «врагами народа» для выяснения их образа мысли. Во всяком случае, он был еще очень молодым, честным, но слепо верящим в необходимость своего дела работником, и это его, по-видимому, спасло.
После выхода из тюрьмы Кузнецов был направлен в Сыктывкар в распоряжение нового наркома внутренних дел Коми АССР Михаила Ивановича Журавлева. Тут он получает и новую кличку – Колонист. Николай Иванович как специалист по лесу помог наркому выполнить приказ Москвы об «упорядочении лесозаготовок» на Северном Урале и заслужил от него благодарность. Журавлев помог ему перевестись в Москву.
Об обстоятельствах этого перевода несколько десятилетий спустя журналисту Теодору Кирилловичу Гладкову рассказывал бывший генерал-лейтенант госбезопасности Леонид Федорович Райхман, в 1938 году – начальник отделения в отделе контрразведки Главного управления Госбезопасности НКВД СССР:
«Журавлев мне часто звонил, советовался по некоторым вопросам, поэтому я не удивился его очередному звонку, кажется, в середине 1938 года.
– Леонид Федорович, – сказал Журавлев после обычных приветствий, – туту меня есть на примете один человек, еще молодой, наш негласный сотрудник. Очень одаренная личность. Я убежден, что его надо использовать в Центре, у нас ему просто нечего делать.
– Кто он? – спросил я.
– Специалист по лесному делу. Честный, умный, волевой, энергичный, инициативный. И с поразительными лингвистическими способностями. Прекрасно владеет немецким, знает эсперанто и польский. За несколько месяцев изучил коми-пермяцкий язык настолько, что его в Кудымкаре за своего принимали…
Предложение меня заинтересовало. Я понимал, что без серьезных оснований Журавлев никого рекомендовать не станет. А у нас в последние годы погибло множество опытных, не липовых, а настоящих контрразведчиков и разведчиков. Некоторые линии и объекты были попросту оголены или обслуживались случайными людьми.
– Посылай, – сказал я Михаилу Ивановичу. – Пусть позвонит мне домой.
Прошло несколько дней, и в моей квартире на улице Горького раздался телефонный звонок: Кузнецов. Надо же было так случиться, что в это самое время у меня в гостях был старый товарищ и коллега, только что вернувшийся из продолжительной командировки в Германию, где работал с нелегальных позиций. Я выразительно посмотрел на него, а в трубку сказал:
– Товарищ Кузнецов, сейчас с вами будут говорить по-немецки.
Мой друг побеседовал с Кузнецовым несколько минут на общие темы, потом вернул мне трубку и, прикрыв микрофон ладонью, сказал удивленно:
– Говорит как исконный берлинец.
Позднее я узнал, что Кузнецов свободно владел пятью или шестью диалектами немецкого языка, кроме того, умел говорить, в случае надобности, по-русски с немецким акцентом».
Райхман оставил нам и подробный портрет Кузнецова, увиденный глазами профессионального контрразведчика: «…Он пришел ко мне домой. Когда он только вступил на порог, я прямо-таки ахнул: ариец! Чистокровный ариец. Росту выше среднего, стройный, худощавый, но крепкий, блондин, нос прямой, глаза серо-голубые. Настоящий немец, но без этаких примет аристократического вырождения. И прекрасная выправка, словно у кадрового военного, и это – уральский лесовик!
Леонид Федорович сразу понял, что сама судьба послала ему нежданный подарок:
«Нам остро нужны были люди, способные активно противостоять немецкой агентуре в нашей стране, прежде всего в Москве. Мы затребовали из Свердловска личное дело Колониста, внимательно изучили его работу на Урале. Кузнецов оказался разведчиком прирожденным (что говорится, от Бога. Правда, то, чем Николай Иванович занимался на Урале и первое время по переезде в Москву, называют словом попроще, пониже: осведомитель, или стукач. – Б. С.). Как человек он мне тоже понравился. Я любил с ним разговаривать не только о делах, но и просто так, на отвлеченные темы. Полнится, я сказал ему: обрастайте связями.
И он стал заводить знакомства в среде людей, представляющих заведомо оперативный интерес для немецкой разведки».
Иными словами, Кузнецов входил в доверие к людям, преимущественно из числа интеллигенции, которых НКВД в чем-либо подозревало, и осведомлял органы о их действиях и мыслях. Многим это осведомление могло стоить свободы, а то и жизни. Причем часто вся вина собеседников Кузнецова заключалась всего лишь в неосторожных разговорах на отвлеченные темы, с самостоятельным взглядом на жизнь.
Однако Кузнецова готовили и для куда более серьезных дел. Райхман размышлял:
«Идеальным вариантом, конечно, было бы направить его (Кузнецова. – Б. С.) на учебу в нашу школу (будущих разведчиков-нелегалов. – Б. С.), по окончании которой он был бы аттестован, по меньшей мере, сержантом госбезопасности (офицерский чин, соответствовавший армейскому лейтенанту. – Б. С.), зачислен в какое-нибудь подразделение в центральном аппарате и начал службу. Но мешали два обстоятельства. Во-первых, учеба в нашей школе, как и в обычном военном училище, занимала продолжительное время, а нам нужен был работник, который приступил бы к работе немедленно (из-за нависшей угрозы войны в Европе. – Б. С.)… Второе обстоятельство – несколько щепетильного свойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Еще в школе Кузнецов занимался в драмкружке, его игРа запомнилась многим одноклассникам. Театром он увлекался и в Кудымкаре и в Свердловске, не пропускал ни одной премьеры. Вот так, исподволь, он брал уроки у мастеров сцены, чтобы потом сыграть главную свою роль вжизни. Он и не мечтал тогда, что обессмертит свое имя в роли обер-лейтенанта Пауля Зиберта. К всему, Николай Иванович занимался еще альпинизмом: тоже ведь могло пригодиться разведчику, например, при переходе границы в горах. А смерть настигнет его в Карпатах…
В январе 1936-го Кузнецов увольняется с Уралмаша. Отныне единственная его профессия – разведчик, вернее, пока что контрразведчик, следящий за действиями иностранных специалистов и вступающих с ними в контакт советских граждан. А псевдоним поменяли еще в 1934 году – при переезде в Свердловск Кулик стал Ученым.
Вскоре после ухода с Уралмаша ему пришлось еще раз побывать за решеткой. В 1937 году, когда началась печально, страшно знаменитая ежовщина, его арестовали и несколько месяцев продержали в тюрьме Свердловского НКВД. Трудно сказать, собирались ли навесить ему «контрреволюционную» 58-ю статью при начавшейся смене людей Ягоды людьми Ежова или использовали в качестве «наседки» в камерах с «врагами народа» для выяснения их образа мысли. Во всяком случае, он был еще очень молодым, честным, но слепо верящим в необходимость своего дела работником, и это его, по-видимому, спасло.
После выхода из тюрьмы Кузнецов был направлен в Сыктывкар в распоряжение нового наркома внутренних дел Коми АССР Михаила Ивановича Журавлева. Тут он получает и новую кличку – Колонист. Николай Иванович как специалист по лесу помог наркому выполнить приказ Москвы об «упорядочении лесозаготовок» на Северном Урале и заслужил от него благодарность. Журавлев помог ему перевестись в Москву.
Об обстоятельствах этого перевода несколько десятилетий спустя журналисту Теодору Кирилловичу Гладкову рассказывал бывший генерал-лейтенант госбезопасности Леонид Федорович Райхман, в 1938 году – начальник отделения в отделе контрразведки Главного управления Госбезопасности НКВД СССР:
«Журавлев мне часто звонил, советовался по некоторым вопросам, поэтому я не удивился его очередному звонку, кажется, в середине 1938 года.
– Леонид Федорович, – сказал Журавлев после обычных приветствий, – туту меня есть на примете один человек, еще молодой, наш негласный сотрудник. Очень одаренная личность. Я убежден, что его надо использовать в Центре, у нас ему просто нечего делать.
– Кто он? – спросил я.
– Специалист по лесному делу. Честный, умный, волевой, энергичный, инициативный. И с поразительными лингвистическими способностями. Прекрасно владеет немецким, знает эсперанто и польский. За несколько месяцев изучил коми-пермяцкий язык настолько, что его в Кудымкаре за своего принимали…
Предложение меня заинтересовало. Я понимал, что без серьезных оснований Журавлев никого рекомендовать не станет. А у нас в последние годы погибло множество опытных, не липовых, а настоящих контрразведчиков и разведчиков. Некоторые линии и объекты были попросту оголены или обслуживались случайными людьми.
– Посылай, – сказал я Михаилу Ивановичу. – Пусть позвонит мне домой.
Прошло несколько дней, и в моей квартире на улице Горького раздался телефонный звонок: Кузнецов. Надо же было так случиться, что в это самое время у меня в гостях был старый товарищ и коллега, только что вернувшийся из продолжительной командировки в Германию, где работал с нелегальных позиций. Я выразительно посмотрел на него, а в трубку сказал:
– Товарищ Кузнецов, сейчас с вами будут говорить по-немецки.
Мой друг побеседовал с Кузнецовым несколько минут на общие темы, потом вернул мне трубку и, прикрыв микрофон ладонью, сказал удивленно:
– Говорит как исконный берлинец.
Позднее я узнал, что Кузнецов свободно владел пятью или шестью диалектами немецкого языка, кроме того, умел говорить, в случае надобности, по-русски с немецким акцентом».
Райхман оставил нам и подробный портрет Кузнецова, увиденный глазами профессионального контрразведчика: «…Он пришел ко мне домой. Когда он только вступил на порог, я прямо-таки ахнул: ариец! Чистокровный ариец. Росту выше среднего, стройный, худощавый, но крепкий, блондин, нос прямой, глаза серо-голубые. Настоящий немец, но без этаких примет аристократического вырождения. И прекрасная выправка, словно у кадрового военного, и это – уральский лесовик!
Леонид Федорович сразу понял, что сама судьба послала ему нежданный подарок:
«Нам остро нужны были люди, способные активно противостоять немецкой агентуре в нашей стране, прежде всего в Москве. Мы затребовали из Свердловска личное дело Колониста, внимательно изучили его работу на Урале. Кузнецов оказался разведчиком прирожденным (что говорится, от Бога. Правда, то, чем Николай Иванович занимался на Урале и первое время по переезде в Москву, называют словом попроще, пониже: осведомитель, или стукач. – Б. С.). Как человек он мне тоже понравился. Я любил с ним разговаривать не только о делах, но и просто так, на отвлеченные темы. Полнится, я сказал ему: обрастайте связями.
И он стал заводить знакомства в среде людей, представляющих заведомо оперативный интерес для немецкой разведки».
Иными словами, Кузнецов входил в доверие к людям, преимущественно из числа интеллигенции, которых НКВД в чем-либо подозревало, и осведомлял органы о их действиях и мыслях. Многим это осведомление могло стоить свободы, а то и жизни. Причем часто вся вина собеседников Кузнецова заключалась всего лишь в неосторожных разговорах на отвлеченные темы, с самостоятельным взглядом на жизнь.
Однако Кузнецова готовили и для куда более серьезных дел. Райхман размышлял:
«Идеальным вариантом, конечно, было бы направить его (Кузнецова. – Б. С.) на учебу в нашу школу (будущих разведчиков-нелегалов. – Б. С.), по окончании которой он был бы аттестован, по меньшей мере, сержантом госбезопасности (офицерский чин, соответствовавший армейскому лейтенанту. – Б. С.), зачислен в какое-нибудь подразделение в центральном аппарате и начал службу. Но мешали два обстоятельства. Во-первых, учеба в нашей школе, как и в обычном военном училище, занимала продолжительное время, а нам нужен был работник, который приступил бы к работе немедленно (из-за нависшей угрозы войны в Европе. – Б. С.)… Второе обстоятельство – несколько щепетильного свойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96