Стоило шоферу «Жигулей» чуть-чуть нажать на тормоз — и они бы ударились в бампер машины. Не сделал же этого Борисов? Значит, он не ставил перед собой цель рассправиться с ними? И потом разве можно все так точно рассчитать? Ну, хорошо, допустим, водитель «Жигулей» действовал хладнокровно и расчетливо, но как мог он предусмотреть поведение Саши Дружинина? Тот мог и не пойти на обгон — остановиться на обочине… Эх, Саша, Саша, остановись ты — и ничего бы не было!..
И еще об одном говорил следователь: если бы водитель чувствовал себя виноватым, обязательно бы удрал. А «Жигули» остановились и оперативно доставили их обоих в больницу. Так не поступают преступники, уж он-то знает их психологию! Совершив наезд, они стремятся убежать, запутать свои следы, затаиться…
— Но ведь наезда-то не было! — возражал Сорока.
— Значит, не было и преступления, — резюмировал следователь. — Несчастный случай.
Услышав тихие шаги, он поднял голову: по кладбищенской тропинке к могиле шла Наташа Ольгина. Она была во всем черном, голова низко опущена, в руке зажат букет оранжевых гладиолусов. Лицо у девушки бледное, глаза неестественно блестят.
Сорока поднялся со скамейки, незаметно отступил за березу. И, не оглядываясь, зашагал прочь. Он знал, что прощаться с погибшим другом лучше всего один на один.
В этот же день вечером он приехал на электричке в Комарово. С залива дул влажный ветер, деревья шумели, роняя иголки, сухие сучки. В ветвях застрял залетевший невесть откуда тополиный пух. Над раскачивающимися вершинами проносились серые клочковатые облака. Где-то глухо громыхнуло — то ли далекий гром, то ли пролетел реактивный самолет. Люди, сошедшие с электрички, зябко поеживались, приходя по перрону. Электричка ушла, а прошлогодние листья, схоронившиеся между шпалами, задвигались, зашуршали, будто собрались вдогонку за поездом, — но, видно, силенок не хватило взлететь: снова затихли, успокоились.
На даче он застал лишь Владислава Ивановича. Он сообщил, что ребята поехали на «Запорожце» в больницу, за ним, за Сорокой. Вокруг дачи деревья шумели особенно протяжно, с какой-то тоскливой однообразностью. Дед тщательно обнюхивал Сороку, морщил черный нос от резкого больничного запаха, лизнул лоб, залепленный белым пластырем. Повязку Сорока попросил снять.
Владислав Иванович был человек деликатный и вопросов не задавал, но Сорока видел, что он бросает на него любопытные взгляды, дожидаясь, когда тот расскажет, чем кончилось дело.
Большаков был в трикотажных брюках, светлой куртке с капюшоном. Небритые щеки у него впалые, у глаз залегли мелкие морщинки. Вышел погулять, а из кармана торчит математический справочник. Дед отошел от Сороки и со вздохом улегся у ног хозяина.
Сорока не спеша, подробно рассказал о беседе в кабинете следователя. Не упомянул лишь о коротком разговоре с Борисовым у машины. Кстати, почему он разъезжает по городу без прав?..
Они сидели в беседке, и над их головами шумели сосны. Еще не было и восьми часов, а уже стало сумрачно. Разреженные клочковатые облака пролетели, и теперь с залива надвигались плотные дождевые. Когда ветер утихал и деревья переставали шуметь, становилось слышно, как на железную крышу дома с тихим шорохом просыпаются сосновые иголки.
— Я, пожалуй, верну в милицию удостоверение дружинника, — сказал Сорока.
— Напрасно, — ответил Владислав Иванович. — Зачем же сердиться ма милицию? Следователь хотел тебе помочь, но…
— И вы мне не верите? — сбоку взглянул на него Сорока.
— Верю, — сказал Владислав Иванович. — Верю, что и такое могло случиться… Но не всегда то, в чем мы глубоко убеждены, является объективной истиной. Обстоятельства сложились так, что все факты против тебя. И тут ничего не поделаешь. Будь ты на месте экспортов, ты поступил бы так же. Они ведь тоже учитывали, что вы выехали не на прогулку, а на дежурство, чтобы помочь этой самой милиции.
— Так сколько же истин существует на свете?
— Один мудрец сказал, что истина открыта для всех, но никто еще полностью ею не овладел и много еще осталось поработать будущим поколениям. — Владислав Иванович улыбнулся. — Приведу тебе еще слова Конфуция: «Три пути есть у человека, чтобы разумно поступать: первый, самый благородный, — размышление, второй, самый легкий, — подражание, третий, самый горький, — опыт». Так вот ты, насколько я тебя знаю, избрал самый сложный и трудный путь.
— Слабое утешение, — усмехнулся Сорока.
— Я тебя не утешаю… Кстати, ты в этом не нуждаешься.
— Я чувствую и себя виноватым в его смерти, — помолчав, сказал Сорока. — Если бы я велел ему прекратить погоню, он бы меня послушался. Почему я его не остановил и не сказал, чтобы он застегнул ремешок шлема? Врач заявил: если бы шлем не слетел с его головы, он был бы жив.
— Не кори себя, — мягко сказал Владислав Иванович. — Ты никогда бы не прекратил погоню, вот в чем дело. Не тот у тебя характер, чтобы остановиться на полпути.
— Но ведь за рулем был он!
— Ты еще больше рисковал, доверившись ему.
Сорока надолго умолк. И в глазах у него такая тоска, что Владислав Иванович не решился нарушить затянувшуюся паузу. Дед приподнял голову и посмотрел на Сороку ясным глазом.
— Не будем больше об этом, — сказал Сорока. — Рано или поздно я найду эту проклятую истину… — Он без улыбки посмотрел на Владислава Ивановича.
— Я очень благодарен тебе, — сказал тот. И в голосе его прозвучала какая-то особенная нотка, заставившая Сороку насторожиться.
— За что же?
— Я рад, что Сережа и Алена дружат с тобой… Больше того: пока ты с ними, я спокоен за них.
— Вы преувеличиваете мое влияние, — негромко произнес он.
— Я ведь отец, — улыбнулся Владислав Иванович, — мне виднее… Вы скоро поедете в Островитино одни… Я надеюсь, Президент Каменного острова возьмет под свое высокое покровительство Сережу и Алену?
— Алену… — с горечью вырвалось у Сороки, но он тут же взял себя в руки и довольно бодро закончил: — У нее и так есть надежный защитник.
— Я тебе приведу еще одно высказывание: «Любовь чахнет под принуждением; самая ее сущность — свобода; она не совместима с повиновением, с ревностью или страхом».
Сорока подивился проницательности Владислава Ивановича. Ему всегда казалось, что он, всецело занятый работой, мало интересуется жизнью своих детей. А о том, что он им предоставляет полную свободу во всем, он и сам знал, потому как видел это там, в Островитине. Ни разу Владислав Иванович не попросил его, Сороку, чтобы он взял Сережу и Алену на остров, хотя отлично знал, как они туда рвутся. А когда Сорока попросил передать им, что приглашает на остров, Владислав Иванович улыбнулся и сказал, что выполнить эту просьбу не может, так как Алена и Сережа ему не поверят… И Сорока тогда сам их пригласил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92