Они пригласили летчиков на рыбалку. И те пообещали приехать на субботу и воскресенье…
Гарик демонстративно повернулся спиной и, насвистывая какой-то мотив, зашагал по тропинке в лес. Нина обменялась взглядом с Аленой и улыбнулась.
— Гарик! — позвала Алена. — Куда ты? В честь прибытия Сороки мы прямо на лужайке накроем праздничный стол… Слышишь?
Гарик даже не обернулся.
— У вас что, заговор? — спросил Сорока, глядя на Алену.
— Мы его хотим перевоспитать, — заявила та.
— Может, хватит? — умоляюще взглянула на подругу Нина. — Он уже и так на меня волком смотрит.
— Я ведь хочу, чтобы тебе было лучше, — пожала плечами Алена.
— Зря ты это, — тихо сказал Сорока. — Гарик нормальный парень, и нечего его перевоспитывать. У каждого человека есть свои недостатки.
— Смысл дружбы состоит не в том, чтобы показывать другу наши недостатки, а в том, чтобы открыть ему глаза на его собственные, — назидательно изрекла Алена.
— Против этого нечего возразить, — улыбнулся Сорока.
— Человек должен самоусовершенствоваться всю свою жизнь, — в том же духе произнесла Алена. — Так утверждал Чехов.
— Именно самоусовершенствоваться… — мягко заметил Сорока, — А вы пытаетесь на него давить.
— Ален, я его догоню? — просительно сказала Нина.
— Бога ради, — холодно ответила Алена. — Больше я в ваши дела не вмешиваюсь.
— Мудрое решение, — улыбнулся Сорока.
Нина сорвалась с места и побежала вслед за Гариком, который уже скрылся за стволами деревьев.
— Странные люди, — задумчиво сказала Алена. — Сама попросила моего совета, как ей быть. Гармк, мол, очень ревнив… — Она бросила взгляд на Сережу. — А ты чего уши развесил?
— Как это развесил? — обиделся Сережа. — На просушку, что ли?
Сорока фыркнул и отвернулся.
— О чем это я? Да, Нина попросила моего совета… Понимаешь, Гарик…
— Можешь не продолжать, — сказал Сорока.
Сережа ожидал, что сестса вспылит и наговорит ему кучу дерзостей, но Алена вместо этого грозно взглянула на него и, повысив голос, сказала:
— Я же просила тебя принести стол из кухни!
— Когда? — удивился Сережа. — Ты сегодня, сестренка, что-то заговариваешься!
— Как он со мной разговаривает? — воскликнула Алена. — Не стыдно?
— Ну вот, — ни к кому не обращаясь, вздохнул Сережа. — Паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат…
— Это что-то новенькое, — заметила Алена.
— Наоборот — старенькое… — ядовито сказал Сережа. — Это я в одном твоем историческом романе вычитал!
Повернулся и, насвистывая тот же самый мотив, что и Гарик, зашагал к дому. И даже походка у него была точно такая же.
Алена проводила его долгим взглядом, вздохнула и посмотрела Сороке прямо в глаза. На губах у нее грустная улыбка.
— Тимофей, неужели я такая дура?
— Зачем уж так… — растерялся тот.
— Нет, я дура! Дура! — все громче говорила она. — Куда ни суну свой нос — все не так!
— А ты не суй, — посоветовал Сорока.
— Скажи мне только честно, Тима: я действительно набитая дура? — Алена совсем близко стояла возле него и пытливо заглядывала в глаза. Припухлые губы надуты, как у обиженного ребенка, в глазах влажный блеск. Она показалась такой беззащитной и маленькой, что у него перехватило дыхание. Нежность к ней, Алене, переполняла его.
Осторожно положив ей руки на плечи, он приблизил к себе и неумело поцеловал. Чувствуя, как лицо заливает краска, и боясь взглянуть на нее, с трудом выговорил:
— Ты самая умная девушка на свете… И самая красивая!
— Скажи еще что-нибудь, — совсем тихо попросила она.
Ее лицо, наоборот, стало бледным, почти прозрачным, а яркие с расширенными зрачками глаза властно требовали чего-то еще. Она не оттолкнула его, хотя и не ответила на этот первый в его жизни, робкий поцелуй.
— Я тебя, оказывается, всегда любил, — быстро заговорил он, будто боялся, что вот сейчас все слова иссякнут. — Это я там, в больнице, понял… Я все-все передумал! Я влюбился в тебя еще раньше, чем мы встретились. Ну, когда я за веревками пришел, чтобы лося спасти… Я подолгу смотрел с острова на тебя в бинокль. Даже ребята заметили, что я часами не слезаю с сосны… Один раз даже туда обед принесли… Плавал под водой вокруг твоей лодки…
— Ты ловил лещей и прицеплял к моему крючку…
— И в Ленинград приехал из-за тебя, — продолжал он.
— Почему же ты мне об этом раньше не сказал? — Она снизу вверх смотрела ему в глаза.
— Я тогда еще не знал, что любил тебя, — признался он.
— Ты невозможный человек, Тимофей… — чуть не плача, говорила она. — Еще немного… и ты навсегда потерял бы меня!
— Тебя бы я не потерял, — сказал он с ударением на первом слове.
— Хорошо, я бы тебя потеряла.
— Это невозможно, Алена.
— Зачем же ты меня мучил два года?
— Мне было труднее, — вздохнул он.
— Ты должен был мне сказать раньше. — В ее голосе радость и грусть.
— Я не мог этого сделать, потому что… я любил тебя, но сам этого еще не знал.
— Так не бывает.
— Бывает, Алена!
Она бросила взгляд в ту сторону, куда ушли Гарик и Нина. В глазах ее что-то вспыхнуло, сжав кулаки, она стала колотить Сороку по выпуклой широкой груди. Он отпустил ее, глаза у него стали удивленными.
— Где нам давать советы другим людям, если мы… мы… мы… — всхлипывая и смеясь, приговаривала она, молотя его кулаками по груди. — Сами в себе, в себе… в себе-то не можем толком разобраться!..
Разжала кулаки, вскинула руки и, притянув его к себе за шею, поцеловала. Ни он, ни она не помнили, сколько времени длился этот поцелуй. Грохот и треск заставили их отпрянуть друг от друга и оглянуться. На крыльце стоял Сережа, а внизу валялся, задрав три ноги к небу, обеденный стол. Четвертая нога отлетела в сторону.
— Это, говорят, к счастью, — пробормотал он, изумленно глядя на них.
— К счастью посуда бьется, дурачок… — рассмеялась Алена.
— Хорошо, я сейчас принесу тарелки… — сказал Сережа, потирая ушибленное колено.
Глава двадцать вторая
Все произошло так быстро и неожиданно, что они не успели по-настоящему испугаться. Только что ярко светило солнце, ровно шумели на берегу сосны, низко кружась над песчаной косой, тоненько покрикивали озерные чайки — и вдруг стало тихо. На какое-то мгновение. Затем сильный порыв ветра пронесся над озером, вздыбив потемневшую воду и заставив прибрежные деревья протяжно застонать. Лодку, на которой сидели с удочками в руках Алена и Сорока, развернуло, струной натянулась веревка с якорем. Будто кто-то гигантской плетью стегнул по камышам, и они полегли в заходившую ходуном воду.
Когда они взглянули на небо, то увидели огромное сизое облако, даже не облако, а лохматую тучу, сквозь которую бледным размазанным блином просвечивало солнце. Туча разбухала на глазах, наливалась чернотой, чуть ниже ее стремительно проносились клубящиеся шапки рваных облаков с багровым отблеском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Гарик демонстративно повернулся спиной и, насвистывая какой-то мотив, зашагал по тропинке в лес. Нина обменялась взглядом с Аленой и улыбнулась.
— Гарик! — позвала Алена. — Куда ты? В честь прибытия Сороки мы прямо на лужайке накроем праздничный стол… Слышишь?
Гарик даже не обернулся.
— У вас что, заговор? — спросил Сорока, глядя на Алену.
— Мы его хотим перевоспитать, — заявила та.
— Может, хватит? — умоляюще взглянула на подругу Нина. — Он уже и так на меня волком смотрит.
— Я ведь хочу, чтобы тебе было лучше, — пожала плечами Алена.
— Зря ты это, — тихо сказал Сорока. — Гарик нормальный парень, и нечего его перевоспитывать. У каждого человека есть свои недостатки.
— Смысл дружбы состоит не в том, чтобы показывать другу наши недостатки, а в том, чтобы открыть ему глаза на его собственные, — назидательно изрекла Алена.
— Против этого нечего возразить, — улыбнулся Сорока.
— Человек должен самоусовершенствоваться всю свою жизнь, — в том же духе произнесла Алена. — Так утверждал Чехов.
— Именно самоусовершенствоваться… — мягко заметил Сорока, — А вы пытаетесь на него давить.
— Ален, я его догоню? — просительно сказала Нина.
— Бога ради, — холодно ответила Алена. — Больше я в ваши дела не вмешиваюсь.
— Мудрое решение, — улыбнулся Сорока.
Нина сорвалась с места и побежала вслед за Гариком, который уже скрылся за стволами деревьев.
— Странные люди, — задумчиво сказала Алена. — Сама попросила моего совета, как ей быть. Гармк, мол, очень ревнив… — Она бросила взгляд на Сережу. — А ты чего уши развесил?
— Как это развесил? — обиделся Сережа. — На просушку, что ли?
Сорока фыркнул и отвернулся.
— О чем это я? Да, Нина попросила моего совета… Понимаешь, Гарик…
— Можешь не продолжать, — сказал Сорока.
Сережа ожидал, что сестса вспылит и наговорит ему кучу дерзостей, но Алена вместо этого грозно взглянула на него и, повысив голос, сказала:
— Я же просила тебя принести стол из кухни!
— Когда? — удивился Сережа. — Ты сегодня, сестренка, что-то заговариваешься!
— Как он со мной разговаривает? — воскликнула Алена. — Не стыдно?
— Ну вот, — ни к кому не обращаясь, вздохнул Сережа. — Паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат…
— Это что-то новенькое, — заметила Алена.
— Наоборот — старенькое… — ядовито сказал Сережа. — Это я в одном твоем историческом романе вычитал!
Повернулся и, насвистывая тот же самый мотив, что и Гарик, зашагал к дому. И даже походка у него была точно такая же.
Алена проводила его долгим взглядом, вздохнула и посмотрела Сороке прямо в глаза. На губах у нее грустная улыбка.
— Тимофей, неужели я такая дура?
— Зачем уж так… — растерялся тот.
— Нет, я дура! Дура! — все громче говорила она. — Куда ни суну свой нос — все не так!
— А ты не суй, — посоветовал Сорока.
— Скажи мне только честно, Тима: я действительно набитая дура? — Алена совсем близко стояла возле него и пытливо заглядывала в глаза. Припухлые губы надуты, как у обиженного ребенка, в глазах влажный блеск. Она показалась такой беззащитной и маленькой, что у него перехватило дыхание. Нежность к ней, Алене, переполняла его.
Осторожно положив ей руки на плечи, он приблизил к себе и неумело поцеловал. Чувствуя, как лицо заливает краска, и боясь взглянуть на нее, с трудом выговорил:
— Ты самая умная девушка на свете… И самая красивая!
— Скажи еще что-нибудь, — совсем тихо попросила она.
Ее лицо, наоборот, стало бледным, почти прозрачным, а яркие с расширенными зрачками глаза властно требовали чего-то еще. Она не оттолкнула его, хотя и не ответила на этот первый в его жизни, робкий поцелуй.
— Я тебя, оказывается, всегда любил, — быстро заговорил он, будто боялся, что вот сейчас все слова иссякнут. — Это я там, в больнице, понял… Я все-все передумал! Я влюбился в тебя еще раньше, чем мы встретились. Ну, когда я за веревками пришел, чтобы лося спасти… Я подолгу смотрел с острова на тебя в бинокль. Даже ребята заметили, что я часами не слезаю с сосны… Один раз даже туда обед принесли… Плавал под водой вокруг твоей лодки…
— Ты ловил лещей и прицеплял к моему крючку…
— И в Ленинград приехал из-за тебя, — продолжал он.
— Почему же ты мне об этом раньше не сказал? — Она снизу вверх смотрела ему в глаза.
— Я тогда еще не знал, что любил тебя, — признался он.
— Ты невозможный человек, Тимофей… — чуть не плача, говорила она. — Еще немного… и ты навсегда потерял бы меня!
— Тебя бы я не потерял, — сказал он с ударением на первом слове.
— Хорошо, я бы тебя потеряла.
— Это невозможно, Алена.
— Зачем же ты меня мучил два года?
— Мне было труднее, — вздохнул он.
— Ты должен был мне сказать раньше. — В ее голосе радость и грусть.
— Я не мог этого сделать, потому что… я любил тебя, но сам этого еще не знал.
— Так не бывает.
— Бывает, Алена!
Она бросила взгляд в ту сторону, куда ушли Гарик и Нина. В глазах ее что-то вспыхнуло, сжав кулаки, она стала колотить Сороку по выпуклой широкой груди. Он отпустил ее, глаза у него стали удивленными.
— Где нам давать советы другим людям, если мы… мы… мы… — всхлипывая и смеясь, приговаривала она, молотя его кулаками по груди. — Сами в себе, в себе… в себе-то не можем толком разобраться!..
Разжала кулаки, вскинула руки и, притянув его к себе за шею, поцеловала. Ни он, ни она не помнили, сколько времени длился этот поцелуй. Грохот и треск заставили их отпрянуть друг от друга и оглянуться. На крыльце стоял Сережа, а внизу валялся, задрав три ноги к небу, обеденный стол. Четвертая нога отлетела в сторону.
— Это, говорят, к счастью, — пробормотал он, изумленно глядя на них.
— К счастью посуда бьется, дурачок… — рассмеялась Алена.
— Хорошо, я сейчас принесу тарелки… — сказал Сережа, потирая ушибленное колено.
Глава двадцать вторая
Все произошло так быстро и неожиданно, что они не успели по-настоящему испугаться. Только что ярко светило солнце, ровно шумели на берегу сосны, низко кружась над песчаной косой, тоненько покрикивали озерные чайки — и вдруг стало тихо. На какое-то мгновение. Затем сильный порыв ветра пронесся над озером, вздыбив потемневшую воду и заставив прибрежные деревья протяжно застонать. Лодку, на которой сидели с удочками в руках Алена и Сорока, развернуло, струной натянулась веревка с якорем. Будто кто-то гигантской плетью стегнул по камышам, и они полегли в заходившую ходуном воду.
Когда они взглянули на небо, то увидели огромное сизое облако, даже не облако, а лохматую тучу, сквозь которую бледным размазанным блином просвечивало солнце. Туча разбухала на глазах, наливалась чернотой, чуть ниже ее стремительно проносились клубящиеся шапки рваных облаков с багровым отблеском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92