Эту работу, как правило, выполняли очень квалифицнрованные автослесари.
Когда Боб преувеличенно горячо стал его поздравлять, Сорока, глядя ему в глаза, подумал: «Не вздумай протягивать свою грязную лапу — я тебе руки не подам!..» Садовский, наверное, понял, руки не протянул…
Ни он, Сорока, ни Длинный Боб даже словом не обмолвились о том, что произошло на Островитинском озере. Пока все было как и прежде.
Как-то на станцию за час до конца смены приехал Глеб. Как ни в чем не бывало подошел к Сороке, широко улыбаясь, протянул руку. Округлое лицо так и светилось радушием.
— Что вы там, братцы-кролики, с Ниной Войковой на озере сделали? — спросил он. — Не узнать девицу: Боба к черту послала, со мной не разговаривает… Не ты ли, случайно, на ней жениться собираешься?
— Не я, — усмехнулся Сорока. Он впервые услышал, что у Нины фамилия Войкова.
— Черт дернул нас на это озеро завернуть, — продолжал Глеб. — Нинкина идея… А мы, два остолопа, послушались! Как оно называется, это треклятое озеро? Остро…
— Островитинское, — сказал Сорока.
— И близнецы потом как белены объелись — в один голос завели волынку: мол, хотим домой, к папе и маме… В общем, из Москвы быстренько вернулись в Питер… А как у вас закончился отпуск?
— Ты знаешь, на редкость удачно, — не скрывая иронии, ответил Сорока. — Вы были для нас ложкой дегтя в бочке меда.
Глеб не нашелся что ответить и стал шарить по многочисленным карманам своей пижонской куртки, отыскивая наряд.
— Ерунда у меня получается, — деловитым тоном заговорил он. — На скорости сто километров начинается вибрация. Сначала маленько, потом все больше. Такое ощущение, что вот-вот машина на куски развалится. Трясется руль, рычаги, сиденья…
— Надо колеса балансировать, — сказал Сорока. — Сколько твоя прошла?
— Тысяч тридцать.
— Протектор стерся, нарушилась балансировка. Снимай скаты по одному и тащи в цех.
— Я? — удивился Глеб. — Уволь, пожалуйста, начальник!
Сорока взглянул на часы и сказал:
— Слесарь освободится через полчаса, тогда и займемся тобой.
Глеб что-то пробормотал себе под нос и исчез. А немного погодя Гайдышев, оставив на подъемнике машину, которую шприцевал, куда-то ушел. Появился он через несколько минут, катя перед собой по бетонному полу скат.
— Гайдышев, — остановил его Сорока. — Закончи профилактику машины, потом займешься балансировкой колес. Ленька блеснул на него из-под натянутого на лоб берета колючими глазами, но ничего не сказал: подкатил скат к балансировочному диску и стал его там закреплять. Миша Лунь бросил на Сороку насмешливый взгляд, ожидая, что будет дальше.
Сорока подошел к Гайдышеву. Тот уже закрепил колесо на диске и включил пуск. Скат бешено завращался, а на приборе далеко вправо отклонилась стрелка. Сорока выключил пульт.
И вот они стоят один напротив другого. Нахально глядя Сороке в глаза, Ленька снова нажал на кнопку. Сорока невозмутимо выключил.
— Не лезь в бутылку, Сорокин, — негромко произнес Гайдышев. — Это мой дружок. И он спешит. Могу я его выручить?
— Не в рабочее время, — отрезал Сорока. — У тебя машина на подъемнике. Совесть надо иметь.
— Не свалится, — сказал Гайдышев. — До чего дошло: приятелю помочь нельзя!
— Армейские порядочки! — ввернул Миша Лунь. Однако голос его прозвучал вполне миролюбиво. Миша старался теперь не задираться с Сорокой. Вот и сейчас вмешался лишь потому, что Ленька рядом. Дескать, ребята, я с вами. Чувствовалось, Миша тяготился своей зависимостью от дружков, что не укрылось от Сороки.
Сорока не уступил бы Гайдышеву, но одно дело, когда ты выступаешь от собственного имени и защищаешь свою личную точку зрения, а тут ты — старший смены. Не бог весть какое серьезное нарушение совершил Ленька. И вряд ли остальные рабочие будут на стороне Сороки. Многие поступают так же, как Гайдышев. Правда, стараются это сделать незаметно, во время перекура или обеда. Другой раз отпрашиваются на полчаса — мол, потом задержусь и отработаю.
Скрепя сердце Сорока решил уступить. Сегодня не тот случай, когда можно всерьез, как говорится, скрестить шпаги. Не стоит обострять отношения со слесарями в цехе. А на них уже многие посматривают. Делают вид, что заняты работой, а у самих ушки на макушке.
— Ступицы смазал? — кивнул Сорока на висевшую в воздухе машину.
Ленька, ожидавший скандала, растерялся.
— Правую переднюю не трогал, — помедлив, ответил он.
— Крепеж закончил? — наступал Сорока.
— Крышку картера надо подтянуть… и это…
— Что?
— Маятник слабовато затянут.
— Я закончу твою работу, — сказал Сорока, направляясь к подъемнику.
Гайдышев проводил его взглядом, потом повернулся к приятелю. И лицо у него было озадаченное. Миша Лунь подмигнул, — мол, наша взяла! — и, шлепая ладонями по протектору, стал все сильнее вращать переднее колесо машины.
Длинный Боб, внимательно наблюдавший за этой сценой из облицованной плиткой траншеи, где он проверял сходимость колес, кивнул Леньке — дескать, подойди!
Установив на обод свинцовые грузики, Гайдышев вытер руки о штанины, вразвалку подошел к Садовскому.
— Глеб мог бы и подождать, — негромко сказать тот. — Зачем по пустякам обостряешь отношения?
— Хочешь, чтобы он нам сел на шею и погонял? — огрызнулся тот.
— Не сядет… — сказал Борис. — Не допустим мы такого, дорогой Леня, можешь мне поверить!
— Я думал, он как танк попрет на меня…
— Я давно вам говорил, что он не дурак, — сказал Длинный Боб. — С ним надо ухо держать востро. А ты лезешь пн рожон!
— Зато ты всегда в сторонке отмалчиваешься, — упрекнул Ленька.
— А со стороны-то, друг мой Гайдышев, всегда виднее…
Уже после смены, когда они помылись и переоделись, Вася Билибин — они вместе вышли из проходной — сказал:
— Я думал, ты поставишь Гайдышева на место…
— А ты бы меня поддержал? — взглянул на него Сорока.
— Поддержал! — хмыкнул Вася. — Случается, и ко мне заглядывают дружки-приятели… Ведь не откажешь? — Он с хитринкой в глазах взглянул на Сороку: — А мне разрешил бы знакомого без очереди обслужить?
— Тебе бы — нет, — честно ответил Сорока.
— Ну вот видишь!
— Ты и не стал бы просить меня об этом, — продолжал Сорока.
— Пожалуй, ты прав, — подумав, согласился Вася.
— А вообще, мне трудно с ними воевать, — сказал Сорока. — Я еще не знаю, поддержат ли меня ребята.
— Электриком-то небось было спокойнее? — усмехнулся Билибин.
— На теплой печи еще спокойнее.
— Не лежал… — протянул Вася. — Я ведь ленинградец, в деревне не жил.
— На русской печке — рай, — улыбнулся Сорока. — Представляешь, зима, за окном вьюга-метель, деревья скрипят, а ты лежишь на овчине и слушаешь, как завывает в дымоходе… Пахнет нащепанной лучиной и луком. И еще горячим кирпичом.
— Дед жил в деревне, под Чудовом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Когда Боб преувеличенно горячо стал его поздравлять, Сорока, глядя ему в глаза, подумал: «Не вздумай протягивать свою грязную лапу — я тебе руки не подам!..» Садовский, наверное, понял, руки не протянул…
Ни он, Сорока, ни Длинный Боб даже словом не обмолвились о том, что произошло на Островитинском озере. Пока все было как и прежде.
Как-то на станцию за час до конца смены приехал Глеб. Как ни в чем не бывало подошел к Сороке, широко улыбаясь, протянул руку. Округлое лицо так и светилось радушием.
— Что вы там, братцы-кролики, с Ниной Войковой на озере сделали? — спросил он. — Не узнать девицу: Боба к черту послала, со мной не разговаривает… Не ты ли, случайно, на ней жениться собираешься?
— Не я, — усмехнулся Сорока. Он впервые услышал, что у Нины фамилия Войкова.
— Черт дернул нас на это озеро завернуть, — продолжал Глеб. — Нинкина идея… А мы, два остолопа, послушались! Как оно называется, это треклятое озеро? Остро…
— Островитинское, — сказал Сорока.
— И близнецы потом как белены объелись — в один голос завели волынку: мол, хотим домой, к папе и маме… В общем, из Москвы быстренько вернулись в Питер… А как у вас закончился отпуск?
— Ты знаешь, на редкость удачно, — не скрывая иронии, ответил Сорока. — Вы были для нас ложкой дегтя в бочке меда.
Глеб не нашелся что ответить и стал шарить по многочисленным карманам своей пижонской куртки, отыскивая наряд.
— Ерунда у меня получается, — деловитым тоном заговорил он. — На скорости сто километров начинается вибрация. Сначала маленько, потом все больше. Такое ощущение, что вот-вот машина на куски развалится. Трясется руль, рычаги, сиденья…
— Надо колеса балансировать, — сказал Сорока. — Сколько твоя прошла?
— Тысяч тридцать.
— Протектор стерся, нарушилась балансировка. Снимай скаты по одному и тащи в цех.
— Я? — удивился Глеб. — Уволь, пожалуйста, начальник!
Сорока взглянул на часы и сказал:
— Слесарь освободится через полчаса, тогда и займемся тобой.
Глеб что-то пробормотал себе под нос и исчез. А немного погодя Гайдышев, оставив на подъемнике машину, которую шприцевал, куда-то ушел. Появился он через несколько минут, катя перед собой по бетонному полу скат.
— Гайдышев, — остановил его Сорока. — Закончи профилактику машины, потом займешься балансировкой колес. Ленька блеснул на него из-под натянутого на лоб берета колючими глазами, но ничего не сказал: подкатил скат к балансировочному диску и стал его там закреплять. Миша Лунь бросил на Сороку насмешливый взгляд, ожидая, что будет дальше.
Сорока подошел к Гайдышеву. Тот уже закрепил колесо на диске и включил пуск. Скат бешено завращался, а на приборе далеко вправо отклонилась стрелка. Сорока выключил пульт.
И вот они стоят один напротив другого. Нахально глядя Сороке в глаза, Ленька снова нажал на кнопку. Сорока невозмутимо выключил.
— Не лезь в бутылку, Сорокин, — негромко произнес Гайдышев. — Это мой дружок. И он спешит. Могу я его выручить?
— Не в рабочее время, — отрезал Сорока. — У тебя машина на подъемнике. Совесть надо иметь.
— Не свалится, — сказал Гайдышев. — До чего дошло: приятелю помочь нельзя!
— Армейские порядочки! — ввернул Миша Лунь. Однако голос его прозвучал вполне миролюбиво. Миша старался теперь не задираться с Сорокой. Вот и сейчас вмешался лишь потому, что Ленька рядом. Дескать, ребята, я с вами. Чувствовалось, Миша тяготился своей зависимостью от дружков, что не укрылось от Сороки.
Сорока не уступил бы Гайдышеву, но одно дело, когда ты выступаешь от собственного имени и защищаешь свою личную точку зрения, а тут ты — старший смены. Не бог весть какое серьезное нарушение совершил Ленька. И вряд ли остальные рабочие будут на стороне Сороки. Многие поступают так же, как Гайдышев. Правда, стараются это сделать незаметно, во время перекура или обеда. Другой раз отпрашиваются на полчаса — мол, потом задержусь и отработаю.
Скрепя сердце Сорока решил уступить. Сегодня не тот случай, когда можно всерьез, как говорится, скрестить шпаги. Не стоит обострять отношения со слесарями в цехе. А на них уже многие посматривают. Делают вид, что заняты работой, а у самих ушки на макушке.
— Ступицы смазал? — кивнул Сорока на висевшую в воздухе машину.
Ленька, ожидавший скандала, растерялся.
— Правую переднюю не трогал, — помедлив, ответил он.
— Крепеж закончил? — наступал Сорока.
— Крышку картера надо подтянуть… и это…
— Что?
— Маятник слабовато затянут.
— Я закончу твою работу, — сказал Сорока, направляясь к подъемнику.
Гайдышев проводил его взглядом, потом повернулся к приятелю. И лицо у него было озадаченное. Миша Лунь подмигнул, — мол, наша взяла! — и, шлепая ладонями по протектору, стал все сильнее вращать переднее колесо машины.
Длинный Боб, внимательно наблюдавший за этой сценой из облицованной плиткой траншеи, где он проверял сходимость колес, кивнул Леньке — дескать, подойди!
Установив на обод свинцовые грузики, Гайдышев вытер руки о штанины, вразвалку подошел к Садовскому.
— Глеб мог бы и подождать, — негромко сказать тот. — Зачем по пустякам обостряешь отношения?
— Хочешь, чтобы он нам сел на шею и погонял? — огрызнулся тот.
— Не сядет… — сказал Борис. — Не допустим мы такого, дорогой Леня, можешь мне поверить!
— Я думал, он как танк попрет на меня…
— Я давно вам говорил, что он не дурак, — сказал Длинный Боб. — С ним надо ухо держать востро. А ты лезешь пн рожон!
— Зато ты всегда в сторонке отмалчиваешься, — упрекнул Ленька.
— А со стороны-то, друг мой Гайдышев, всегда виднее…
Уже после смены, когда они помылись и переоделись, Вася Билибин — они вместе вышли из проходной — сказал:
— Я думал, ты поставишь Гайдышева на место…
— А ты бы меня поддержал? — взглянул на него Сорока.
— Поддержал! — хмыкнул Вася. — Случается, и ко мне заглядывают дружки-приятели… Ведь не откажешь? — Он с хитринкой в глазах взглянул на Сороку: — А мне разрешил бы знакомого без очереди обслужить?
— Тебе бы — нет, — честно ответил Сорока.
— Ну вот видишь!
— Ты и не стал бы просить меня об этом, — продолжал Сорока.
— Пожалуй, ты прав, — подумав, согласился Вася.
— А вообще, мне трудно с ними воевать, — сказал Сорока. — Я еще не знаю, поддержат ли меня ребята.
— Электриком-то небось было спокойнее? — усмехнулся Билибин.
— На теплой печи еще спокойнее.
— Не лежал… — протянул Вася. — Я ведь ленинградец, в деревне не жил.
— На русской печке — рай, — улыбнулся Сорока. — Представляешь, зима, за окном вьюга-метель, деревья скрипят, а ты лежишь на овчине и слушаешь, как завывает в дымоходе… Пахнет нащепанной лучиной и луком. И еще горячим кирпичом.
— Дед жил в деревне, под Чудовом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92