Огромное синее озеро как-то странно качнулось сразу от берега к берегу, а затем стало вспухать, будто закипающее молоко в кастрюле. Высокие волны с вспенившимися гребнями вопреки здравому смыслу от обмелевших берегов побежали навстречу друг другу и встретились в центре озера. И в ту же секунду в жутком свисте ветра, будто джинн из бутылки, возник крутящийся смерч. Отклоняясь то в одну, то в другую сторону, он вздымался все выше и выше, пока не соприкоснулся разветвленным щупальцем с тучей. Послышался нарастающий грохот, будто столкнулись два железнодорожных состава.
Танцующий посередине озера смерч то приближался, то удалялся. В тот самый момент, когда смерч снова приблизился к ним, лодку сорвало с якоря, она стала бортом к волне, которая с силой ударила в нее, и в следующее мгновение Сорока и Алена очутились в кипящей воде. Оглушенные раскатами грома, они барахтались возле перевернутой лодки. Сорока первый опомнился и поплыл к Алене; она что-то кричала, но в свисте ветра и шуме раскачивающихся на берегу деревьев ее было не слышно.
— Обними меня за шею!.. — подплыв к ней, прокричал Сорока. Лицо возбужденное, ей показалось — он смеется.
А в него и правда будто бес вселился: хотелось орать песни, кричать, беспричинно смеяться. Лишь присутствие перепуганной Алены сдерживало его. Ему даже хотелось, чтобы смерч приблизился вплотную и он потрогал его рукой. И если бы не Алена, он сам поплыл бы к танцующему водяному столбу и прикоснулся.
— Поплыли к острову! — крикнул Сорока и, глядя ей в глаза, засмеялся. — Я такого еще никогда не видел… А ты?
Она плавала на одном месте и, будто не узнавая, смотрела на него. «Ненормальный! — с каким-то странным чувством думала она. — Мальчишка!» Рядом с ним она перестала бояться, страх ушел.
— Обними за шею… — говорил он.
— Вот еще, — сказала она. — Что я, плавать не умею?
И первой поплыла к острову. Он, будто дельфин, плескался рядом, весело фыркал, будто нечаянно коснулся рукой ее ног, но она сердито попросила не трогать ее. Гарик тоже никогда не упустит такой возможности: незаметно поднырнет под водой, схватит за ноги и не отпускает… Один раз, наглотавшись воды, перепуганная Алена закатила ему пощечину.
Водяной смерч так же быстро исчез, как и появился. Когда они вступили на Каменный остров, озеро уже успокоилось, солнце вовсю припекало, даже птицы пели. Лишь спешащее за горизонт съежившееся сизое облако да бледнеющее полудужие радуги, торчащее из леса, напоминали о буре.
Они навзничь растянулись на лужайке. На небе ни облака.
Туча увела их в необъятные дали за собой. Послушные, как цыплята, грозовые облака теперь не отстанут от нее.
— Пропало мое любимое платье, — вздохнула Алена. — Я его сама сшила.
— Моя новая рубашка… — эхом откликнулся Сорока. — Я ее купил перед отъездом сюда.
— Мои белые босоножки на платформе…
— Мои бедные драные кеды… правда, без платформы.
— Мой лещ…
— Леща не было, — заметил Сорока.
— Был, — возразила Алена. — Он клюнул как раз в тот момент, когда лодку развернуло.
— Почему лещ? Может быть, окунь.
— Нет, лещ!
— Или плотвица…
— Я говорю — лещ!
— Ну ладно, — уступил Сорока. — Пусть будет лещ…
— То-то… — рассмеялась Алена. — Лучше не спорь со мной!
После того что произошло на берегу, когда он сказал ей, что любит, между ними возникла какая-то неловкость. Сорока больше ни разу не повторил своих слов, он и так сделал почти невозможное: впервые в жизни признался в любви девушке. Потом, ворочаясь без сна на раскладушке, он снова и снова заново переживал всю ту сцену на берегу и мучительно краснел… Разве можно любимой говорить такие банальные слова: «Ты самая умная девушка на свете»? Или «самая красивая»?.. Откуда это у него: из книг или в кино услышал? Почему в таких отчаянных ситуациях люди глупеют?
Даже спасительная мысль, что влюбленные действительно глупеют, не утешала его.
Они рыбачили, купались, загорали вот так же, как сейчас, говорили о чем угодно, только не о любви… Хотя иногда Сорока ловил на себе вопрошающий взгляд девушки, будто она приглашала его к другому разговору, ждала от него совсем иных слов… Но переломить себя и говорить ей о своих чувствах он не мог. Так уж сложилась его жизнь, что больше приходилось скрывать свои чувства от посторонних, чем раскрывать… И с этим он ничего не мог поделать.
Его переполняла нежность к Алене. Там, у опрокинутой лодки, в кипящей воде, он почувствовал себя ее спасителем. И это чувство было сильным и радостным. Пусть он сам бы погиб, но ее спас. Забыв про раненую руку, он на себе дотащил бы ее до берега… Но Алена сама умела прекрасно плавать. И его помощь не потребовалась.
— Когда лодка опрокинулась, я очень испугалась, — будто читая его мысли, произнесла Алена. — А ты? — Она раскрыла глаза и, чуть повернув голову с растрепанными, еще не просохшими волосами, взглянула на него.
— Я тоже испугался, — ответил он.
— Почему же тогда смеялся?
— Наверное, со страху… — раздвинул он в улыбке обветренные губы.
Глядя на небо, Алена мысленно сравнивала Сороку и Бориса… Какое у него, Бориса, тогда лицо было! Когда он рулил прямо на Сороку… Жестокое, ноздри расширились, как у зверя… А синие, так понравившиеся ей глаза стали леденистыми, злыми.
И все-таки было что-то в Борисе и привлекательное. Его поведение говорит о том, что он привык довольно свободно обращаться с девушками. Держится с достоинством," уверенно. Такие не сомневаются в себе и не скрывают этого. Во взгляде его холодная властность… Алену и привлекал и отталкивал от себя этот парень. Насколько он умен, она ещз не смогла определить, слишком мало была с ним знакома. Вот сейчас, вспоминая все короткие встречи с ним, не может даже вспомнить ни одного серьезного, интересного разговора… так, пустая болтовня, какие-то намеки, общие слова…
И все же она не могла вот так взять и выбросить Бориса из головы. Нет-нет и думала о нем… Когда рядом не было Сороки… Вот он лежит на спине и, не щурясь, всматривается в небесную синь.
Ей вдруг захотелось, чтобы он ее поцеловал. Она осторожно высвободила руку из-под головы и вытянула ее вдоль своего тела, растопырила пальцы и кончиками прикоснулась к нему. Кожа у него горячая, прокалилась на солнце. Он сделал вид, что ничего не заметил, хотя веко его дернулось, а губы дрогнули, будто он хотел улыбнуться или что-то сказать. Алена провела пальцами по его руке выше запястья и затаилась: что он теперь сделает? Ресницы его затрепетали, в глазах что-то мелькнуло, он нащупал ее руку, взял в свою большую ладонь и тихонько сжал…
«Ну поцелуй же! — умоляла про себя Алена. — Слышишь, Тимофей!»
Наверное, он услышал, потому что сжал ее руку сильнее, прерывисто, будто ребенок, вздохнул и сжал веки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Танцующий посередине озера смерч то приближался, то удалялся. В тот самый момент, когда смерч снова приблизился к ним, лодку сорвало с якоря, она стала бортом к волне, которая с силой ударила в нее, и в следующее мгновение Сорока и Алена очутились в кипящей воде. Оглушенные раскатами грома, они барахтались возле перевернутой лодки. Сорока первый опомнился и поплыл к Алене; она что-то кричала, но в свисте ветра и шуме раскачивающихся на берегу деревьев ее было не слышно.
— Обними меня за шею!.. — подплыв к ней, прокричал Сорока. Лицо возбужденное, ей показалось — он смеется.
А в него и правда будто бес вселился: хотелось орать песни, кричать, беспричинно смеяться. Лишь присутствие перепуганной Алены сдерживало его. Ему даже хотелось, чтобы смерч приблизился вплотную и он потрогал его рукой. И если бы не Алена, он сам поплыл бы к танцующему водяному столбу и прикоснулся.
— Поплыли к острову! — крикнул Сорока и, глядя ей в глаза, засмеялся. — Я такого еще никогда не видел… А ты?
Она плавала на одном месте и, будто не узнавая, смотрела на него. «Ненормальный! — с каким-то странным чувством думала она. — Мальчишка!» Рядом с ним она перестала бояться, страх ушел.
— Обними за шею… — говорил он.
— Вот еще, — сказала она. — Что я, плавать не умею?
И первой поплыла к острову. Он, будто дельфин, плескался рядом, весело фыркал, будто нечаянно коснулся рукой ее ног, но она сердито попросила не трогать ее. Гарик тоже никогда не упустит такой возможности: незаметно поднырнет под водой, схватит за ноги и не отпускает… Один раз, наглотавшись воды, перепуганная Алена закатила ему пощечину.
Водяной смерч так же быстро исчез, как и появился. Когда они вступили на Каменный остров, озеро уже успокоилось, солнце вовсю припекало, даже птицы пели. Лишь спешащее за горизонт съежившееся сизое облако да бледнеющее полудужие радуги, торчащее из леса, напоминали о буре.
Они навзничь растянулись на лужайке. На небе ни облака.
Туча увела их в необъятные дали за собой. Послушные, как цыплята, грозовые облака теперь не отстанут от нее.
— Пропало мое любимое платье, — вздохнула Алена. — Я его сама сшила.
— Моя новая рубашка… — эхом откликнулся Сорока. — Я ее купил перед отъездом сюда.
— Мои белые босоножки на платформе…
— Мои бедные драные кеды… правда, без платформы.
— Мой лещ…
— Леща не было, — заметил Сорока.
— Был, — возразила Алена. — Он клюнул как раз в тот момент, когда лодку развернуло.
— Почему лещ? Может быть, окунь.
— Нет, лещ!
— Или плотвица…
— Я говорю — лещ!
— Ну ладно, — уступил Сорока. — Пусть будет лещ…
— То-то… — рассмеялась Алена. — Лучше не спорь со мной!
После того что произошло на берегу, когда он сказал ей, что любит, между ними возникла какая-то неловкость. Сорока больше ни разу не повторил своих слов, он и так сделал почти невозможное: впервые в жизни признался в любви девушке. Потом, ворочаясь без сна на раскладушке, он снова и снова заново переживал всю ту сцену на берегу и мучительно краснел… Разве можно любимой говорить такие банальные слова: «Ты самая умная девушка на свете»? Или «самая красивая»?.. Откуда это у него: из книг или в кино услышал? Почему в таких отчаянных ситуациях люди глупеют?
Даже спасительная мысль, что влюбленные действительно глупеют, не утешала его.
Они рыбачили, купались, загорали вот так же, как сейчас, говорили о чем угодно, только не о любви… Хотя иногда Сорока ловил на себе вопрошающий взгляд девушки, будто она приглашала его к другому разговору, ждала от него совсем иных слов… Но переломить себя и говорить ей о своих чувствах он не мог. Так уж сложилась его жизнь, что больше приходилось скрывать свои чувства от посторонних, чем раскрывать… И с этим он ничего не мог поделать.
Его переполняла нежность к Алене. Там, у опрокинутой лодки, в кипящей воде, он почувствовал себя ее спасителем. И это чувство было сильным и радостным. Пусть он сам бы погиб, но ее спас. Забыв про раненую руку, он на себе дотащил бы ее до берега… Но Алена сама умела прекрасно плавать. И его помощь не потребовалась.
— Когда лодка опрокинулась, я очень испугалась, — будто читая его мысли, произнесла Алена. — А ты? — Она раскрыла глаза и, чуть повернув голову с растрепанными, еще не просохшими волосами, взглянула на него.
— Я тоже испугался, — ответил он.
— Почему же тогда смеялся?
— Наверное, со страху… — раздвинул он в улыбке обветренные губы.
Глядя на небо, Алена мысленно сравнивала Сороку и Бориса… Какое у него, Бориса, тогда лицо было! Когда он рулил прямо на Сороку… Жестокое, ноздри расширились, как у зверя… А синие, так понравившиеся ей глаза стали леденистыми, злыми.
И все-таки было что-то в Борисе и привлекательное. Его поведение говорит о том, что он привык довольно свободно обращаться с девушками. Держится с достоинством," уверенно. Такие не сомневаются в себе и не скрывают этого. Во взгляде его холодная властность… Алену и привлекал и отталкивал от себя этот парень. Насколько он умен, она ещз не смогла определить, слишком мало была с ним знакома. Вот сейчас, вспоминая все короткие встречи с ним, не может даже вспомнить ни одного серьезного, интересного разговора… так, пустая болтовня, какие-то намеки, общие слова…
И все же она не могла вот так взять и выбросить Бориса из головы. Нет-нет и думала о нем… Когда рядом не было Сороки… Вот он лежит на спине и, не щурясь, всматривается в небесную синь.
Ей вдруг захотелось, чтобы он ее поцеловал. Она осторожно высвободила руку из-под головы и вытянула ее вдоль своего тела, растопырила пальцы и кончиками прикоснулась к нему. Кожа у него горячая, прокалилась на солнце. Он сделал вид, что ничего не заметил, хотя веко его дернулось, а губы дрогнули, будто он хотел улыбнуться или что-то сказать. Алена провела пальцами по его руке выше запястья и затаилась: что он теперь сделает? Ресницы его затрепетали, в глазах что-то мелькнуло, он нащупал ее руку, взял в свою большую ладонь и тихонько сжал…
«Ну поцелуй же! — умоляла про себя Алена. — Слышишь, Тимофей!»
Наверное, он услышал, потому что сжал ее руку сильнее, прерывисто, будто ребенок, вздохнул и сжал веки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92