— пожаловался Гаврила Петрович. — Сексуальными домогательствами мучает.
Врач понимающе кивнула и дала знак санитарам.
Здоровенные мужики, не перемолвившись ни единым словом, скинули с Синичкина одеяло, обнажив его огромные ноги.
— Переворачивайте! — скомандовала ординаторша, презрительно глянув на крошечные Володины гениталии.
Неизвестно, как в ее руках оказался шприц с чем-то желтым, но не успел Синичкин возразить, как его перевернули на живот, а игла клюнула сначала под лопатки, а потом в ягодицы поочередно.
— Переворачивайте обратно! Привяжите руки к кровати, а в рот кляп засуньте! — распорядилась докторша.
Через мгновение Синичкин лежал недвижимый с полотенцем во рту. По телу расходилась устрашающая боль.
— Отдыхайте спокойно, Гаврила Петрович! — улыбнулась врач на прощание.
Она ушла в сопровождении санитаров, а Синичкин застонал от жутких резей, корежащих его тело.
— Зря шумел, мужик! Тебя предупреждали по-порядочному!
Синичкин лишь промычал в ответ, а потом расстался с сознанием…
Очнулся Володя ночью. Пошевелил руками, находя их свободными. Изо рта не торчало несвежее полотенце, и дышалось хорошо. Тело, к радости участкового, не болело, а потому он подвигал спиной, почесываясь о матрас.
Мирно посапывал под открытым окном сосед-урка.
Привык, сволочь, к северу! Ишь, окно настежь распахнул. Это зимой-то!
В окно свежо и морозно дышала ночь. Огромный желтый месяц свисал мусульманином из-под небесного купола, заставляя Синичкина моргать. Володе почему-то захотелось заплакать. Но вовсе не от мучений, свалившихся на него внезапно, а от какого-то приподнятого чувства, захватившего душу целиком, до самых ее корешков.
Участковый сделал большой вдох всей грудью, и его тело, с огромными ногами, каждая по два центнера весом, потихонечку, словно наполняясь водородом, стало выскальзывать из-под одеяла, пока целиком не зависло над кроватью, совершенно нагое.
Я взлетел, — констатировал капитан милиции. — Я левитирую. А откуда я знаю такое слово — левитирую?..
Мысль Володина остановилась, все вопросы унялись, сложившись в правом полушарии до времени, и участковый Синичкин, словно дирижабль, выплыл в открытое окно навстречу пространству.
Его тело медленно вращалось вокруг собственной оси, как спутник, а потому он увидел в окне изумленную физиономию зека Гаврилы Петровича. От обалдения тот помахал уплывающему милиционеру рукой, а Володя, не помнящий зла, сказал про себя тихо: «Включить иллюминацию», — и тотчас засветился обеими ногами, словно лунным светом наполненный.
— Полный вперед! — шепотом проговорил Синичкин и поплыл над ночным городом.
Ах, как приятен ночной морозец, отмечал он. Как хорошо вот так вот плыть над городом и не быть никому и ничем обязанным. Вот прелесть невиданная этот полет!
Володя летел бесцельно, просто наслаждаясь своей легкостью, а потом он вспомнил о том, что отец, и заволновался по обязанности, впрочем, не слишком сильно, зная, что его Анна Карловна со всеми тяготами справится и вырастит ему хорошего сына.
Не успел он подумать о семействе, как вдруг узнал свое окно, на раму которого он в свое время собственноручно прибил термометр в виде птички колибри. Медленно вращаясь, Синичкин подплыл вплотную к окну и за-глянул в него — темное. Он рассмотрел спящую жену, а рядом с ней детскую кроватку.
Ай ты, как хорошо! — отметил про себя капитан. — Идиллия!..
Неожиданно в окне появилось лицо его сына. Оно вы-скочило так резко, что участковый перевернулся через голову, а потом засмотрелся на своего сына Семена Владимировича, улыбающегося, показывающего из-под алых губок беленькие зубки.
— А у мальчика уже волосики выросли, — отметил отец, помахал сыну на прощание, отлетел от дома в сторону и, подхваченный легким ветерком, полетел далее.
Он приплыл в центр города и в старом доме, в одиноко горящем окне, рассмотрел своего начальника майора Погосяна. Тот сидел за столом, уставленным бутылками из-под шампанского и остатками армянского ужина, в обществе какой-то женщины, которая была пьяна и одета в один бюстгальтер. Женщина, кривя ртом, то и дело засыпала, а Погосян дотягивался волосатой рукой до ее груди и будил зачем-то, хотя тоже был нетрезв очень и хотел заснуть.
— Здрасьте, товарищ майор! — поздоровался Володя через открытую форточку.
— А, это ты, Синичкин, — признал командир. — Летаешь?
— Летаю.
— А я, вот видишь, тут с женщиной!
— А я преступление раскрыл про убийство татарина.
— А мне докладывали, что ты напился и пистолет потерял!
— Врут, товарищ майор! Нападение на меня было. Я сознание потерял, а меня ограбил преступник. А главврач нашего госпиталя не любит меня, вот и сфальсифицировал экспертизу, что я пьян был. У меня же теперь ребеночек, а они меня с уголовником в одну палату сунули и сульфу колют. Это, надо вам сказать, очень больно!
— Непорядок! — мотнул головой Погосян. — Разберемся завтра же! Мы не позволим, чтобы нашего сотрудника третировали! Так что можешь лететь спокойно обратно в больницу, я сам лично тебя навещу!
— У нас там и Карапетян лежит! — вдруг вспомнил Синичкин.
— И его навестим…
Володя уже хотел было улетать, как майор Погосян поинтересовался, отчего у капитана ноги светятся.
— А я сам того не ведаю. Они отдельно от меня живут. И в них кто-то живет, зреет до срока!
— Понятно, — захлопал черными глазами командир и опять потянулся пальцами к груди клюющей носом бабы.
Володя развернулся и поплыл в обратную сторону. Он дышал морозом, но самому холодно не было, он даже, как пловец, зашевелил огромными ногами, а руки задвигались кролем.
— Легок на помине! — обрадовался Синичкин, увидев летящего навстречу лейтенанта Карапетяна. — Как дела?
Карапетян затормозил, открыл рот, и из него вывалился огромный лиловый язык.
С полметра, — подумал капитан. — Как у варана прямо.
— Говорить будешь! — подбодрил Володя. — Выглядишь хорошо! К Погосяну летишь?
Карапетян кивнул.
— Лучше его сейчас не трогать! С женщиной он. А завтра навестит нас! Полетели обратно!
Карапетян вновь кивнул, и они вдвоем, как добрые друзья, полетели восвояси.
Возле госпиталя они расцеловались, и каждый влетел в свое окно.
Синичкин отключил иллюминацию в ногах, вплыл под одеяло и заснул успокоенно.
Проснулся капитан оттого, что задыхался. Грязное полотенце глубоко влезло в горло, а привязанные к кровати руки не могли освободить рот и вдобавок затекли до синего цвета.
На кровати возле окна, освещенный утром, сидел по-турецки Гаврила Петрович и улыбался, глядя на мучения Синичкина.
— Ы-ы-ы! — промычал участковый от беспомощно-сти. — Ы! Ы! Ы!..
— Ну чего ты злишься? — поинтересовался зек. — Подумаешь, ночь с кляпом пролежал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Врач понимающе кивнула и дала знак санитарам.
Здоровенные мужики, не перемолвившись ни единым словом, скинули с Синичкина одеяло, обнажив его огромные ноги.
— Переворачивайте! — скомандовала ординаторша, презрительно глянув на крошечные Володины гениталии.
Неизвестно, как в ее руках оказался шприц с чем-то желтым, но не успел Синичкин возразить, как его перевернули на живот, а игла клюнула сначала под лопатки, а потом в ягодицы поочередно.
— Переворачивайте обратно! Привяжите руки к кровати, а в рот кляп засуньте! — распорядилась докторша.
Через мгновение Синичкин лежал недвижимый с полотенцем во рту. По телу расходилась устрашающая боль.
— Отдыхайте спокойно, Гаврила Петрович! — улыбнулась врач на прощание.
Она ушла в сопровождении санитаров, а Синичкин застонал от жутких резей, корежащих его тело.
— Зря шумел, мужик! Тебя предупреждали по-порядочному!
Синичкин лишь промычал в ответ, а потом расстался с сознанием…
Очнулся Володя ночью. Пошевелил руками, находя их свободными. Изо рта не торчало несвежее полотенце, и дышалось хорошо. Тело, к радости участкового, не болело, а потому он подвигал спиной, почесываясь о матрас.
Мирно посапывал под открытым окном сосед-урка.
Привык, сволочь, к северу! Ишь, окно настежь распахнул. Это зимой-то!
В окно свежо и морозно дышала ночь. Огромный желтый месяц свисал мусульманином из-под небесного купола, заставляя Синичкина моргать. Володе почему-то захотелось заплакать. Но вовсе не от мучений, свалившихся на него внезапно, а от какого-то приподнятого чувства, захватившего душу целиком, до самых ее корешков.
Участковый сделал большой вдох всей грудью, и его тело, с огромными ногами, каждая по два центнера весом, потихонечку, словно наполняясь водородом, стало выскальзывать из-под одеяла, пока целиком не зависло над кроватью, совершенно нагое.
Я взлетел, — констатировал капитан милиции. — Я левитирую. А откуда я знаю такое слово — левитирую?..
Мысль Володина остановилась, все вопросы унялись, сложившись в правом полушарии до времени, и участковый Синичкин, словно дирижабль, выплыл в открытое окно навстречу пространству.
Его тело медленно вращалось вокруг собственной оси, как спутник, а потому он увидел в окне изумленную физиономию зека Гаврилы Петровича. От обалдения тот помахал уплывающему милиционеру рукой, а Володя, не помнящий зла, сказал про себя тихо: «Включить иллюминацию», — и тотчас засветился обеими ногами, словно лунным светом наполненный.
— Полный вперед! — шепотом проговорил Синичкин и поплыл над ночным городом.
Ах, как приятен ночной морозец, отмечал он. Как хорошо вот так вот плыть над городом и не быть никому и ничем обязанным. Вот прелесть невиданная этот полет!
Володя летел бесцельно, просто наслаждаясь своей легкостью, а потом он вспомнил о том, что отец, и заволновался по обязанности, впрочем, не слишком сильно, зная, что его Анна Карловна со всеми тяготами справится и вырастит ему хорошего сына.
Не успел он подумать о семействе, как вдруг узнал свое окно, на раму которого он в свое время собственноручно прибил термометр в виде птички колибри. Медленно вращаясь, Синичкин подплыл вплотную к окну и за-глянул в него — темное. Он рассмотрел спящую жену, а рядом с ней детскую кроватку.
Ай ты, как хорошо! — отметил про себя капитан. — Идиллия!..
Неожиданно в окне появилось лицо его сына. Оно вы-скочило так резко, что участковый перевернулся через голову, а потом засмотрелся на своего сына Семена Владимировича, улыбающегося, показывающего из-под алых губок беленькие зубки.
— А у мальчика уже волосики выросли, — отметил отец, помахал сыну на прощание, отлетел от дома в сторону и, подхваченный легким ветерком, полетел далее.
Он приплыл в центр города и в старом доме, в одиноко горящем окне, рассмотрел своего начальника майора Погосяна. Тот сидел за столом, уставленным бутылками из-под шампанского и остатками армянского ужина, в обществе какой-то женщины, которая была пьяна и одета в один бюстгальтер. Женщина, кривя ртом, то и дело засыпала, а Погосян дотягивался волосатой рукой до ее груди и будил зачем-то, хотя тоже был нетрезв очень и хотел заснуть.
— Здрасьте, товарищ майор! — поздоровался Володя через открытую форточку.
— А, это ты, Синичкин, — признал командир. — Летаешь?
— Летаю.
— А я, вот видишь, тут с женщиной!
— А я преступление раскрыл про убийство татарина.
— А мне докладывали, что ты напился и пистолет потерял!
— Врут, товарищ майор! Нападение на меня было. Я сознание потерял, а меня ограбил преступник. А главврач нашего госпиталя не любит меня, вот и сфальсифицировал экспертизу, что я пьян был. У меня же теперь ребеночек, а они меня с уголовником в одну палату сунули и сульфу колют. Это, надо вам сказать, очень больно!
— Непорядок! — мотнул головой Погосян. — Разберемся завтра же! Мы не позволим, чтобы нашего сотрудника третировали! Так что можешь лететь спокойно обратно в больницу, я сам лично тебя навещу!
— У нас там и Карапетян лежит! — вдруг вспомнил Синичкин.
— И его навестим…
Володя уже хотел было улетать, как майор Погосян поинтересовался, отчего у капитана ноги светятся.
— А я сам того не ведаю. Они отдельно от меня живут. И в них кто-то живет, зреет до срока!
— Понятно, — захлопал черными глазами командир и опять потянулся пальцами к груди клюющей носом бабы.
Володя развернулся и поплыл в обратную сторону. Он дышал морозом, но самому холодно не было, он даже, как пловец, зашевелил огромными ногами, а руки задвигались кролем.
— Легок на помине! — обрадовался Синичкин, увидев летящего навстречу лейтенанта Карапетяна. — Как дела?
Карапетян затормозил, открыл рот, и из него вывалился огромный лиловый язык.
С полметра, — подумал капитан. — Как у варана прямо.
— Говорить будешь! — подбодрил Володя. — Выглядишь хорошо! К Погосяну летишь?
Карапетян кивнул.
— Лучше его сейчас не трогать! С женщиной он. А завтра навестит нас! Полетели обратно!
Карапетян вновь кивнул, и они вдвоем, как добрые друзья, полетели восвояси.
Возле госпиталя они расцеловались, и каждый влетел в свое окно.
Синичкин отключил иллюминацию в ногах, вплыл под одеяло и заснул успокоенно.
Проснулся капитан оттого, что задыхался. Грязное полотенце глубоко влезло в горло, а привязанные к кровати руки не могли освободить рот и вдобавок затекли до синего цвета.
На кровати возле окна, освещенный утром, сидел по-турецки Гаврила Петрович и улыбался, глядя на мучения Синичкина.
— Ы-ы-ы! — промычал участковый от беспомощно-сти. — Ы! Ы! Ы!..
— Ну чего ты злишься? — поинтересовался зек. — Подумаешь, ночь с кляпом пролежал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92