Почему-то старому грузину захотелось швырнуть в голову мальчишки разводным ключом, но, сдержавшись, он лишь сказал, что наволочку можно было не портить. Еще он подумал, что жена притащила в дом отпрыска какого-то япошки и что только японца в их семье не хватало. Старый Дато был уверен, что оторванный кран — дело рук Батыя, но как он, такой малыш, сумел проделать этакое, что и взрослому мужчине не под силу!
— Ты — воин! — вдруг произнес Батый возвышенно.
— Я — слесарь, — ответил грузин, уловив в голосе мальчишки издевку.
— Да, ты слесарь, а я — воин!
Дато хмыкнул.
— Завтра я буду в кондициях! — добавил Батый.
Грузин не понял, что такое быть «в кондициях», но переспрашивать приемыша не хотелось, и он просто принялся вычерпывать с пола затопленной кухни воду…
Что затопило квартиру, Кузьминична узнала уже на подходе к дому. Она ловила на себе сожалеющие взгляды соседей и слышала, что ремонт двух квартир обойдется им с мужем в копеечку! А где она, повариха и нянька Детского дома, возьмет эту копеечку?!.
Несколько часов понадобилось Кузьминичне, чтобы убрать с пола кухни воду. То и дело во входную дверь просовывалась соседская голова с нижнего этажа и сообщала, что штукатурка обвалилась повсеместно. Затем голова сообщила примерную сумму ущерба, которая равнялась почти двум годовым зарплатам Дато и Кузьминичны. Когда же голова заявила, что ошиблась в расчетах и ремонтные работы обойдутся на пару тысяч дороже, Дато не выдержал и метнул в физиономию соседа гайкой на двенадцать, попал страдальцу в лоб, чему был несказанно рад.
Визг пронесся по всему дому, и сосед бросился в свою квартиру звонить по телефону в органы охраны общественного порядка.
Через пять минут на место происшествия прибыл прапорщик Зубов и принялся лениво разбирать ситуацию.
— Мало того, что квартиру мне порушили, так еще и травму нанесли! — верещала голова, указывая на лиловую шишку, торчащую изо лба. — Увечье, можно сказать, непоправимое!
— Виноват я, — согласился Дато, склонив седую голову.
— Что же это вы! — пожурил Зубов, сплевывая семечковую кожуру. — Пожилой человек, а хулиганите!
Здесь пришлось вступить Кузьминичне, которая поведала милиционеру о сумме, требуемой пострадавшим от потопа.
— Сколько?!! — вскричал Зубов. Его рука дрогнула, и из нее посыпались тыквенные семена.
Повариха повторила.
— Ах ты гнида! — почернел лицом Зубов. — Да я тебя сейчас пристрелю, как собаку! На чужом горе наживаться!
Прапорщик потянулся за пистолетом, но голова, сориентировавшись в обстановке мгновенно, ретировалась и кричала с лестницы, что, может, в расчеты и вкралась досадная ошибка, но то дело неумышленное, а, следовательно, простительное!
— Чтобы я твоей хари здесь больше не наблюдал! — прокричал вслед Зубов и тотчас успокоился. — Армянин? — спросил он ласково Дато.
— Грузин.
— Понятно. Как же это?
Зубов обвел взглядом испорченную кухню.
— Да сам не понимаю! — посетовал грузин. — Вот, глядите! — он указал пальцем на рваный металл. — Как его так прорвало?
— Да-а, — согласился Зубов. — Невиданно!.. Может, давление какое в трубе?
— Да что вы! — отмахнулся Дато. — Какое давление! Я слесарем работаю, про трубы все знаю! Тут как будто трактором дернули!
— Да, дела!.. Ну, похоже, я здесь больше не нужен?
— Похоже, что да.
— Спасибо вам, — поблагодарила Кузьминична.
— За что же? — удивился Зубов, которому по работе «спасибо» сказали, кажется, впервые.
— Вы нас приехали карать, а вышло все наоборот. Помогли!
— Не радуйтесь больно, — уже в дверях предупредил Зубов. — Эта лиловая харя адвокатов еще найдет! А уж они вас как липку обдерут! Я эту категорию знаю!..
С грехом пополам воду убрали. За всеми перипетиями наблюдал Батый, безучастный к происшедшему.
— Есть, — потребовал он.
— Сейчас-сейчас! — засуетилась Кузьминична и выложила из сумки на стол килограмм говяжьего фарша.
Батый оживился, резво подошел к столу и, прислонив нос к самой упаковке, втянул в себя запах.
В этот момент с ним что-то произошло. Он сорвал упаковочную бумагу и стал горстями черпать прокрученное мясо и засовывать его себе в рот. Он поглощал пищу жадно, чавкая и пуская слюну, как голодная зверюга, пока от полуфабриката не осталось и следа.
Дато и Кузьминична наблюдали эту картину зачарованно, можно даже сказать, будто под гипнозом, словно в клетке с тигром находились.
— А-а-а… — удовлетворенно выдохнул Батый и утер окровавленный рот рукой. — Еще есть что?
— Может быть, хлебушка? — вышла из оцепенения повариха.
Батый сморщился, словно перед ним лимон ели.
— Колбаса есть, — неуверенно сообщила Кузьминична.
— Давай.
Колбасу он сожрал еще быстрее, чем фарш.
Дато, глядя на это поглощение пищи, шепнул на ухо жене, что испытывает непреодолимое желание убить звереныша.
Пожилая женщина перекрестилась и зашептала в ответ: «Что ты, что ты!..»
Обожравшись, Батый отвалился от стола и обвел взглядом присутствующих.
— Мама! — неожиданно произнес он с нежностью.
Но был в этой нежности оттенок опьяненности, одурманенности — в общем, такого состояния, которое позволяет вдруг сказать то, что не одурманенным никогда не произнесешь.
Это уловил старый Дато, и все нутро его сжалось.
Кузьминична же была тронута до слез. Она рванулась к ребенку и обняла его крепко, пачкаясь следами фарша.
— Сыночек мой, дорогой! — пела она, а Батыю, уложившему голову ей на плечо, вдруг нестерпимо захотелось откусить старухе дряблое ухо с дешевой сережкой.
Он перетерпел все ласки и был уложен в мягкую постель.
На ночь Кузьминична рассказала ему сказку про Трех богатырей, про их подвиги и невиданную силу, на что Батый открыл один глаз и презрительно скривил рот.
— И откуда сила-то у них такая? — поинтересовался он.
— От земли русской! — ответила повариха. — Откуда же еще!
— Я, пожалуй, посильней буду! — прикинул подросток.
— Конечно, конечно! — улыбнулась Кузьминична. — Ты самый сильный!..
Он заснул и всю ночь рос, как в русских сказках — не по дням, а по часам, так что к утру весь его организм вытянулся до взрослого, мышцы налились редким сплавом силы и выносливости. Под носом проклюнулись редкие усики, а подбородок пустил пяток волосков, черных и завитых.
К тому времени, как он поднялся с кровати, Дато уже отправился починять всевозможные краны и прочищать засоры. Кузьминичне сегодня было во вторую смену, а потому она с раннего утра возилась на кухне, приготовляя Батыю завтрак с жареным мясом.
Он появился перед нею голый, весь сочленение мышц, с короткими мощными ногами и неприкрытым естеством.
— Ой! — вскрикнула Кузьминична. — Как ты вырос!
Старуху, все ее существо, охватил страх. Она, словно кролик на удава, уставилась в черные злые глаза Батыя, и все боязней становилось ей, но оторваться от азиатского взгляда не было мочи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92