Но, несмотря на то
что это заключение о человеческом невежестве является результатом самого
тщательного исследования данного предмета, люди весьма расположены верить в
то, что они глубже проникают в силы природы и постигают нечто вроде
необходимой связи между причиной и действием. Когда они затем обращаются к
рассмотрению операций своего собственного ума и не чувствуют подобной связи
между мотивом и поступком, они склоняются к предположению, что есть разница
между теми действиями, которые производятся материальными силами, и теми,
которые вызываются мышлением и разумом. Но, убедившись в том, что мы ничего
не знаем о какой бы то ни было причинности, кроме постоянного соединения
объектов и последующего заключения нашего ума об одном объекте на основании
другого, и обнаружив, что эти два условия, по общему признанию,
наличествуют в волевых актах, мы легче придем к тому, чтобы приписать
подобную же необходимость всем причинам вообще. И хотя это рассуждение,
приписывающее необходимость решениям воли, находится, быть может, в
противоречии с системами многих философов, мы, поразмыслив, найдем, что
последние расходятся с нами только на словах, а не на деле. Необходимость в
том смысле, как она здесь понимается, еще никогда не отрицал, да и никогда,
думаю я, не может отрицать, ни один философ. Можно разве только утверждать,
что наш ум способен постичь в действиях материи более глубокую связь между
причиной и действием, связь, не имеющую места в волевых актах разумных
существ; но так это или нет, может выясниться только при дальнейшем
исследовании, и философы, утверждающие это, должны подкрепить свое
утверждение, определив или описав эту необходимость и указав ее в действиях
материальных причин.
В самом деле, начиная с рассмотрения душевных способностей, влияния ума и
действий воли, люди, по-видимому, приступают к вопросу о свободе и
необходимости не с того конца. Пусть они сперва обсудят более простой
вопрос, а именно вопрос о действиях тел и бесчувственной, неразумной
материи, и проверят, могут ли они составить себе в данном случае какую-либо
иную идею о причинности и необходимости, кроме идеи постоянного соединения
объектов и следующего затем заключения ума об одном объекте на основании
другого. Если же эти условия в действительности составляют все содержание
той необходимости, которую мы приписываем материи, и если они, по всеобщему
признанию, наличествуют и в операциях ума, спору приходит конец или по
крайней мере его следует отныне признать чисто словесным. Но пока мы без
достаточного размышления предполагаем, что имеем более глубокую идею о
необходимости и причинности в действиях внешних объектов, и в то же время
не можем найти в наших волевых актах ничего, кроме указанных условий, у нас
нет возможности прийти к какому-либо определенному решению вопроса, коль
скоро мы основываемся на столь ошибочном предположении. Единственное
средство выйти из заблуждения состоит в том, чтобы подняться выше,
исследовать узкие границы науки в ее приложении к материальным причинам и
убедиться, что нам известны относительно последних только упомянутые выше
постоянное соединение и заключение. Быть может, мы найдем некоторую
трудность в ограничении человеческого познания такими узкими пределами, но
впоследствии, прилагая это учение к волевым актам, мы не встретимся уже с
каким-либо затруднением. Поскольку очевидно, что волевые акты находятся в
правильной связи с мотивами, условиями и характерами, и поскольку мы всегда
заключаем от одних к другим, мы должны признать и на словах ту
необходимость, которую признаем в каждом своем житейском размышлении, на
каждом шагу, в каждом поступке*.
* Преобладание доктрины свободы может быть объяснено и другой причиной, а
именно ложным ощущением или же кажущимся переживанием свободы, или
безразличия, во многих наших поступках. Необходимость всякого действия как
материи, так и духа есть, собственно говоря, качество, присущее не
действующей причине, а мыслящему, или разумному, существу, рассматривающему
это действие; необходимость эта состоит исключительно в принуждении его
мышления к тому, чтобы заключать о существовании данного действия на
основании некоторых предшествующих объектов; точно так же свобода,
противополагаемая необходимости, есть не что иное, как отсутствие такого
принуждения, некоторое колебание, безразличие, которое мы чувствуем, когда
переходим или же не переходим от идеи одного объекта к идее следующего за
ним. Далее, можно отметить, что, хотя, размышляя о человеческих поступках,
мы редко чувствуем подобное колебание или безразличие, мы обычно можем
вывести их с достаточной степенью достоверности из мотивов и склонностей
действующего лица; кроме того, часто случается, что при совершении самих
поступков мы ощущаем нечто подобное; а так как все сходные объекты очень
легко смешать один с другим, то этот факт часто. использовали как
демонстративное и даже интуитивное доказательство человеческой свободы. Мы
чувствуем, что в большинстве случаев наши действия подчинены нашей воле, и
воображаем, будто чувствуем, что сама воля не подчинена ничему; ибо если
кто-либо, отрицая это, побуждает нас испытать свою волю, то мы чувствуем,
что она легко движется в разных направлениях и порождает представление о
себе (или слабое хотение (velleity), как его называют в [философских]
школах) даже там, где решения не было. Мы уверяем себя, что это
представление, или слабое движение, могло бы и в то время перейти в
действие, ибо, если кто станет отрицать это, мы увидим при вторичном опыте,
что в настоящее время данный переход возможен; но мы не принимаем в расчет
того, что своеобразное желание проявить свободу становится здесь мотивом
наших действий. Несомненно, что, сколько бы мы ни воображали, будто
чувствуем в себе свободу, посторонний наблюдатель обычно может заключить о
наших действиях на основании наших мотивов и характера, и даже если он не
сможет этого сделать, он все-таки придет к заключению, что вообще мог бы,
если бы был вполне знаком с нашим положением и нашим темпераментом, с
самыми скрытыми пружинами нашего душевного склада и характера. А в этом-то
и заключается сущность необходимости согласно вышеизложенному учению.
Но пойдем далее в своей попытке примирения [разных сторон] в связи с
вопросом о свободе и необходимости - самым спорным вопросом в метафизике,
самой спорной из наук; потребуется немного слов для доказательства того,
что все люди всегда были согласны относительно доктрины свободы так же, как
и относительно доктрины необходимости, и что весь спор и в данном случае
был до сих пор чисто словесным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
что это заключение о человеческом невежестве является результатом самого
тщательного исследования данного предмета, люди весьма расположены верить в
то, что они глубже проникают в силы природы и постигают нечто вроде
необходимой связи между причиной и действием. Когда они затем обращаются к
рассмотрению операций своего собственного ума и не чувствуют подобной связи
между мотивом и поступком, они склоняются к предположению, что есть разница
между теми действиями, которые производятся материальными силами, и теми,
которые вызываются мышлением и разумом. Но, убедившись в том, что мы ничего
не знаем о какой бы то ни было причинности, кроме постоянного соединения
объектов и последующего заключения нашего ума об одном объекте на основании
другого, и обнаружив, что эти два условия, по общему признанию,
наличествуют в волевых актах, мы легче придем к тому, чтобы приписать
подобную же необходимость всем причинам вообще. И хотя это рассуждение,
приписывающее необходимость решениям воли, находится, быть может, в
противоречии с системами многих философов, мы, поразмыслив, найдем, что
последние расходятся с нами только на словах, а не на деле. Необходимость в
том смысле, как она здесь понимается, еще никогда не отрицал, да и никогда,
думаю я, не может отрицать, ни один философ. Можно разве только утверждать,
что наш ум способен постичь в действиях материи более глубокую связь между
причиной и действием, связь, не имеющую места в волевых актах разумных
существ; но так это или нет, может выясниться только при дальнейшем
исследовании, и философы, утверждающие это, должны подкрепить свое
утверждение, определив или описав эту необходимость и указав ее в действиях
материальных причин.
В самом деле, начиная с рассмотрения душевных способностей, влияния ума и
действий воли, люди, по-видимому, приступают к вопросу о свободе и
необходимости не с того конца. Пусть они сперва обсудят более простой
вопрос, а именно вопрос о действиях тел и бесчувственной, неразумной
материи, и проверят, могут ли они составить себе в данном случае какую-либо
иную идею о причинности и необходимости, кроме идеи постоянного соединения
объектов и следующего затем заключения ума об одном объекте на основании
другого. Если же эти условия в действительности составляют все содержание
той необходимости, которую мы приписываем материи, и если они, по всеобщему
признанию, наличествуют и в операциях ума, спору приходит конец или по
крайней мере его следует отныне признать чисто словесным. Но пока мы без
достаточного размышления предполагаем, что имеем более глубокую идею о
необходимости и причинности в действиях внешних объектов, и в то же время
не можем найти в наших волевых актах ничего, кроме указанных условий, у нас
нет возможности прийти к какому-либо определенному решению вопроса, коль
скоро мы основываемся на столь ошибочном предположении. Единственное
средство выйти из заблуждения состоит в том, чтобы подняться выше,
исследовать узкие границы науки в ее приложении к материальным причинам и
убедиться, что нам известны относительно последних только упомянутые выше
постоянное соединение и заключение. Быть может, мы найдем некоторую
трудность в ограничении человеческого познания такими узкими пределами, но
впоследствии, прилагая это учение к волевым актам, мы не встретимся уже с
каким-либо затруднением. Поскольку очевидно, что волевые акты находятся в
правильной связи с мотивами, условиями и характерами, и поскольку мы всегда
заключаем от одних к другим, мы должны признать и на словах ту
необходимость, которую признаем в каждом своем житейском размышлении, на
каждом шагу, в каждом поступке*.
* Преобладание доктрины свободы может быть объяснено и другой причиной, а
именно ложным ощущением или же кажущимся переживанием свободы, или
безразличия, во многих наших поступках. Необходимость всякого действия как
материи, так и духа есть, собственно говоря, качество, присущее не
действующей причине, а мыслящему, или разумному, существу, рассматривающему
это действие; необходимость эта состоит исключительно в принуждении его
мышления к тому, чтобы заключать о существовании данного действия на
основании некоторых предшествующих объектов; точно так же свобода,
противополагаемая необходимости, есть не что иное, как отсутствие такого
принуждения, некоторое колебание, безразличие, которое мы чувствуем, когда
переходим или же не переходим от идеи одного объекта к идее следующего за
ним. Далее, можно отметить, что, хотя, размышляя о человеческих поступках,
мы редко чувствуем подобное колебание или безразличие, мы обычно можем
вывести их с достаточной степенью достоверности из мотивов и склонностей
действующего лица; кроме того, часто случается, что при совершении самих
поступков мы ощущаем нечто подобное; а так как все сходные объекты очень
легко смешать один с другим, то этот факт часто. использовали как
демонстративное и даже интуитивное доказательство человеческой свободы. Мы
чувствуем, что в большинстве случаев наши действия подчинены нашей воле, и
воображаем, будто чувствуем, что сама воля не подчинена ничему; ибо если
кто-либо, отрицая это, побуждает нас испытать свою волю, то мы чувствуем,
что она легко движется в разных направлениях и порождает представление о
себе (или слабое хотение (velleity), как его называют в [философских]
школах) даже там, где решения не было. Мы уверяем себя, что это
представление, или слабое движение, могло бы и в то время перейти в
действие, ибо, если кто станет отрицать это, мы увидим при вторичном опыте,
что в настоящее время данный переход возможен; но мы не принимаем в расчет
того, что своеобразное желание проявить свободу становится здесь мотивом
наших действий. Несомненно, что, сколько бы мы ни воображали, будто
чувствуем в себе свободу, посторонний наблюдатель обычно может заключить о
наших действиях на основании наших мотивов и характера, и даже если он не
сможет этого сделать, он все-таки придет к заключению, что вообще мог бы,
если бы был вполне знаком с нашим положением и нашим темпераментом, с
самыми скрытыми пружинами нашего душевного склада и характера. А в этом-то
и заключается сущность необходимости согласно вышеизложенному учению.
Но пойдем далее в своей попытке примирения [разных сторон] в связи с
вопросом о свободе и необходимости - самым спорным вопросом в метафизике,
самой спорной из наук; потребуется немного слов для доказательства того,
что все люди всегда были согласны относительно доктрины свободы так же, как
и относительно доктрины необходимости, и что весь спор и в данном случае
был до сих пор чисто словесным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51