Томас Ребане довольно быстро освоился и даже галантно поклонился, как бы благодаря за внимание, вовсе не заслуженное его скромной персоной.
— Господа журналисты, можете задавать вопросы! — разрешил Кыпс.
Первым оказался корреспондент газеты «Эстония».
— Черт побери, Томас! — сказал он. — Я знаю тебя больше десяти лет — с тех пор, как тебя вышибли с истфака Тартуского университета. Но даже и не подозревал, что ты внук национального героя Эстонии. Почему ты молчал?
— Да я и сам не знал, — ответил Томас. — Мне сказали об этом всего две недели назад.
— Кто тебе об этом сказал?
— Ну, те, кто меня нашли.
— А конкретно? Или это секрет?
— Да нет. Господин Юрген Янсен.
Член политсовета национал-патриотов, которого Кыпс представил как одного из главных спонсоров, приблизился к микрофонам и уверенным жестом руки попросил внимания:
— Позвольте мне дать пояснения. Да, действительно всего две недели назад я сообщил Томасу, что он является внуком Альфонса Ребане. Но знали мы об этом давно. Просто не было документов, которые подтверждали бы это с полной достоверностью. Альфонс Ребане был для коммунистов злейшим врагом. Поэтому родители Томаса тщательно скрывали это опасное для них родство. По вполне понятным причинам не афишировал его и Альфонс Ребане. Что же касается вашего не слишком тактичного замечания о том, что Томаса Ребане «вышибли» с исторического факультета, то тут есть и другое объяснение. Он сам ушел из университета, так как чувствовал интуитивное неприятие той идеологизированной лжи, которая в советские времена выдавалась за историю. Не так ли, Томас?
— Да, конечно, — покивал Томас. — Если честно, вышибли меня за прогулы. Но историю я действительно никогда не любил. Клио никогда не относилась к числу любимых мной муз.
— А с каких пор ты художник? — не унимался корреспондент «Эстонии». — Об этом ты тоже узнал всего две недели назад?
Томас обиделся. Из кармана плаща он извлек журнал с яркой глянцевой обложкой и продемонстрировал его публике:
— Это журнал «Дойче арт». Месяц назад в мюнхенском музее «Новая пинакотека» проходила выставка современного искусства из частных коллекций. А «Новая пинакотека» — это, кто не знает, как Эрмитаж. На выставке была и моя картина, я назвал ее «Композиция номер шесть». Она была отмечена в статье одного из самых известных немецких искусствоведов доктора Фишера. Так что можешь засунуть свою иронию... В общем, ты знаешь, куда ее засунуть.
Ответ Томаса вызвал одобрительные смешки в публике.
— Ты — в «Новой пинакотеке»? — поразился настырный корреспондент. — Что же написал о твоей картине доктор Фишер?
— Пожалуйста, могу прочитать. — Томас раскрыл журнал и нашел нужное место. — «Композиция номер шесть» молодого эстонского художника Томаса Ребане — это похмелье красок, обнаженный примитивизм, вызывающий, наглый, исполненный такого равнодушия и даже отвращения к зрителю, что картина невольно обращает на себя внимание".
— И что это значит? — озадаченно спросил журналист.
— Что?
— То, что написал о твоей картине доктор Фишер.
— А! Ну, это типа того, что я выразил свое отношение к этому, как его... В общем, к советской власти.
— Прекрасно, Томас Ребане! — заявил корреспондент «Ээсти курьер». — Прекрасный ответ! Вы помните своего знаменитого деда?
— Увы, нет, — ответил Томас. — Я его никогда не видел.
— Но вы ощущали его присутствие в своей судьбе?
— Я? Да, конечно. А как же? Иногда ощущал. Но каким-то странным, даже мистическим образом. Словно кто-то предостерегал меня от одних поступков и поощрал к другим. Должен признаться, я не всегда следовал этим советам. И потому совершал ошибки, которых вполне мог избежать. Но я же не знал, кто дает мне эти советы.
— Альфонс Ребане был непримиримым борцом против коммунистического режима. Вы разделяете политические взгляды своего деда?
— Как же их можно не разделять? — удивился Томас. — Сейчас все стали антикоммунистами. Даже коммунисты.
— Господа, разрешите мне закончить на этом пресс-конференцию, — объявил Кыпс. — Благодарю всех. Благодарю Томаса Ребане за откровенность его ответов. Объявляется перерыв. После него желающие смогут присутствовать на репетиции одного из центральных эпизодов будущего фильма. Реальные киносъемки — процесс кропотливый и для постороннего наблюдателя попросту скучный. Но мне хотелось бы дать вам представление о фильме, поэтому я проведу так называемый мастер-класс. Артистов и режиссерскую группу прошу не расходиться. Еще раз, господа, спасибо за внимание!
Толпа потекла под навес к заскучавшим официантам, солидные гости неторопливо спускались с подмостков, на ходу обмениваясь впечатлениями о пресс-конференции. Говорили в основном по-эстонски. Лишь однажды мое ухо уловило русскую речь. К Томасу Ребане, сошедшему с трибуны в сопровождении национал-патриота Янсена, подошел квадратный спонсор, заявивший в начале пресс-конференции, что он эстонец и этим, блин, все сказано, и проговорил со странным выражением, с эдакой смесью удивления, уважения и пренебрежения:
— Ну ты даешь, Фитиль! Внук Альфонса Ребане! Никогда бы не подумал.
— И тебе, Краб, придется с этим считаться, — не без вызова ответил потомок эсэсовца.
— Никаких «фитилей», Анвельт, — приказал национал-патриот. — И никаких «никогда бы не подумал». Никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах. Ясно?
— Вник. Проехали Фитиля. Господин Ребане. А просто Томасом я могу тебя называть?
— Можешь. Кстати, Краб, у тебя зависли мои десять штук баксов. Закинь мне их. Счетчик я включать не буду, но советую не тянуть.
— Какие десять штук? — возмутился квадратный Анвельт. — Я твоих бабок в глаза не видел!
Томас Ребане обернулся к Янсену:
— Значит, это вы должны мне мои десять тысяч?
— Свободны, Анвельт, — сухо кивнул национал-патриот. А когда тот отошел, резко посоветовал Томасу:
— Не забывайтесь, молодой человек. Если бы не я, вы никогда не узнали бы, что являетесь внуком Альфонса Ребане.
— Но я узнал. А теперь узнали все. И вам тоже придется с этим считаться. Я хочу получить свои бабки. Мне не нравится, когда они лежат в чужом кармане.
— Да отдаст он вам ваши жалкие баксы, отдаст! — раздраженно бросил Янсен.
— Другой разговор, — с удовлетворением констатировал внук национального героя. — А теперь я бы чего-нибудь выпил. Чего-нибудь невульгарного, соответствующего человеку моего положения.
— Обойдетесь! — прикрикнул национал-патриот. — Не забывайте, что вы под домашним арестом. А в условия домашнего ареста входит сухой закон. Пойдемте, мы должны присутствовать на мастер-классе.
— Хоть сценарий дали бы почитать, — сказал Томас. — А то меня будут спрашивать о подвиге дедули, а что я могу сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Господа журналисты, можете задавать вопросы! — разрешил Кыпс.
Первым оказался корреспондент газеты «Эстония».
— Черт побери, Томас! — сказал он. — Я знаю тебя больше десяти лет — с тех пор, как тебя вышибли с истфака Тартуского университета. Но даже и не подозревал, что ты внук национального героя Эстонии. Почему ты молчал?
— Да я и сам не знал, — ответил Томас. — Мне сказали об этом всего две недели назад.
— Кто тебе об этом сказал?
— Ну, те, кто меня нашли.
— А конкретно? Или это секрет?
— Да нет. Господин Юрген Янсен.
Член политсовета национал-патриотов, которого Кыпс представил как одного из главных спонсоров, приблизился к микрофонам и уверенным жестом руки попросил внимания:
— Позвольте мне дать пояснения. Да, действительно всего две недели назад я сообщил Томасу, что он является внуком Альфонса Ребане. Но знали мы об этом давно. Просто не было документов, которые подтверждали бы это с полной достоверностью. Альфонс Ребане был для коммунистов злейшим врагом. Поэтому родители Томаса тщательно скрывали это опасное для них родство. По вполне понятным причинам не афишировал его и Альфонс Ребане. Что же касается вашего не слишком тактичного замечания о том, что Томаса Ребане «вышибли» с исторического факультета, то тут есть и другое объяснение. Он сам ушел из университета, так как чувствовал интуитивное неприятие той идеологизированной лжи, которая в советские времена выдавалась за историю. Не так ли, Томас?
— Да, конечно, — покивал Томас. — Если честно, вышибли меня за прогулы. Но историю я действительно никогда не любил. Клио никогда не относилась к числу любимых мной муз.
— А с каких пор ты художник? — не унимался корреспондент «Эстонии». — Об этом ты тоже узнал всего две недели назад?
Томас обиделся. Из кармана плаща он извлек журнал с яркой глянцевой обложкой и продемонстрировал его публике:
— Это журнал «Дойче арт». Месяц назад в мюнхенском музее «Новая пинакотека» проходила выставка современного искусства из частных коллекций. А «Новая пинакотека» — это, кто не знает, как Эрмитаж. На выставке была и моя картина, я назвал ее «Композиция номер шесть». Она была отмечена в статье одного из самых известных немецких искусствоведов доктора Фишера. Так что можешь засунуть свою иронию... В общем, ты знаешь, куда ее засунуть.
Ответ Томаса вызвал одобрительные смешки в публике.
— Ты — в «Новой пинакотеке»? — поразился настырный корреспондент. — Что же написал о твоей картине доктор Фишер?
— Пожалуйста, могу прочитать. — Томас раскрыл журнал и нашел нужное место. — «Композиция номер шесть» молодого эстонского художника Томаса Ребане — это похмелье красок, обнаженный примитивизм, вызывающий, наглый, исполненный такого равнодушия и даже отвращения к зрителю, что картина невольно обращает на себя внимание".
— И что это значит? — озадаченно спросил журналист.
— Что?
— То, что написал о твоей картине доктор Фишер.
— А! Ну, это типа того, что я выразил свое отношение к этому, как его... В общем, к советской власти.
— Прекрасно, Томас Ребане! — заявил корреспондент «Ээсти курьер». — Прекрасный ответ! Вы помните своего знаменитого деда?
— Увы, нет, — ответил Томас. — Я его никогда не видел.
— Но вы ощущали его присутствие в своей судьбе?
— Я? Да, конечно. А как же? Иногда ощущал. Но каким-то странным, даже мистическим образом. Словно кто-то предостерегал меня от одних поступков и поощрал к другим. Должен признаться, я не всегда следовал этим советам. И потому совершал ошибки, которых вполне мог избежать. Но я же не знал, кто дает мне эти советы.
— Альфонс Ребане был непримиримым борцом против коммунистического режима. Вы разделяете политические взгляды своего деда?
— Как же их можно не разделять? — удивился Томас. — Сейчас все стали антикоммунистами. Даже коммунисты.
— Господа, разрешите мне закончить на этом пресс-конференцию, — объявил Кыпс. — Благодарю всех. Благодарю Томаса Ребане за откровенность его ответов. Объявляется перерыв. После него желающие смогут присутствовать на репетиции одного из центральных эпизодов будущего фильма. Реальные киносъемки — процесс кропотливый и для постороннего наблюдателя попросту скучный. Но мне хотелось бы дать вам представление о фильме, поэтому я проведу так называемый мастер-класс. Артистов и режиссерскую группу прошу не расходиться. Еще раз, господа, спасибо за внимание!
Толпа потекла под навес к заскучавшим официантам, солидные гости неторопливо спускались с подмостков, на ходу обмениваясь впечатлениями о пресс-конференции. Говорили в основном по-эстонски. Лишь однажды мое ухо уловило русскую речь. К Томасу Ребане, сошедшему с трибуны в сопровождении национал-патриота Янсена, подошел квадратный спонсор, заявивший в начале пресс-конференции, что он эстонец и этим, блин, все сказано, и проговорил со странным выражением, с эдакой смесью удивления, уважения и пренебрежения:
— Ну ты даешь, Фитиль! Внук Альфонса Ребане! Никогда бы не подумал.
— И тебе, Краб, придется с этим считаться, — не без вызова ответил потомок эсэсовца.
— Никаких «фитилей», Анвельт, — приказал национал-патриот. — И никаких «никогда бы не подумал». Никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах. Ясно?
— Вник. Проехали Фитиля. Господин Ребане. А просто Томасом я могу тебя называть?
— Можешь. Кстати, Краб, у тебя зависли мои десять штук баксов. Закинь мне их. Счетчик я включать не буду, но советую не тянуть.
— Какие десять штук? — возмутился квадратный Анвельт. — Я твоих бабок в глаза не видел!
Томас Ребане обернулся к Янсену:
— Значит, это вы должны мне мои десять тысяч?
— Свободны, Анвельт, — сухо кивнул национал-патриот. А когда тот отошел, резко посоветовал Томасу:
— Не забывайтесь, молодой человек. Если бы не я, вы никогда не узнали бы, что являетесь внуком Альфонса Ребане.
— Но я узнал. А теперь узнали все. И вам тоже придется с этим считаться. Я хочу получить свои бабки. Мне не нравится, когда они лежат в чужом кармане.
— Да отдаст он вам ваши жалкие баксы, отдаст! — раздраженно бросил Янсен.
— Другой разговор, — с удовлетворением констатировал внук национального героя. — А теперь я бы чего-нибудь выпил. Чего-нибудь невульгарного, соответствующего человеку моего положения.
— Обойдетесь! — прикрикнул национал-патриот. — Не забывайте, что вы под домашним арестом. А в условия домашнего ареста входит сухой закон. Пойдемте, мы должны присутствовать на мастер-классе.
— Хоть сценарий дали бы почитать, — сказал Томас. — А то меня будут спрашивать о подвиге дедули, а что я могу сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101