Ну, это же игра, – добавила она, видя, что задевает самолюбие Фрера. – Так вот, королева направляется к берегу в сопровождении своих нимф! Не смейтесь, мистер Фрер. Конечно, вы на нимфу совсем не похожи, но тут уж ничего не поделаешь!
Подобным смешным манером они прошествовали по песку к морю.
– Так вот он, челн! – воскликнула королева, в изумлении забыв о своем королевском достоинстве. – Мистер Доуз, вы настоящий волшебник!
Руфус грустно усмехнулся.
– Это все очень просто, – сказал он.
– По-твоему, просто?! – воскликнул Фрер, поддавшийся общей радости и потому утративший частицу своей угрюмости. – Нет, с этим я не согласен. Да это же настоящее кораблестроение, да еще какое! Без дураков. Такой тяжкий труд.
– Да, – подтвердила Сильвия, – тяжкий труд доброго мистера Доуза! – И чертя королевским скипетром на песке буквы и слова, она запела сочиненную ей песенку:
Добрый мистер Доуз!
Добрый мистер Доуз!
Мы признать готовы –
Это все построил
Добрый мистер Доуз!
Морис не смог удержаться от насмешки и пропел:
Марджери Доу устроилась в доме –
Кровать продала и спит на соломе!
– Нет, это совсем не то! Я хочу, чтобы был добрый мистер Доуз! – упрямо повторяла Сильвия. – Для меня он добрый мистер Доуз! Ведь это же так? А у вас дурной характер, сэр. Я больше с вамп не играю!
И с этими словами она зашагала прочь по песчаному берегу.
– Зачем вы обижаете девочку? – спросил его Руфус Доуз. – Вы очень грубы с ней.
Но к Фреру вернулась его самоуверенность. Теперь, когда лодка была готова и спасение близко, он решил вновь занять позицию командира, предназначенную ему его общественным положением.
– Послушаешь ее – так можно подумать, будто лодки до нас никто никогда не строил, – сказал он. – Будто это не бельевая корзина, а трехпалубник моего дядюшки! Смешно, ей-богу! – добавил он и хрипло расхохотался. – Должно быть, у меня врожденный талант к кораблестроению. Ведь если бы старый негодяй не умер, я бы сам тогда стал кораблестроителем.
При слове «умер» Руфус Доуз повернулся к нему спиной и занялся креплением шкур. Если бы Фрер увидел его лицо, он бы поразился его внезапной бледности.
– Да, – продолжал лейтенант, как бы разговаривая с самим собой, – недурно потерять столько денег, а?
– Каких денег? – спросил каторжник, не поворачивая головы.
– Каких! Эх, парень, я ведь должен был получить в наследство четверть миллиона, но старый скряга, который собирался мне его оставить, умер, не успев изменить завещания в мою пользу, и все досталось шалопаю сынку, который уж много лет где-то бродяжничает. Вот какие вещи случаются на белом свете.
Руфус Доуз, стоявший к нему спиной, на секунду задохнулся от изумления. Овладев собой, он хрипло проговорил:
– Везучий парень этот сынок!
– Черта с два, везучий! – вскричал Фрер и выругался. – Да, ему здорово повезло, куда уж лучше. Он сгорел на «Гидаспе» и даже не узнал о том, какое богатство ему привалило. Но денежки заграбастала его мамаша. Я же не увидел из них ни шиллинга.
И, видимо, недовольный собой за то, что распустил язык в ущерб своему достоинству, он направился к костру, размышляя, несомненно, о разнице между Морисом Фрером, обладателем четверти миллиона, вращающимся в высшем обществе, имеющим экипажи, охотничьих собак и бойцовых петухов, и Морисом Фрером – нищим лейтенантом, брошенным на пустынном побережье Макуори-Харбор, строящим лодку под началом беглого каторжника.
Руфус Доуз также погрузился в раздумье. Он прислонился к планширу их пресловутой лодки. Глаза его были прикованы к морю, переливающемуся золотом в лучах заката, но они явно не видели ничего перед собой. Потрясенный неожиданно полученной вестью о своем богатстве, он дал волю воображению, и, вырвавшись из-под власти рассудка, оно вернуло его в те самые места, которые он тщетно старался забыть. Глядя на сверкающую гавань и безбрежное море на горизонте, он видел старый особняк в Хэмпстеде с его угрюмым и таким хорошо знакомым садом. Ему рисовались картины удачного избавления от опасности и возвращения с каторги, так долго державшей его в своих цепях. Вот он возвращается на родину, сочиняет какую-нибудь правдоподобную историю о своих странствиях и становится обладателем состояния, принадлежащего ему по закону. Он начинает жить заново – богатым, свободным и уважаемым человеком в мире, так жестоко изгнавшем его. Он видит милое бледное лицо матери, свет уютного очага. Его встретили со слезами радости и горячей любви, И он входит в дом, как воскресший из мертвых… Новая, яркая жизнь открылась перед ним, и он забылся в созерцании собственного счастья.
Он был так погружен в свои мечты, что даже не услышал легких детских шагов. Сильвия принесла матери радостную весть о том, что каторжник построил лодку, и миссис Викерс, пересилив свою слабость, ковыляла следом за ней к берегу, опираясь на руку Мориса Фрера.
– Мистер Доуз! Мама идет посмотреть челн! – крикнула девочка, но слова не дошли до его сознания.
Девочка повторила их, однако застывшая у планшира фигура не сдвинулась с места.
– Мистер Доуз! – громко крикнула Сильвия и потянула его за рукав.
От этого прикосновения он очнулся и, опустив глаза, увидел обращенное к нему хорошенькое личико. Едва сознавая, что делает, весь еще во власти своих грез, свободный, богатый и уважаемый, он схватил маленькое создание в объятия, как если бы она была его дочерью, и крепко расцеловал. Сильвия ничего не сказала, но Фрер, по-своему оценивший этот поступок и сделавший свой собственный вывод, был поражен такой дерзостью. Лейтенант считал, что уже занял свой прежний служебный пост, и, держа миссис Викерс под руку, закричал на Руфуса так, как если б это происходило в его ведомстве на острове Марии.
– Ах ты, наглец! – воскликнул он. – Да как ты смеешь?! Помни свое место, несчастный!
Эта фраза вернула Руфуса Доуза к действительности. Да, его местом было и есть – место каторжника. Как смеет он проявлять нежность к дочери своего начальника?! Однако после всего, что он для них сделал И мог еще сделать, такой приговор показался ему жестокостью. Он посмотрел на этих людей, разглядывавших построенную им лодку. На щеках бедной женщины он увидел румянец надежды, а в непреклонном взгляде Мориса Фрера – властность, и тут он понял: вот какой результат всех его усилий! Он сам добровольно отдал себя в рабство. Пока спасение казалось невозможным, с ним считались и его уважали. Теперь же, когда он сделал все для их избавления, он снова превратился для них во вьючное животное. В этом заброшенном диком месте его величали мистером Доузом, он был их спасителем; в цивилизованном мире он снова станет Руфусом Доузом, преступником, арестантом, беглым каторжником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Подобным смешным манером они прошествовали по песку к морю.
– Так вот он, челн! – воскликнула королева, в изумлении забыв о своем королевском достоинстве. – Мистер Доуз, вы настоящий волшебник!
Руфус грустно усмехнулся.
– Это все очень просто, – сказал он.
– По-твоему, просто?! – воскликнул Фрер, поддавшийся общей радости и потому утративший частицу своей угрюмости. – Нет, с этим я не согласен. Да это же настоящее кораблестроение, да еще какое! Без дураков. Такой тяжкий труд.
– Да, – подтвердила Сильвия, – тяжкий труд доброго мистера Доуза! – И чертя королевским скипетром на песке буквы и слова, она запела сочиненную ей песенку:
Добрый мистер Доуз!
Добрый мистер Доуз!
Мы признать готовы –
Это все построил
Добрый мистер Доуз!
Морис не смог удержаться от насмешки и пропел:
Марджери Доу устроилась в доме –
Кровать продала и спит на соломе!
– Нет, это совсем не то! Я хочу, чтобы был добрый мистер Доуз! – упрямо повторяла Сильвия. – Для меня он добрый мистер Доуз! Ведь это же так? А у вас дурной характер, сэр. Я больше с вамп не играю!
И с этими словами она зашагала прочь по песчаному берегу.
– Зачем вы обижаете девочку? – спросил его Руфус Доуз. – Вы очень грубы с ней.
Но к Фреру вернулась его самоуверенность. Теперь, когда лодка была готова и спасение близко, он решил вновь занять позицию командира, предназначенную ему его общественным положением.
– Послушаешь ее – так можно подумать, будто лодки до нас никто никогда не строил, – сказал он. – Будто это не бельевая корзина, а трехпалубник моего дядюшки! Смешно, ей-богу! – добавил он и хрипло расхохотался. – Должно быть, у меня врожденный талант к кораблестроению. Ведь если бы старый негодяй не умер, я бы сам тогда стал кораблестроителем.
При слове «умер» Руфус Доуз повернулся к нему спиной и занялся креплением шкур. Если бы Фрер увидел его лицо, он бы поразился его внезапной бледности.
– Да, – продолжал лейтенант, как бы разговаривая с самим собой, – недурно потерять столько денег, а?
– Каких денег? – спросил каторжник, не поворачивая головы.
– Каких! Эх, парень, я ведь должен был получить в наследство четверть миллиона, но старый скряга, который собирался мне его оставить, умер, не успев изменить завещания в мою пользу, и все досталось шалопаю сынку, который уж много лет где-то бродяжничает. Вот какие вещи случаются на белом свете.
Руфус Доуз, стоявший к нему спиной, на секунду задохнулся от изумления. Овладев собой, он хрипло проговорил:
– Везучий парень этот сынок!
– Черта с два, везучий! – вскричал Фрер и выругался. – Да, ему здорово повезло, куда уж лучше. Он сгорел на «Гидаспе» и даже не узнал о том, какое богатство ему привалило. Но денежки заграбастала его мамаша. Я же не увидел из них ни шиллинга.
И, видимо, недовольный собой за то, что распустил язык в ущерб своему достоинству, он направился к костру, размышляя, несомненно, о разнице между Морисом Фрером, обладателем четверти миллиона, вращающимся в высшем обществе, имеющим экипажи, охотничьих собак и бойцовых петухов, и Морисом Фрером – нищим лейтенантом, брошенным на пустынном побережье Макуори-Харбор, строящим лодку под началом беглого каторжника.
Руфус Доуз также погрузился в раздумье. Он прислонился к планширу их пресловутой лодки. Глаза его были прикованы к морю, переливающемуся золотом в лучах заката, но они явно не видели ничего перед собой. Потрясенный неожиданно полученной вестью о своем богатстве, он дал волю воображению, и, вырвавшись из-под власти рассудка, оно вернуло его в те самые места, которые он тщетно старался забыть. Глядя на сверкающую гавань и безбрежное море на горизонте, он видел старый особняк в Хэмпстеде с его угрюмым и таким хорошо знакомым садом. Ему рисовались картины удачного избавления от опасности и возвращения с каторги, так долго державшей его в своих цепях. Вот он возвращается на родину, сочиняет какую-нибудь правдоподобную историю о своих странствиях и становится обладателем состояния, принадлежащего ему по закону. Он начинает жить заново – богатым, свободным и уважаемым человеком в мире, так жестоко изгнавшем его. Он видит милое бледное лицо матери, свет уютного очага. Его встретили со слезами радости и горячей любви, И он входит в дом, как воскресший из мертвых… Новая, яркая жизнь открылась перед ним, и он забылся в созерцании собственного счастья.
Он был так погружен в свои мечты, что даже не услышал легких детских шагов. Сильвия принесла матери радостную весть о том, что каторжник построил лодку, и миссис Викерс, пересилив свою слабость, ковыляла следом за ней к берегу, опираясь на руку Мориса Фрера.
– Мистер Доуз! Мама идет посмотреть челн! – крикнула девочка, но слова не дошли до его сознания.
Девочка повторила их, однако застывшая у планшира фигура не сдвинулась с места.
– Мистер Доуз! – громко крикнула Сильвия и потянула его за рукав.
От этого прикосновения он очнулся и, опустив глаза, увидел обращенное к нему хорошенькое личико. Едва сознавая, что делает, весь еще во власти своих грез, свободный, богатый и уважаемый, он схватил маленькое создание в объятия, как если бы она была его дочерью, и крепко расцеловал. Сильвия ничего не сказала, но Фрер, по-своему оценивший этот поступок и сделавший свой собственный вывод, был поражен такой дерзостью. Лейтенант считал, что уже занял свой прежний служебный пост, и, держа миссис Викерс под руку, закричал на Руфуса так, как если б это происходило в его ведомстве на острове Марии.
– Ах ты, наглец! – воскликнул он. – Да как ты смеешь?! Помни свое место, несчастный!
Эта фраза вернула Руфуса Доуза к действительности. Да, его местом было и есть – место каторжника. Как смеет он проявлять нежность к дочери своего начальника?! Однако после всего, что он для них сделал И мог еще сделать, такой приговор показался ему жестокостью. Он посмотрел на этих людей, разглядывавших построенную им лодку. На щеках бедной женщины он увидел румянец надежды, а в непреклонном взгляде Мориса Фрера – властность, и тут он понял: вот какой результат всех его усилий! Он сам добровольно отдал себя в рабство. Пока спасение казалось невозможным, с ним считались и его уважали. Теперь же, когда он сделал все для их избавления, он снова превратился для них во вьючное животное. В этом заброшенном диком месте его величали мистером Доузом, он был их спасителем; в цивилизованном мире он снова станет Руфусом Доузом, преступником, арестантом, беглым каторжником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147