– Я видела, ты приметил, честный вор, – заявила она, – что, хотя росту во мне всего ничего, за корсажем у меня пара изрядных титек.
По ее ледяным глазам невозможно было угадать, к чему она клонит. Я начал учтиво:
– Я… – но, обнаружив, что вдруг охрип, вынужден был прерваться, чтобы прокашляться. – Я приношу свои извинения, глубокоуважаемая Мав, за совершенно непреднамеренное нарушение приличий.
– Ну, так и впредь не забывайся. А сейчас режь! И я отрезал. Повозка так и вылетела из лодки.
Ее колеса лишь на мгновение коснулись досок причала, сухо затрещали оболочки высосанной пауками добычи. Потом мимо понеслись редко стоящие домишки, проскочил трактир, на его крыше от поднятого нами ветра загрохотала черепица, а в следующую секунду под нами уже с ревом разматывалась лента дороги, но и ее колеса касались лишь изредка.
Мы то подлетали в воздух, то так брякались носом о прикрытые парусиной доски, что думали – костей не соберем, то подскакивали снова. Я чувствовал себя куском мяса, который повар отбивает со всех сторон, чтобы сделать помягче. После нескольких болезненных соприкосновений с досками мы ощутили в этой тряске какой-то ритм и научились группироваться перед каждым очередным толчком, и все же езда оставалась ужасно изнурительной.
При такой скорости мы в считанные часы должны были покрыть расстояние, на которое прежде ушло три дня пути, и мысль о подстроенной голодными пауками засаде перестала страшить нас. И напрасно. На спуске в какую-то долину, когда впереди уже замаячил лес, нифрит вдруг ошеломил нас, взвившись вместе с повозкой так высоко над землей, что мог бы перескочить через средней вышины дерево. Прямо под нами паук величиной с деревенский дом приземлился на дорогу как раз в том месте, где должны были быть мы. В то же мгновение повозка рухнула прямо на него и расплющила его брюхо, из которого в небо ударила мощная белесая струя: это улетали, радостными вздохами приветствуя свое освобождение, плененные пауком души. Но воздушное ликование немедленно стихло вдали, утонув в грохоте колес.
Не буду утомлять тебя, дорогой Шаг, описанием каждой лиги этой зубодробительной головоломной скачки по оцепеневшим в лунном забытьи холмам и долинам. Инфернальная тварь, увлекавшая нас за собой, так резко затормозила у околицы родной деревни Мав, что мы с ней едва не вылетели из своих веревочных постромок, как два камня из пращи. Оглушенная и измученная скачкой, она сползала на землю, жадно вглядываясь в сторону своего подворья, высматривая дочерей.
– Я соберу людей, десятка два, не меньше, – донесся до меня ее голос, когда повозка уже вихрем летела по дороге. – Мы будем на утесах над Большой Гаванью вскоре после полудня…
Остаток пути оказался благословенно коротким, и, когда я ворвался в Большую Гавань, до восхода солнца было еще добрых два часа. Улицы, по которым, кренясь из стороны в сторону, летела повозка, были пустынны, но все же куда более оживленны, чем полагалось в такой ранний час: плотно задернутые занавески на окнах скрывали робкие огоньки, люди не спали, а, таясь от соседей, обсуждали грядущее событие. Мне же еще предстояло – хотя и совсем скоро – узнать о золотом даре, который ждал горожан утром.
Не успели мы выскочить на площадь перед Храмом А-Рака, как демон исчез, да так внезапно, что оглобли со стуком ткнулись в булыжную мостовую, повозка перелетела через них и приземлилась вверх тормашками, а я повис на веревках между разбитыми колесами, причем мой хребет и камни разделял промежуток едва ли в ладонь шириной.
Столь бесцеремонное обращение привело меня в такую ярость, что на мгновение я даже забыл, где нахожусь и зачем сюда прибыл. Рыча от злости, я перерезал веревочные петли и выполз, весь скрюченный, точно паралитик, из-под обломков. С невероятными мучениями я встал на нога и окинул пустынную площадь свирепым взглядом, словно готовясь вызвать на бой первого, кто подвернется. И тут я постепенно вспомнил, куда попал и что происходит.
Невольно напрашивался вывод, что если удобства этого путешествия соответствуют общему уровню заботы ведьмы о моем благополучии, то у меня есть все причины беспокоиться об исходе своей миссии, в особенности о том, как я переживу аудиенцию у самого ужасного божества.
Так, погруженный в глубокое раздумье, я неспешно миновал величественные пилоны врат святилища, вступил в мрачный вестибюль, скупо освещенный редкими свечами, откуда по коридору – еще более темному – прошел в покои Первосвященника. Добравшись до переднего, распахнутого настежь покоя, я обнаружил, что снова застал Пандагона врасплох. Уединившись в ризнице, он разминался: сначала сделал приседания, потом принялся за повороты, чтобы разогреть мышцы торса. Легкая бронзовая кольчуга лежала поодаль, в остальном он был вполне готов для боя: короткая юбочка, меч на боку, сандалии с поножами на ногах. Такое облачение придавало ему сходство скорее с полководцем, нежели со служителем церкви. По его лицу, хотя я видел только профиль, было заметно, что он весь ушел в свои подсчеты и размышления, а тело его продолжает двигаться в силу привычки.
– Прошу меня простить, – тихо промолвил я. – Еще раз прошу извинить мое вторжение, друг Пандагон. – Кое-как согнувшись, я отвесил ему поклон. Похоже, мысли, которым он предавался, настолько его разгорячили, что он принял мое появление как должное.
– Ниффт! Вот это радость! Остановишься у меня, отказа я не приму.
Осознание близкой опасности, благородство стремлений, неколебимая решимость – все отразил его сияющий взгляд. Время подвига, мечту о котором Паанджа Пандагон, возможно, лелеял всю жизнь, наконец настало. Предчувствие неотвратимой катастрофы витало в воздухе, а голос Первосвященника звенел сумасшедшим весельем. Я решил сначала разузнать, что произошло здесь за время моего отсутствия, а уж потом взяться за исполнение распоряжений ведьмы.
– Ну что ж, друг Пандагон, раз уж ты предоставил свои покои в мое распоряжение, то давай пройдем в твой кабинет и попросим принести туда вина. Я хочу знать, что тут у вас творилось, ведь в холмах и долинах Хагии царило настоящее безумие.
Вино нам подали неразбавленное, благородный портвейн, который сладким огнем пробежал у меня по жилам и растопил окаменевшие узлы мышц. Трех бокалов хватило, чтобы выслушать все то, о чем я поведал тебе ранее, мой дорогой Шаг.
Когда рассказ Первосвященника подошел к концу, я понял, что цель у нас одна: предать богов-пауков огню и мечу, а дальше будь что будет. Но вдруг, когда я уже собирался выложить ему все, что знаю, меня посетила роковая мысль.
Конечно, чтобы заручиться содействием Первосвященника в устройстве моей беседы с богом, придется ему многое открыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77