– Ленивый и абсолютно безответственный, а раньше он таким не был.
– Он стал еще более ленивым и безответственным, чем раньше, – поправил меня Марино. – Этот парень что-то задумал, док. И кстати, к твоему сведению, он пытается поступить на работу в полицию.
– Вот и хорошо, – заметила я. – Можете забирать его.
– Он один из тех, кто сходит с ума по форменной одежде, оружию и мигалкам, – сказал Марино, когда я стала расстегивать мешок.
Голос Марино начал терять уверенность. Он изо всех сил пытался сохранить самообладание.
– Ты как? – спросила я.
– Нормально.
Оглушающе ударило зловоние.
– Черт возьми! – выругался Марино, когда я сняла покрывающие тело простыни. – Проклятый сучий ублюдок!
Иногда тела разлагались до такой степени, что становились сюрреалистичной смердящей смесью неестественных цветов и запахов, способной вывернуть человека наизнанку или послать в обморок.
Марино отбежал к столу, стараясь быть как можно дальше от каталки, и я едва смогла удержаться от смеха. Он выглядел очень смешно в хирургическом одеянии. Когда он натягивал бахилы, то шаркал, как бы скользя по полу, а поскольку хирургическая шапочка с трудом умещалась на его лысеющей голове, она сморщивалась, как гофрированная бумага. Через пятнадцать минут Марино, как правило, сдергивал ее.
– Он же не виноват, что находится в таком состоянии, – напомнила я.
Марино не обращал внимания на мои слова, запихивая в нос воздушные фильтры.
Двери открылись, и вошел Чак Раффин, держа в руках рентгеновские снимки.
– Не стоило приводить сюда постороннего, а потом исчезать, – сказала я Раффину гораздо сдержаннее, чем следовало бы. – Особенно начинающего детектива.
– Я не знал, что она начинающая.
– А ты что думал? – спросил Марино. – Она появляется здесь в первый раз и выглядит лет на тринадцать.
– Это точно, что она плоскогрудая. Позвольте доложить, что мне такие не нравятся, – заявил Раффин с важным видом. – Внимание, лесбиянки! Тревога! Тревога! Тревога!
– Мы не оставляем посторонних наедине с телами, не прошедшими исследования. В том числе полицейских. Опытных или неопытных. – Мне хотелось немедленно уволить его.
– Знаю. – Он хотел показаться сообразительным. – О. Джей Симпсон и подброшенные улики.
Раффин был высоким стройным юношей с апатичными карими глазами и непослушными, вечно растрепанными светлыми волосами, придававшими ему взъерошенный вид, который так нравится женщинам. Ему не удалось сразу очаровать меня, и он больше не пытался этого сделать.
– Во сколько пришла детектив Андерсон? – спросила я. Вместо ответа он прошелся по залу, щелкая выключателями проекторов. Они засветились тусклым светом.
– Извините, что опоздал. Я разговаривал по телефону. У меня болеет жена.
Он уже столько раз оправдывался нездоровьем жены, что она была или неизлечимо больна, или страдала синдромом Мюнхгаузена, или находилась при смерти.
– Наверное, Рене не осталась... – начал Раффин, имея в виду Андерсон.
– Рене? – прервал его Марино. – Не знал, что вы с ней так близко знакомы.
Раффин по одному начал вынимать рентгеновские снимки из больших коричневых конвертов.
– Чак, во сколько пришла Андерсон? – повторила я.
– Если точно... – он на мгновение задумался, – то где-то после восьми.
– И ты впустил ее в морг, зная, что все будут на совещании? – спросила я, в то время как он вставлял рентгеновские снимки в проекторы. – Зная, что в морге никого не будет, что на столах лежат документы и личные вещи?
– Она никогда не была в морге, поэтому я устроил ей короткую экскурсию. Кроме того, с ней был я. Заодно посчитал таблетки.
Он имел в виду бесчисленное количество таблеток, которые были прописаны и поступали к нам вместе с трупами. Раффин должен был подсчитывать их и отправлять в канализацию.
– Ух ты, – воскликнул он, – только посмотрите на это!
Рентгенограммы с разных углов показывали металлические скобки на левой стороне челюсти. Они были видны так же ясно, как швы на теннисном мячике.
– У «человека из контейнера» была сломана челюсть. Этого достаточно, чтобы его опознать, доктор Скарпетта?
– Если нам удастся раздобыть старые снимки.
– Это всегда нелегко, – сказал Раффин. Он делал все, чтобы отвлечь меня, поскольку понимал, что попал в неприятность.
Я просмотрела нечеткие формы носовых пазух и костей, но не увидела других переломов, деформаций или странностей. Однако, когда очистила зубы, обнаружила дополнительный бугорок Карабелли. На всех молярах имеется четыре центра кальцификации. На этом их пять.
– Что такое Карабелли? – осведомился Марино.
– Какой-то человек. Не знаю, кто он. – Я указала на зуб. – Верхняя челюсть. Лингвальные и мезиальные или направлены в сторону языка и вперед.
– Надо думать, это хорошо, – заметил Марино. – Хотя я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь.
– Необычная характеристика, – объяснила я. – Не говоря уже о строении носовых пазух и сломанной челюсти. У нас достаточно сведений, чтобы идентифицировать его хоть дюжину раз, если найдем пожизненные снимки.
– Мы разговариваем на разных языках, док, – напомнил мне Марино. – Черт побери, у тебя здесь лежат люди со стеклянными глазами, деревянными ногами, пластинками в черепе, перстнями-печатками – да хоть с чем, – но мы не можем их опознать, потому что не было заявлений об исчезновении. Или, может быть, они были, но пропали. Или мы не можем найти историю болезни или рентгеновский снимок.
– Здесь и здесь пломбы, – сказала я, показывая пару металлических пломб, ярко высвечивающихся на полупрозрачном фоне коренных зубов. – Похоже, он заботился о своих зубах. Ногти аккуратно пострижены. Давай переложим его на стол. Нужно поторапливаться. Он становится только хуже.
Глава 12
По-лягушачьи выпученные глаза, волосы и борода отслаивались вместе с верхним слоем потемневшей кожи. Голова безжизненно болталась, из тела вытекали остатки жидкости, когда я взяла труп под коленями, а Раффин под мышками. Мы с трудом переложили тело на передвижной стол, в то время как Марино удерживал каталку.
– По идее преимущество этих новых столов должно заключаться в том, чтобы избавить нас от подобного труда, – запыхавшись, сказала я.
Еще не все службы перевозки разобрались в нововведении. Они привозили тела на носилках и перекладывали их на любую подвернувшуюся под руку старую каталку, вместо того чтобы разместить труп на одном из столов для вскрытия, который можно подкатить к мойке. Пока что мои рационализаторские усилия были почти безрезультатными.
– Эй, Чаки-малыш, я слышал, что ты собираешься служить у нас, – заговорил Марино.
– Кто сказал? – Раффин явно испугался и немедленно перешел к обороне.
– Ходят слухи, – ответил Марино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Он стал еще более ленивым и безответственным, чем раньше, – поправил меня Марино. – Этот парень что-то задумал, док. И кстати, к твоему сведению, он пытается поступить на работу в полицию.
– Вот и хорошо, – заметила я. – Можете забирать его.
– Он один из тех, кто сходит с ума по форменной одежде, оружию и мигалкам, – сказал Марино, когда я стала расстегивать мешок.
Голос Марино начал терять уверенность. Он изо всех сил пытался сохранить самообладание.
– Ты как? – спросила я.
– Нормально.
Оглушающе ударило зловоние.
– Черт возьми! – выругался Марино, когда я сняла покрывающие тело простыни. – Проклятый сучий ублюдок!
Иногда тела разлагались до такой степени, что становились сюрреалистичной смердящей смесью неестественных цветов и запахов, способной вывернуть человека наизнанку или послать в обморок.
Марино отбежал к столу, стараясь быть как можно дальше от каталки, и я едва смогла удержаться от смеха. Он выглядел очень смешно в хирургическом одеянии. Когда он натягивал бахилы, то шаркал, как бы скользя по полу, а поскольку хирургическая шапочка с трудом умещалась на его лысеющей голове, она сморщивалась, как гофрированная бумага. Через пятнадцать минут Марино, как правило, сдергивал ее.
– Он же не виноват, что находится в таком состоянии, – напомнила я.
Марино не обращал внимания на мои слова, запихивая в нос воздушные фильтры.
Двери открылись, и вошел Чак Раффин, держа в руках рентгеновские снимки.
– Не стоило приводить сюда постороннего, а потом исчезать, – сказала я Раффину гораздо сдержаннее, чем следовало бы. – Особенно начинающего детектива.
– Я не знал, что она начинающая.
– А ты что думал? – спросил Марино. – Она появляется здесь в первый раз и выглядит лет на тринадцать.
– Это точно, что она плоскогрудая. Позвольте доложить, что мне такие не нравятся, – заявил Раффин с важным видом. – Внимание, лесбиянки! Тревога! Тревога! Тревога!
– Мы не оставляем посторонних наедине с телами, не прошедшими исследования. В том числе полицейских. Опытных или неопытных. – Мне хотелось немедленно уволить его.
– Знаю. – Он хотел показаться сообразительным. – О. Джей Симпсон и подброшенные улики.
Раффин был высоким стройным юношей с апатичными карими глазами и непослушными, вечно растрепанными светлыми волосами, придававшими ему взъерошенный вид, который так нравится женщинам. Ему не удалось сразу очаровать меня, и он больше не пытался этого сделать.
– Во сколько пришла детектив Андерсон? – спросила я. Вместо ответа он прошелся по залу, щелкая выключателями проекторов. Они засветились тусклым светом.
– Извините, что опоздал. Я разговаривал по телефону. У меня болеет жена.
Он уже столько раз оправдывался нездоровьем жены, что она была или неизлечимо больна, или страдала синдромом Мюнхгаузена, или находилась при смерти.
– Наверное, Рене не осталась... – начал Раффин, имея в виду Андерсон.
– Рене? – прервал его Марино. – Не знал, что вы с ней так близко знакомы.
Раффин по одному начал вынимать рентгеновские снимки из больших коричневых конвертов.
– Чак, во сколько пришла Андерсон? – повторила я.
– Если точно... – он на мгновение задумался, – то где-то после восьми.
– И ты впустил ее в морг, зная, что все будут на совещании? – спросила я, в то время как он вставлял рентгеновские снимки в проекторы. – Зная, что в морге никого не будет, что на столах лежат документы и личные вещи?
– Она никогда не была в морге, поэтому я устроил ей короткую экскурсию. Кроме того, с ней был я. Заодно посчитал таблетки.
Он имел в виду бесчисленное количество таблеток, которые были прописаны и поступали к нам вместе с трупами. Раффин должен был подсчитывать их и отправлять в канализацию.
– Ух ты, – воскликнул он, – только посмотрите на это!
Рентгенограммы с разных углов показывали металлические скобки на левой стороне челюсти. Они были видны так же ясно, как швы на теннисном мячике.
– У «человека из контейнера» была сломана челюсть. Этого достаточно, чтобы его опознать, доктор Скарпетта?
– Если нам удастся раздобыть старые снимки.
– Это всегда нелегко, – сказал Раффин. Он делал все, чтобы отвлечь меня, поскольку понимал, что попал в неприятность.
Я просмотрела нечеткие формы носовых пазух и костей, но не увидела других переломов, деформаций или странностей. Однако, когда очистила зубы, обнаружила дополнительный бугорок Карабелли. На всех молярах имеется четыре центра кальцификации. На этом их пять.
– Что такое Карабелли? – осведомился Марино.
– Какой-то человек. Не знаю, кто он. – Я указала на зуб. – Верхняя челюсть. Лингвальные и мезиальные или направлены в сторону языка и вперед.
– Надо думать, это хорошо, – заметил Марино. – Хотя я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь.
– Необычная характеристика, – объяснила я. – Не говоря уже о строении носовых пазух и сломанной челюсти. У нас достаточно сведений, чтобы идентифицировать его хоть дюжину раз, если найдем пожизненные снимки.
– Мы разговариваем на разных языках, док, – напомнил мне Марино. – Черт побери, у тебя здесь лежат люди со стеклянными глазами, деревянными ногами, пластинками в черепе, перстнями-печатками – да хоть с чем, – но мы не можем их опознать, потому что не было заявлений об исчезновении. Или, может быть, они были, но пропали. Или мы не можем найти историю болезни или рентгеновский снимок.
– Здесь и здесь пломбы, – сказала я, показывая пару металлических пломб, ярко высвечивающихся на полупрозрачном фоне коренных зубов. – Похоже, он заботился о своих зубах. Ногти аккуратно пострижены. Давай переложим его на стол. Нужно поторапливаться. Он становится только хуже.
Глава 12
По-лягушачьи выпученные глаза, волосы и борода отслаивались вместе с верхним слоем потемневшей кожи. Голова безжизненно болталась, из тела вытекали остатки жидкости, когда я взяла труп под коленями, а Раффин под мышками. Мы с трудом переложили тело на передвижной стол, в то время как Марино удерживал каталку.
– По идее преимущество этих новых столов должно заключаться в том, чтобы избавить нас от подобного труда, – запыхавшись, сказала я.
Еще не все службы перевозки разобрались в нововведении. Они привозили тела на носилках и перекладывали их на любую подвернувшуюся под руку старую каталку, вместо того чтобы разместить труп на одном из столов для вскрытия, который можно подкатить к мойке. Пока что мои рационализаторские усилия были почти безрезультатными.
– Эй, Чаки-малыш, я слышал, что ты собираешься служить у нас, – заговорил Марино.
– Кто сказал? – Раффин явно испугался и немедленно перешел к обороне.
– Ходят слухи, – ответил Марино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100