.."
III
Характеризуя духовный облик Сергия Радонежского, Борис Зайцев пишет в
книге "Преподобный Сергий Радонежский", что его от всех "терний
пустынножительства защищало и природное спокойствие, ненадломленность,
невосторженность, в нем решительно нет ничего болезненного". А ведь в
предисловии Борис Зайцев пишет, что в духовном облике Сергия Радонежского есть
"глубокое созвучие народу, великая типичность — сочетание в одном рассеянных
черт русских". А если это так, то тогда значит мы должны признать, что в
духовном облике типичных русских интеллигентов, духовно-разбросанных,
неуравновешенных людей, есть очень мало черт типично русского характера.
Духовный облик русского интеллигента — это искаженный, патологический облик
русского человека, — полурусского, полуевропейца.
"...Не его стихия — крайность, — справедливо характеризует Борис Зайцев
Сергия Радонежского. — Спокойно, неторопливо и без порывов восходил Сергий
Радонежский к святому".
"Прохлада, выдержка и кроткое спокойствие, гармония негромких слов и
святых дел создали единственный образ святого. Сергий глубочайший русский,
глубочайший православный. В нем есть смолистость севера России, чистый, крепкий
и здоровый ее тип. Если считать — а это очень принято — что "русское" гримаса,
история и юродство, "достоевщина", то Сергий явное опровержение. В народе, яко
бы лишь призванном к "ниспровержениям" и разинской разнузданности, к моральному
кликушеству и эпилепсии — Сергий как раз пример — любимейшей самим народом —
ясности, света прозрачного и ровного".
"В нем не было восторга, как во Франциске Ассизском", — говорит Б. Зайцев
в другом месте. — Он осторожен, нетороплив, скромен. Если Франциск Ассизский в
духовном порыве летел над землей, то Сергий Радонежский шел по земле, неустанно
трудился на ней и звал к труду других.
"...Жизнь Сергия, — указывает Б. Зайцев, — дает образ постепенного,
ясного внутренне-здорового движения. Это непрерывное, не драматическое
восхождение. Святость растет в нем органично. Путь Савла, почувствовавшего себя
Павлом — не его путь."
Другими словами типичный русский святой, которого Русь признала своим
народным святым, образцом русской святости, духовно гораздо более гармоничен,
чем типичный святой западного мира — Франциск Ассизский.
У Сергия Радонежского "нету грусти. Но как будто бы всегда он в
сдержанном, кристально-разряженном, прохладном воздухе".
Вспоминая рассказы современников о Преподобном, Ключевский говорил, что
"читая эти рассказы, видишь пред собою практическую школу благонравия, в которой
сверх религиозно-иноческого воспитания главными житейскими науками были уменье
отдавать всего себя на общее дело, навык к усиленному труду и привычка к
строгому порядку в занятиях, помыслах и чувствах. Наставник вел ежедневную
дробную терпеливую работу над каждым отдельным братом, над отдельными
особенностями каждого брата, приспособляя их к целям всего братства. По
следующей самостоятельной деятельности учеников Преподобного Сергия видно, что
под его воспитательным руководством лица не обезличивались, личные свойства не
стирались, каждый оставался сам собой и, становясь на свое место, входил в
состав сложного и стройного целого, как в мозаической иконе различные по
величине и цвету камешки укладываются под рукой мастера в гармоническое
выразительное изображение. Наблюдение и любовь к людям дали уменье тихо и кротко
настраивать душу человека и извлекать из нее, как из хорошего инструмента лучшие
ее чувства, — то уменье, перед которым не устоял самый упрямый русский человек
XIV века, кн. Олег Иванович рязанский, когда по просьбе великого князя
московского Димитрия Ивановича, как рассказывает летописец, "старец чудный"
отговорил "суровейшего" рязанца от войны с Москвой, умилив его тихими и кроткими
речами и благоуветливыми глаголами.
Так воспиталось дружное братство, производившее, по современным
свидетельствам, глубокое назидательное впечатление на мирян. Мир приходил к
монастырю с пытливым взглядом, каким он привык смотреть на монашество, и если
его не встречали здесь словами прийди и виждь, то потому, что такой зазыв был
противен Сергиевой дисциплине. Мир смотрел на чин жизни в монастыре Преподобного
Сергия, и то, что он видел, быт и обстановка пустынного братства поучали его
самым простым правилам, которыми крепко людское христианское общежитие. В
монастыре все было бедно и скудно, или, как выразился разочарованно один
мужичок, пришедший в обитель Преподобного Сергия повидать прославленного
величественного игумена, "все худостно, все нищетно, все сиротинско"; в самой
ограде монастыря первобытный лес шумел над кельями и осенью обсыпал их кровли
палыми листьями и иглами; вокруг церкви торчали свежие пни и валялись неубранные
стволы срубленных деревьев; в деревянной церковке за недостатком свечей пахло
лучиной; в обиходе братии столько же недостатков, сколько заплат на сермяжной
ряске игумена; чего ни хватись, всего нет, по выражению жизнеописателя;
случалось, вся братия по целым дням сидела чуть не без куска хлеба. Но все
дружны между собою и приветливы к пришельцам, во всем следы порядка и
размышления, каждый делает свое дело, каждый работает с молитвой, и все молятся
после работы; во всех чуялся скрытый огонь, который без искр и вспышек
обнаруживался живительной теплотой, обдававшей всякого, кто вступал в эту
атмосферу труда, мысли и молитвы. Мир видел все это и уходил ободренный и
освеженный, подобно тому, как мутная волна, прибивая к прибрежной скале,
отлагает от себя примесь, захваченную в неопрятном месте, и бежит далее светлой
прозрачной струей. Надобно припомнить людей ХI века, их быт и обстановку, запас
их умственных и нравственных средств, чтобы понять впечатление этого зрелища на
набожных наблюдателей. Нам, страдающим избытком нравственных возбуждений и
недостатком нравственной восприимчивости, трудно уже воспроизвести слагавшееся
из этих наблюдений настроение нравственной сосредоточенности и общественного
братства, какое разносили по своим углам из этой пустыни побывавшие в ней люди
XIV века. Таких людей была капля в мое православного русского населения. Но ведь
и в тесто немного нужно вещества, вызывающего в нем живительное брожение.
Нравственное влияние действует не механически, а органически. На это указал Сам
Христос, сказав: "Царство Божие подобно закваске." Украдкой западая в массы, это
влияние вызывало брожение и незаметно изменяло направление умов, перестраивало
весь нравственный строй души русского человека XIV века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
III
Характеризуя духовный облик Сергия Радонежского, Борис Зайцев пишет в
книге "Преподобный Сергий Радонежский", что его от всех "терний
пустынножительства защищало и природное спокойствие, ненадломленность,
невосторженность, в нем решительно нет ничего болезненного". А ведь в
предисловии Борис Зайцев пишет, что в духовном облике Сергия Радонежского есть
"глубокое созвучие народу, великая типичность — сочетание в одном рассеянных
черт русских". А если это так, то тогда значит мы должны признать, что в
духовном облике типичных русских интеллигентов, духовно-разбросанных,
неуравновешенных людей, есть очень мало черт типично русского характера.
Духовный облик русского интеллигента — это искаженный, патологический облик
русского человека, — полурусского, полуевропейца.
"...Не его стихия — крайность, — справедливо характеризует Борис Зайцев
Сергия Радонежского. — Спокойно, неторопливо и без порывов восходил Сергий
Радонежский к святому".
"Прохлада, выдержка и кроткое спокойствие, гармония негромких слов и
святых дел создали единственный образ святого. Сергий глубочайший русский,
глубочайший православный. В нем есть смолистость севера России, чистый, крепкий
и здоровый ее тип. Если считать — а это очень принято — что "русское" гримаса,
история и юродство, "достоевщина", то Сергий явное опровержение. В народе, яко
бы лишь призванном к "ниспровержениям" и разинской разнузданности, к моральному
кликушеству и эпилепсии — Сергий как раз пример — любимейшей самим народом —
ясности, света прозрачного и ровного".
"В нем не было восторга, как во Франциске Ассизском", — говорит Б. Зайцев
в другом месте. — Он осторожен, нетороплив, скромен. Если Франциск Ассизский в
духовном порыве летел над землей, то Сергий Радонежский шел по земле, неустанно
трудился на ней и звал к труду других.
"...Жизнь Сергия, — указывает Б. Зайцев, — дает образ постепенного,
ясного внутренне-здорового движения. Это непрерывное, не драматическое
восхождение. Святость растет в нем органично. Путь Савла, почувствовавшего себя
Павлом — не его путь."
Другими словами типичный русский святой, которого Русь признала своим
народным святым, образцом русской святости, духовно гораздо более гармоничен,
чем типичный святой западного мира — Франциск Ассизский.
У Сергия Радонежского "нету грусти. Но как будто бы всегда он в
сдержанном, кристально-разряженном, прохладном воздухе".
Вспоминая рассказы современников о Преподобном, Ключевский говорил, что
"читая эти рассказы, видишь пред собою практическую школу благонравия, в которой
сверх религиозно-иноческого воспитания главными житейскими науками были уменье
отдавать всего себя на общее дело, навык к усиленному труду и привычка к
строгому порядку в занятиях, помыслах и чувствах. Наставник вел ежедневную
дробную терпеливую работу над каждым отдельным братом, над отдельными
особенностями каждого брата, приспособляя их к целям всего братства. По
следующей самостоятельной деятельности учеников Преподобного Сергия видно, что
под его воспитательным руководством лица не обезличивались, личные свойства не
стирались, каждый оставался сам собой и, становясь на свое место, входил в
состав сложного и стройного целого, как в мозаической иконе различные по
величине и цвету камешки укладываются под рукой мастера в гармоническое
выразительное изображение. Наблюдение и любовь к людям дали уменье тихо и кротко
настраивать душу человека и извлекать из нее, как из хорошего инструмента лучшие
ее чувства, — то уменье, перед которым не устоял самый упрямый русский человек
XIV века, кн. Олег Иванович рязанский, когда по просьбе великого князя
московского Димитрия Ивановича, как рассказывает летописец, "старец чудный"
отговорил "суровейшего" рязанца от войны с Москвой, умилив его тихими и кроткими
речами и благоуветливыми глаголами.
Так воспиталось дружное братство, производившее, по современным
свидетельствам, глубокое назидательное впечатление на мирян. Мир приходил к
монастырю с пытливым взглядом, каким он привык смотреть на монашество, и если
его не встречали здесь словами прийди и виждь, то потому, что такой зазыв был
противен Сергиевой дисциплине. Мир смотрел на чин жизни в монастыре Преподобного
Сергия, и то, что он видел, быт и обстановка пустынного братства поучали его
самым простым правилам, которыми крепко людское христианское общежитие. В
монастыре все было бедно и скудно, или, как выразился разочарованно один
мужичок, пришедший в обитель Преподобного Сергия повидать прославленного
величественного игумена, "все худостно, все нищетно, все сиротинско"; в самой
ограде монастыря первобытный лес шумел над кельями и осенью обсыпал их кровли
палыми листьями и иглами; вокруг церкви торчали свежие пни и валялись неубранные
стволы срубленных деревьев; в деревянной церковке за недостатком свечей пахло
лучиной; в обиходе братии столько же недостатков, сколько заплат на сермяжной
ряске игумена; чего ни хватись, всего нет, по выражению жизнеописателя;
случалось, вся братия по целым дням сидела чуть не без куска хлеба. Но все
дружны между собою и приветливы к пришельцам, во всем следы порядка и
размышления, каждый делает свое дело, каждый работает с молитвой, и все молятся
после работы; во всех чуялся скрытый огонь, который без искр и вспышек
обнаруживался живительной теплотой, обдававшей всякого, кто вступал в эту
атмосферу труда, мысли и молитвы. Мир видел все это и уходил ободренный и
освеженный, подобно тому, как мутная волна, прибивая к прибрежной скале,
отлагает от себя примесь, захваченную в неопрятном месте, и бежит далее светлой
прозрачной струей. Надобно припомнить людей ХI века, их быт и обстановку, запас
их умственных и нравственных средств, чтобы понять впечатление этого зрелища на
набожных наблюдателей. Нам, страдающим избытком нравственных возбуждений и
недостатком нравственной восприимчивости, трудно уже воспроизвести слагавшееся
из этих наблюдений настроение нравственной сосредоточенности и общественного
братства, какое разносили по своим углам из этой пустыни побывавшие в ней люди
XIV века. Таких людей была капля в мое православного русского населения. Но ведь
и в тесто немного нужно вещества, вызывающего в нем живительное брожение.
Нравственное влияние действует не механически, а органически. На это указал Сам
Христос, сказав: "Царство Божие подобно закваске." Украдкой западая в массы, это
влияние вызывало брожение и незаметно изменяло направление умов, перестраивало
весь нравственный строй души русского человека XIV века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27