Например, русскому
народу присущи и религиозный мистицизм и земной реализм..."
"В практической жизни для русского народа в высшей степени характерны, с
одной стороны, например, странники "взыскующие града", вроде Макара Ивановича
(один из героев романа "Подросток". Б. Б.), но с другой стороны, не менее
характерны и деловые люди, создавшие, например, русскую текстильную
промышленность или волжское пароходство. Сочетание таких противоположностей, как
религиозный мистицизм и земной реализм, имеется, конечно, не только у русских,
но и у французов, немцев, англичан... ". (45)
II
"...Под "русской безмерностью", — указывает М. Алданов, — иностранцы
теперь (это не всегда так было) разумеют крайние, прямо противоположные и
взаимно исключающие мысли, ведущие, разумеется, и к крайним делам в политике, к
подлинным потокам крови".
С такой трактовкой "русской безмерности" М. Алданов решительно не
согласен.
Парируя нелепые ссылки на Разинщину, Пугачевщину и другие восстания и
бунты, как на доказательство врожденой безмерности русского народа, — Алданов
резонно указывает, что и "...на западе были точно такие же восстания, и
подавлялись они так же жестоко. Прочтите у Жан-Клода, у Эли Бенуа, что делали во
Франции "Драгуны" в 1685 году. Людей рвали щипцами, сажали на пики, поджаривали,
обваривали, душили, вешали за нос. Это было в самой цивилизованной стране
Европы, в пору grand siecle в царствование короля, который не считался жестоким
человеком. Впрочем, и Стенька и Емелька, по случайности тоже действовали и были
казнены при самых гуманных монархах. И вы легко найдете во Франции того времени
такие же образцы и ницшеанства с кистенем и демоничности со щипцами, притом в
обоих лагерях. Между тем Франция никак не причисляется к странам "бескрайности",
напротив она считается страной меры. Да и ничего не было ни мистического, ни
иррационального, ни даже максималистского в причинах, лозунгах, требованиях
русских восстаний. Астраханские бунтари не хотели платить подать на бани и
желали раздачи хлеба голодным. Булавин обещал, своим людям, что они будут
вдоволь есть и пить. Бунтарям, сбегавшимся к Разину и Пугачеву, смертельно
надоели поборы и насилия воевод и помещиков. И над всем преобладали ненависть,
зависть, желание пожить вольной, необычной жизнью, уйти от жизни тяжелой и
осточертевшей. То же самое было в западно-европейских восстаниях. По учению
Хомякова, тоже очень любившего "бескрайности", русский народ "вышел в отставку"
после избрания царя Михаила Федоровича... " (46)
Иван Грозный, на которого русские интеллигенты любят особенно ссылаться,
как на олицетворение русской бескрайности, — М. Алданов не считает типичным
русским царем.
"...Иван Грозный, — указывает он, — нисколько не характерен ни для
русской культуры, ни для русских царей. Другие, цари обычно делали
приблизительно то же, что делало громадное большинство монархов в других
странах... "
Общеизвестно, что пытки заимствованы русским средневековым
законодательством от германских народов. В смысле своего размаха и изощренной
жестокости пытки всех европейских народов далеко оставляют за собой пытки
русского законодательства. В этом отношении "безмерные" русские оказались
неважными учениками у европейцев, которых русские европейцы выдают за образец
меры во всем.
Завороженные самогипнозом об идеальной Европе, русские историки судят
Московскую Русь не по реальной, утопавшей в крови Европе, а по идеальной,
никогда не существовавшей Европе.
"Европейские народы воспитывались не кнутом и застенками", — гордо
заявляет историк Ключевский, возмущаясь существованием пыток в Московской Руси,
заимствованных, как мы уже указывали, у запада. Это заведомая историческая ложь.
Русские историки очень любят вспоминать об опричниках Иоанна Грозного, но
забывают о диком разгуле святейшей инквизиции по всей Европе, о Варфоломеевской
ночи, о городах, в которых были сожжены все женщины по обвинению в связи с
нечистой силой, о том, что саксонский судья Карпцоф в одной крошечной Саксонии
казнил 20.000 человек. О Иоанне Грозном и безмерности его души вопят все, и
русские и немецкие историки. Но ни одни из русских и немецких историков не
вспоминает о крайностях души немецкого судьи Карпцофа.
По Уложению отца Петра, смертная казнь налагалась за 60 видов
преступлений. Во Франции же, которая "воспитывалась не кнутом и застенком",
казнили за 115 преступлений, то есть смертная казнь применялась без малого в два
раза больше, чем в России в царствование Алексея Михайловича. В Англии, куда
Петр также ездил учиться мере и гармонии, в его время было казнено 90.000
человек. До поездки Петра заграницу Московские застенки были детской игрой, по
сравнению, с застенками современной Европы.
Обучившись европейской "гуманности", Петр, вернувшись на родину,
увеличил, по примеру европейских законодательств, больше чем в три раза
применение смертной казни. Если при его отце она применялась в 60 случаях, то он
стал применять ее в двухстах случаях.
III
В большой русской политике трудно обнаружить следы безмерности и
крайностей русской души. Русская большая политика, наоборот, чрезвычайно
характерна своей редкой последовательностью на протяжении ряда веков. Определив
исторические цели, русские государственные деятели с редким упорством стремились
их выполнить.
Поэтому нельзя ничего возразить М. Алданову, когда он пишет:
"...Во внешней политике (это теперь "модный" вопрос) цари были
империалистами в меру, как столь многие другие правители. Отличие в их пользу:
ни один из русских царей никогда не стремился к мировому господству. Это выгодно
отличает их от Александра Македонского, от Цезаря, от Наполеона, от Карла
Великого, в меньшей степени от Карла V. Цари чрезвычайно редко командовали
своими армиями, не считали себя великими полководцами, следовательно и
психологически не могли стремиться к военной славе". (47)
Я лично совершенно согласен с М. Алдановым, когда он даже события
большевистской революции не считает доказательством врожденных крайностей
русской души. Русская душа в крайностях большевистской революции, по его мнению,
не повинна.
"...У самого Ленина своих личных идей было немного. Его идеи шли частью
от Маркса, частью от Бланки. Да он и изучал философию так, как в свое время
немецкие офицеры изучали русский язык: сама по себе она ему была совершенно не
нужна, но ее необходимо было изучить для борьбы с врагом. Как же можно считать
большевистскую идею русской?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
народу присущи и религиозный мистицизм и земной реализм..."
"В практической жизни для русского народа в высшей степени характерны, с
одной стороны, например, странники "взыскующие града", вроде Макара Ивановича
(один из героев романа "Подросток". Б. Б.), но с другой стороны, не менее
характерны и деловые люди, создавшие, например, русскую текстильную
промышленность или волжское пароходство. Сочетание таких противоположностей, как
религиозный мистицизм и земной реализм, имеется, конечно, не только у русских,
но и у французов, немцев, англичан... ". (45)
II
"...Под "русской безмерностью", — указывает М. Алданов, — иностранцы
теперь (это не всегда так было) разумеют крайние, прямо противоположные и
взаимно исключающие мысли, ведущие, разумеется, и к крайним делам в политике, к
подлинным потокам крови".
С такой трактовкой "русской безмерности" М. Алданов решительно не
согласен.
Парируя нелепые ссылки на Разинщину, Пугачевщину и другие восстания и
бунты, как на доказательство врожденой безмерности русского народа, — Алданов
резонно указывает, что и "...на западе были точно такие же восстания, и
подавлялись они так же жестоко. Прочтите у Жан-Клода, у Эли Бенуа, что делали во
Франции "Драгуны" в 1685 году. Людей рвали щипцами, сажали на пики, поджаривали,
обваривали, душили, вешали за нос. Это было в самой цивилизованной стране
Европы, в пору grand siecle в царствование короля, который не считался жестоким
человеком. Впрочем, и Стенька и Емелька, по случайности тоже действовали и были
казнены при самых гуманных монархах. И вы легко найдете во Франции того времени
такие же образцы и ницшеанства с кистенем и демоничности со щипцами, притом в
обоих лагерях. Между тем Франция никак не причисляется к странам "бескрайности",
напротив она считается страной меры. Да и ничего не было ни мистического, ни
иррационального, ни даже максималистского в причинах, лозунгах, требованиях
русских восстаний. Астраханские бунтари не хотели платить подать на бани и
желали раздачи хлеба голодным. Булавин обещал, своим людям, что они будут
вдоволь есть и пить. Бунтарям, сбегавшимся к Разину и Пугачеву, смертельно
надоели поборы и насилия воевод и помещиков. И над всем преобладали ненависть,
зависть, желание пожить вольной, необычной жизнью, уйти от жизни тяжелой и
осточертевшей. То же самое было в западно-европейских восстаниях. По учению
Хомякова, тоже очень любившего "бескрайности", русский народ "вышел в отставку"
после избрания царя Михаила Федоровича... " (46)
Иван Грозный, на которого русские интеллигенты любят особенно ссылаться,
как на олицетворение русской бескрайности, — М. Алданов не считает типичным
русским царем.
"...Иван Грозный, — указывает он, — нисколько не характерен ни для
русской культуры, ни для русских царей. Другие, цари обычно делали
приблизительно то же, что делало громадное большинство монархов в других
странах... "
Общеизвестно, что пытки заимствованы русским средневековым
законодательством от германских народов. В смысле своего размаха и изощренной
жестокости пытки всех европейских народов далеко оставляют за собой пытки
русского законодательства. В этом отношении "безмерные" русские оказались
неважными учениками у европейцев, которых русские европейцы выдают за образец
меры во всем.
Завороженные самогипнозом об идеальной Европе, русские историки судят
Московскую Русь не по реальной, утопавшей в крови Европе, а по идеальной,
никогда не существовавшей Европе.
"Европейские народы воспитывались не кнутом и застенками", — гордо
заявляет историк Ключевский, возмущаясь существованием пыток в Московской Руси,
заимствованных, как мы уже указывали, у запада. Это заведомая историческая ложь.
Русские историки очень любят вспоминать об опричниках Иоанна Грозного, но
забывают о диком разгуле святейшей инквизиции по всей Европе, о Варфоломеевской
ночи, о городах, в которых были сожжены все женщины по обвинению в связи с
нечистой силой, о том, что саксонский судья Карпцоф в одной крошечной Саксонии
казнил 20.000 человек. О Иоанне Грозном и безмерности его души вопят все, и
русские и немецкие историки. Но ни одни из русских и немецких историков не
вспоминает о крайностях души немецкого судьи Карпцофа.
По Уложению отца Петра, смертная казнь налагалась за 60 видов
преступлений. Во Франции же, которая "воспитывалась не кнутом и застенком",
казнили за 115 преступлений, то есть смертная казнь применялась без малого в два
раза больше, чем в России в царствование Алексея Михайловича. В Англии, куда
Петр также ездил учиться мере и гармонии, в его время было казнено 90.000
человек. До поездки Петра заграницу Московские застенки были детской игрой, по
сравнению, с застенками современной Европы.
Обучившись европейской "гуманности", Петр, вернувшись на родину,
увеличил, по примеру европейских законодательств, больше чем в три раза
применение смертной казни. Если при его отце она применялась в 60 случаях, то он
стал применять ее в двухстах случаях.
III
В большой русской политике трудно обнаружить следы безмерности и
крайностей русской души. Русская большая политика, наоборот, чрезвычайно
характерна своей редкой последовательностью на протяжении ряда веков. Определив
исторические цели, русские государственные деятели с редким упорством стремились
их выполнить.
Поэтому нельзя ничего возразить М. Алданову, когда он пишет:
"...Во внешней политике (это теперь "модный" вопрос) цари были
империалистами в меру, как столь многие другие правители. Отличие в их пользу:
ни один из русских царей никогда не стремился к мировому господству. Это выгодно
отличает их от Александра Македонского, от Цезаря, от Наполеона, от Карла
Великого, в меньшей степени от Карла V. Цари чрезвычайно редко командовали
своими армиями, не считали себя великими полководцами, следовательно и
психологически не могли стремиться к военной славе". (47)
Я лично совершенно согласен с М. Алдановым, когда он даже события
большевистской революции не считает доказательством врожденных крайностей
русской души. Русская душа в крайностях большевистской революции, по его мнению,
не повинна.
"...У самого Ленина своих личных идей было немного. Его идеи шли частью
от Маркса, частью от Бланки. Да он и изучал философию так, как в свое время
немецкие офицеры изучали русский язык: сама по себе она ему была совершенно не
нужна, но ее необходимо было изучить для борьбы с врагом. Как же можно считать
большевистскую идею русской?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27