Ради вас самой. Я прошу вас об этом. – Во взгляде, которым он смотрел на нее, было таинственное нечто, которое породило бы неуверенность даже в самой неустрашимой душе. Возникла пауза, тяжелая и давящая от немой борьбы мыслей и чувств. – В прошлый раз мне не удалось отговорить вас. Я тысячу раз казнил себя, что не удержал вас силой. И все же и сейчас я могу лишь просить вас.
Она старалась не смотреть ему в глаза. Он все еще любил ее: Год назад она только улыбнулась бы, тогда эта любовь льстила ее самолюбию. Сейчас она чувствовала себя тронутой и глубоко смущенной. Защищаясь от мощного воздействия, которое обрушилось на нее, она попыталась вызвать образ Наполеона.
– Я не могу вернуться назад, – сказала она. – Поймите же меня.
– Вы так сильно его любите?
Каролина опустила голову.
«Я нужна ему, теперь больше, чем когда бы то ни было!»
Но она не произнесла этого вслух. Она была слишком молода, слишком темпераментна, слишком идеалистична, чтобы проанализировать в этот момент, что значили слова «Я нужна ему».
– Понимаю, – герцог выпустил ее руку.
– Нет, вы не понимаете, – она поискала нужные слова, но потом с рыданиями бросилась в его объятия.
Он прижал ее к себе, не способный ни на слова, ни на жесты. Наконец Каролина выпрямилась.
– Простите меня! И большое спасибо! Я буду осторожна.
Он ничего не сказал в ответ. Так же беззвучно, как появился, он исчез.
22
Они сидели в беседке, увитой диким виноградом, в маленьком романтическом саду за домом, обнесенном стеной в пол человеческого роста. Утро изобиловало теплом и светом.
По выложенной камнями дорожке подошла горничная, поставила чайничек с чаем и молочник с горячим молоком, затем сняла белую салфетку с корзинки, в которой лежали ароматные, еще теплые булочки.
– Если ваше величество что-нибудь еще желают… – Она залилась краской, сделала реверанс и удалилась.
По лицу Наполеона, до сих пор хранившему следы горечи поражения, промелькнула улыбка.
– Ты хоть помнишь, сколько сахара я кладу?
Она ничего не ответила, а только молча опустила ему в чашку четыре куска сахара. Потом разрезала пополам одну из булочек, намазала маслом и положила на его тарелку.
– Ты не хочешь ее съесть? В Мексике не будет таких булочек, но надеюсь, это единственное, чего ты будешь там лишен.
Он взглянул на нее.
– Мексика?
– Да, Мексика или Панама, Колумбия или Калифорния. Лишь бы подальше отсюда! Сегодня ночью ты разговаривал во сне. Я разобрала только одно слово: Мексика.
Он смотрел прямо перед собой.
– Это, должно быть, похоже на Корсику. Много серебра и драгоценных камней. Ты получишь ванну – из одних сапфиров, темных, как твои глаза.
– Когда мы едем?
На его лицо упала тень.
– В гавани Рошфора стоит английский крейсер. Два мои фрегата не дойдут и до маяка.
– Если ты этого действительно хочешь, никто не сможет нас задержать. Мы найдем другой корабль, голландское или американское грузовое судно. Пожалуйста, поехали в этот раз точно. И как можно скорее!
– Все мои деньги в Париже.
– У меня с собой мои украшения. На это мы можем купить пол-Америки. – Она улыбнулась ему. Но веселое настроение этого утра, нежное и хрупкое как мыльный пузырь, улетучилось.
Он отставил в сторону тарелку, так ни к чему и не притронувшись. Его взгляд был устремлен поверх нее. Потом он сказал:
– Есть кое-что и другое. Пойми – я ждал тебя. Я считал часы. Я караулил каждую карету, каждого курьера. Я бы гораздо раньше уехал из Парижа. Но в то же время я надеялся, что ты не захочешь приехать. Нет, не говори ничего. Я не имею права привязывать тебя к себе. Я должен был бы отослать тебя назад – даже сейчас. Но у меня нет сил на это.
Каролина поднялась и подошла к нему. Снаружи, с улицы, донеслась барабанная дробь. Каролина прислушалась. А потом услышала зычный голос, который ни с кем не могла бы спутать. Она подбежала к каменной ограде и встала на скамью. Сквозь густые ветви шиповника выглянула на улицу. Окруженный уличными мальчишками, там стоял Зокко – высокорослый, полный сил и энергии, в турецких шароварах цвета киновари и маленьком серебряном болеро, когда-то принадлежавшем Бату. Каролина спрыгнула со скамейки. Наполеон удивленно посмотрел на нее:
– С каких это пор ты интересуешься цирком?
Она засмеялась.
– С тех пор, как я сама работала в нем!..
– Ты?
– Да! Я тебе расскажу об этом позже, в Мексике. Я сейчас вернусь, – она метнулась к садовой калитке, отодвинула тяжелый железный засов и вышла на улицу.
Зокко ушел вперед, с барабаном на груди и обезьянкой на плече. Она догнала его.
– Зокко!
Вытаращив глаза, он долго смотрел на нее, пока наконец не узнал. Его зубы блеснули на загорелом лице.
– Беглянка! – Он оглядел ее с ног до головы. – Ну и ну! Как же я должен теперь называть вас?
– Как хочешь. А вы? Как дела у вас? Как поживают Розария и Эстрелла? Она очень злилась на меня?
– Нет, только делала вид, но в душе была даже рада. Не так уж она пылала к тебе.
– Как вы сюда попали?
– Выбирать не приходится. Франция стала тесной даже для маленького цирка.
– Вы давно уже здесь?
– Два дня. Сегодня даем прощальное представление. Наше самое последнее. Мы уезжаем в Америку! Через океан, со всеми пожитками и зверями, настоящий Ноев ковчег. Я сыт по горло Францией, великой нацией и ее императором. Я не желаю подыхать здесь.
– Когда вы уезжаете? – Встреча с Зокко – это ли не перст судьбы?
– Нас берет с собой одно американское грузовое судно, – услышала она голос Зокко.
– Оно уходит из Рошфора?
– Да, завтра на рассвете.
– Где мне найти капитана?
Циркач сморщил лоб.
– Опять удираешь? – Он повернулся и показал на узкую улочку. – Иди по ней, придешь в порт Справа будет большой гостиный двор «На четырех ветрах». Может, найдешь его там. О'Тул его зовут.
– Спасибо, Зокко. Мы еще увидимся.
О'Тула в «Четырех ветрах» не оказалось. Однако хозяин, которому понравилась красивая незнакомка в элегантном платье из алого китайского шелка, вызвался помочь ей.
– Он только что вышел, далеко не мог уйти, – заверил он, когда они быстрым шагом отправились в гавань.
Придя на набережную, он сложил руки рупором и громко позвал капитана. На одном из баркасов, пришвартованных к молу, поднялся мужчина.
– Это и есть О'Тул. – Хозяин показал на человека в ослепительно белой униформе.
Каролина поблагодарила хозяина и поспешила на мол.
О'Тул сошел с баркаса.
– В чем дело, мадемуазель? – Он слегка приложил руку к фуражке.
Его французский был тягучим и тяжеловесным.
– У вас еще есть места для нескольких человек?
Он внимательно посмотрел на нее. На его молодом веснушчатом лице солнце и ветер уже оставили свой след.
– Это грузовое судно. Хороший корабль, но именно грузовой, без всякой роскоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Она старалась не смотреть ему в глаза. Он все еще любил ее: Год назад она только улыбнулась бы, тогда эта любовь льстила ее самолюбию. Сейчас она чувствовала себя тронутой и глубоко смущенной. Защищаясь от мощного воздействия, которое обрушилось на нее, она попыталась вызвать образ Наполеона.
– Я не могу вернуться назад, – сказала она. – Поймите же меня.
– Вы так сильно его любите?
Каролина опустила голову.
«Я нужна ему, теперь больше, чем когда бы то ни было!»
Но она не произнесла этого вслух. Она была слишком молода, слишком темпераментна, слишком идеалистична, чтобы проанализировать в этот момент, что значили слова «Я нужна ему».
– Понимаю, – герцог выпустил ее руку.
– Нет, вы не понимаете, – она поискала нужные слова, но потом с рыданиями бросилась в его объятия.
Он прижал ее к себе, не способный ни на слова, ни на жесты. Наконец Каролина выпрямилась.
– Простите меня! И большое спасибо! Я буду осторожна.
Он ничего не сказал в ответ. Так же беззвучно, как появился, он исчез.
22
Они сидели в беседке, увитой диким виноградом, в маленьком романтическом саду за домом, обнесенном стеной в пол человеческого роста. Утро изобиловало теплом и светом.
По выложенной камнями дорожке подошла горничная, поставила чайничек с чаем и молочник с горячим молоком, затем сняла белую салфетку с корзинки, в которой лежали ароматные, еще теплые булочки.
– Если ваше величество что-нибудь еще желают… – Она залилась краской, сделала реверанс и удалилась.
По лицу Наполеона, до сих пор хранившему следы горечи поражения, промелькнула улыбка.
– Ты хоть помнишь, сколько сахара я кладу?
Она ничего не ответила, а только молча опустила ему в чашку четыре куска сахара. Потом разрезала пополам одну из булочек, намазала маслом и положила на его тарелку.
– Ты не хочешь ее съесть? В Мексике не будет таких булочек, но надеюсь, это единственное, чего ты будешь там лишен.
Он взглянул на нее.
– Мексика?
– Да, Мексика или Панама, Колумбия или Калифорния. Лишь бы подальше отсюда! Сегодня ночью ты разговаривал во сне. Я разобрала только одно слово: Мексика.
Он смотрел прямо перед собой.
– Это, должно быть, похоже на Корсику. Много серебра и драгоценных камней. Ты получишь ванну – из одних сапфиров, темных, как твои глаза.
– Когда мы едем?
На его лицо упала тень.
– В гавани Рошфора стоит английский крейсер. Два мои фрегата не дойдут и до маяка.
– Если ты этого действительно хочешь, никто не сможет нас задержать. Мы найдем другой корабль, голландское или американское грузовое судно. Пожалуйста, поехали в этот раз точно. И как можно скорее!
– Все мои деньги в Париже.
– У меня с собой мои украшения. На это мы можем купить пол-Америки. – Она улыбнулась ему. Но веселое настроение этого утра, нежное и хрупкое как мыльный пузырь, улетучилось.
Он отставил в сторону тарелку, так ни к чему и не притронувшись. Его взгляд был устремлен поверх нее. Потом он сказал:
– Есть кое-что и другое. Пойми – я ждал тебя. Я считал часы. Я караулил каждую карету, каждого курьера. Я бы гораздо раньше уехал из Парижа. Но в то же время я надеялся, что ты не захочешь приехать. Нет, не говори ничего. Я не имею права привязывать тебя к себе. Я должен был бы отослать тебя назад – даже сейчас. Но у меня нет сил на это.
Каролина поднялась и подошла к нему. Снаружи, с улицы, донеслась барабанная дробь. Каролина прислушалась. А потом услышала зычный голос, который ни с кем не могла бы спутать. Она подбежала к каменной ограде и встала на скамью. Сквозь густые ветви шиповника выглянула на улицу. Окруженный уличными мальчишками, там стоял Зокко – высокорослый, полный сил и энергии, в турецких шароварах цвета киновари и маленьком серебряном болеро, когда-то принадлежавшем Бату. Каролина спрыгнула со скамейки. Наполеон удивленно посмотрел на нее:
– С каких это пор ты интересуешься цирком?
Она засмеялась.
– С тех пор, как я сама работала в нем!..
– Ты?
– Да! Я тебе расскажу об этом позже, в Мексике. Я сейчас вернусь, – она метнулась к садовой калитке, отодвинула тяжелый железный засов и вышла на улицу.
Зокко ушел вперед, с барабаном на груди и обезьянкой на плече. Она догнала его.
– Зокко!
Вытаращив глаза, он долго смотрел на нее, пока наконец не узнал. Его зубы блеснули на загорелом лице.
– Беглянка! – Он оглядел ее с ног до головы. – Ну и ну! Как же я должен теперь называть вас?
– Как хочешь. А вы? Как дела у вас? Как поживают Розария и Эстрелла? Она очень злилась на меня?
– Нет, только делала вид, но в душе была даже рада. Не так уж она пылала к тебе.
– Как вы сюда попали?
– Выбирать не приходится. Франция стала тесной даже для маленького цирка.
– Вы давно уже здесь?
– Два дня. Сегодня даем прощальное представление. Наше самое последнее. Мы уезжаем в Америку! Через океан, со всеми пожитками и зверями, настоящий Ноев ковчег. Я сыт по горло Францией, великой нацией и ее императором. Я не желаю подыхать здесь.
– Когда вы уезжаете? – Встреча с Зокко – это ли не перст судьбы?
– Нас берет с собой одно американское грузовое судно, – услышала она голос Зокко.
– Оно уходит из Рошфора?
– Да, завтра на рассвете.
– Где мне найти капитана?
Циркач сморщил лоб.
– Опять удираешь? – Он повернулся и показал на узкую улочку. – Иди по ней, придешь в порт Справа будет большой гостиный двор «На четырех ветрах». Может, найдешь его там. О'Тул его зовут.
– Спасибо, Зокко. Мы еще увидимся.
О'Тула в «Четырех ветрах» не оказалось. Однако хозяин, которому понравилась красивая незнакомка в элегантном платье из алого китайского шелка, вызвался помочь ей.
– Он только что вышел, далеко не мог уйти, – заверил он, когда они быстрым шагом отправились в гавань.
Придя на набережную, он сложил руки рупором и громко позвал капитана. На одном из баркасов, пришвартованных к молу, поднялся мужчина.
– Это и есть О'Тул. – Хозяин показал на человека в ослепительно белой униформе.
Каролина поблагодарила хозяина и поспешила на мол.
О'Тул сошел с баркаса.
– В чем дело, мадемуазель? – Он слегка приложил руку к фуражке.
Его французский был тягучим и тяжеловесным.
– У вас еще есть места для нескольких человек?
Он внимательно посмотрел на нее. На его молодом веснушчатом лице солнце и ветер уже оставили свой след.
– Это грузовое судно. Хороший корабль, но именно грузовой, без всякой роскоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71