Она села на пустое место позади неравной пары. Нери склонился к Мелани.
– Вы были правы, – зашептал Нери. – Теперь у меня есть доказательство. Поздравляю! Это будет лучшим свадебным подарком Фуше…
Следующие слова потонули в ликующем крещендо органа. Король дошел до алтаря. Вместе с ним все опустились на колени. Голова Мелани исчезла за спинкой скамьи. Нери преклонил колено и перекрестился.
Каролина закрыла глаза. Вокруг нее стояло бормотание – все подхватили молитву, начатую королем. Но она слышала только слова Нери, многократным эхом повторяющиеся внутри нее. Что они означали? Она должна узнать, что он выведал.
Молитва кончилась. Все опять поднялись. Каролина посмотрела на Нери, но он исчез. Она оглянулась. Бату тоже нигде не было видно. Страшное подозрение закралось ей в душу…
Она догнала его только в конце темного прохода, перед лестницей, которая вела в склеп под алтарем. С невозмутимостью охотника, который несет домой подстреленную дичь, он тащил безжизненное тело. Каролина с ужасом взглянула в искаженное лицо Нери, задушенного Бату. Одна рука волочилась по земле.
– Что ты наделал? – с трудом смогла выговорить она.
– То, в чем поклялся себе в Пьомбино… – Он говорил с наивной жестокостью ребенка. – Он хотел убить меня, и он хотел убить вас! Однажды должен был прийти и его час… Никто этого не заметил, даже он сам.
Было бессмысленно спорить с Бату. Он бы ничего не понял, и это бы ничего не изменило. Нери был мертв, ушел вместе со своей тайной. Нет, сейчас ему никак нельзя было умирать, его сведения могли бы понадобиться ей.
Бату положил труп на пол в склепе. Железной палкой он поддел крышку саркофага, которую подправляли каменщики. Вытащил оттуда свинцовый гроб и деревянную решетку, на которой он покоился. Вопросительно взглянул на Каролину:
– Обыскать его сначала?
– Оставь его, – шикнула на него Каролина. – Важно только то, что было у него в голове.
Бату положил мертвеца в саркофаг, накрыл деревянной решеткой, поставил сверху свинцовый гроб и закрыл все плитой. Потом придирчиво обошел вокруг саркофага.
– Никто его не найдет.
Он стоял перед ней. Она видела его руки, его лицо. Он убил, как солдат убивает врага, и теперь ожидал похвалы. Он был верным слугой и отдал бы за нее жизнь, но в этот момент она не нашла для него доброго слова.
– Поезжай обратно на барке и не выходи из дому.
– А вы, графиня?
– Делай, что я тебе сказала! – Она отвернулась.
Не отдавая себе отчета, каким-то образом она вдруг оказалась в сутолоке на площади перед храмом. Все диалекты Франции смешались здесь. В будке торговали вином в разлив. Женщины толпились вокруг прилавка с шелковыми платками. Оживленнее всего было за длинным столом, стоявшим рядом с входом в монастырь. Там сидели нищие в ожидании дармовой кормежки.
Мужчина, не вписывавшийся в эту группу, Фальстаф в лохмотьях, перебирал струны лютни и с грацией толстяка раскачивался в такт напеваемой мелодии. Орущий хор тут же замолк, как только он завел громкую песню:
Пейте, друзья!
В последний раз.
Ешьте прощальный обед.
И даже если забудут все,
От кары ему не уйти вовек,
Пока существует один человек:
Жиль де Ламар, который везде и нигде!
Каролина встала как вкопанная. Хор нищих подхватил припев. Она уже хотела пробиться к певцу, как песня вдруг оборвалась и нищие повскакивали с лавок. Послышались здравицы, в воздух полетели цветы, герольды затрубили на всю площадь. Двери собора открылись, и появилась свадебная процессия: алебардисты, пажи, мальчики, певшие на клиросе, новобрачные, король под своим сине-золотым балдахином, аристократия. Щурясь на солнце, они вышли на яркий свет.
Быть может, собственное настроение Каролины было тому причиной, но веселье, сопровождавшее свадебный поезд, показалось ей искусственным, неискренним, а радостная атмосфера – такой жуткой и неуместной, словно она присутствовала на месте казни.
Людской поток подхватил ее. Еще раз промелькнули каменное лицо короля, серьезные черты Габриэлы, непроницаемая улыбка Фуше. Но единственным живым и реальным остался в памяти певец. Его голос продолжал звучать у нее в ушах, наполняя счастьем и одновременно какой-то нелепой ревностью: похоже, все знали Жиля, даже парижские нищие.
На всем лежала печать знойного лета, усыпляющего мысли и волю. Каролина не пыталась сопротивляться, радуясь любому поводу, позволявшему ей забыть свой плен, в котором была повинна она сама.
Со дня свадьбы Габриэлы прошло четыре дня. Каждый день после обеда к Каролине приходил ее брат, и они играли в ломбер, старинную испанскую карточную игру. Однако она постоянно ждала вестей от Габриэлы, и вот наконец сегодня доложили о приезде горничной герцогини Отрантской.
Она вошла с улыбкой на губах, в серо-розовом переливающемся платье. Присела перед Каролиной в глубоком реверансе и протянула ей маленький розовый конвертик. На карточке было написано: «Пожалуйста, следуй за Мадлон. Мне надо о многом тебе рассказать. Габриэла».
Лишь сидя в карете с гербом герцога Отрантского, Каролина осознала, какой безрассудно смелый поступок она совершает. Но она упивалась опасностью. Когда карета, сделав большой крюк, объехала дом на улице Церутти и остановилась на узкой улочке перед низким, встроенным в каменную ограду домом садовника, ее эйфория не угасла. Напротив, пелена таинственности, долгий путь по пустым коридорам, темным узким лестницам для прислуги лишь раззадоривали ее. На полукруглой площадке Мадлон остановилась и трижды постучала в дверь. Обе створки бесшумно отворились внутрь; две белые руки протянулись навстречу Каролине и втащили ее через порог.
Габриэла провела Каролину в салон, поражающий воображение своими изысканными красками: сочный абрикосовый и красновато-золотой, а сверху – голубизна потолочной росписи. Каролина была ослеплена.
– Ну как, нравится? Я это назвала «Восход солнца над Олимпом». Что ты хочешь? Кофе? Мороженое?
– Да, собственно, ничего. – Каролине не терпелось услышать рассказ Габриэлы.
– И как это мой строгий братец только выпустил тебя! Он охраняет тебя так же неустанно, как честь и наследство Кастелланов. Женоненавистник в роли трубадура – и как тебе это удается? Чем ты завоевываешь мужчин? Своей улыбкой? Молчанием?
Каролина невольно улыбнулась.
– Я об этом никогда не задумывалась.
– Иногда я тебе завидую, – вздохнула Габриэла. – Ты роковая женщина, хотя ничего для этого не делаешь и сама того не желаешь. Как бы я хотела быть такой, – она засмеялась и взяла подругу под руку. – Пошли, о таких вещах лучше всего рассказывать на месте событий.
Они вошли в спальню. Ноги утопали в мехе звериной шкуры по щиколотку. Через серебротканые кружева занавесок проникал ажурный свет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Вы были правы, – зашептал Нери. – Теперь у меня есть доказательство. Поздравляю! Это будет лучшим свадебным подарком Фуше…
Следующие слова потонули в ликующем крещендо органа. Король дошел до алтаря. Вместе с ним все опустились на колени. Голова Мелани исчезла за спинкой скамьи. Нери преклонил колено и перекрестился.
Каролина закрыла глаза. Вокруг нее стояло бормотание – все подхватили молитву, начатую королем. Но она слышала только слова Нери, многократным эхом повторяющиеся внутри нее. Что они означали? Она должна узнать, что он выведал.
Молитва кончилась. Все опять поднялись. Каролина посмотрела на Нери, но он исчез. Она оглянулась. Бату тоже нигде не было видно. Страшное подозрение закралось ей в душу…
Она догнала его только в конце темного прохода, перед лестницей, которая вела в склеп под алтарем. С невозмутимостью охотника, который несет домой подстреленную дичь, он тащил безжизненное тело. Каролина с ужасом взглянула в искаженное лицо Нери, задушенного Бату. Одна рука волочилась по земле.
– Что ты наделал? – с трудом смогла выговорить она.
– То, в чем поклялся себе в Пьомбино… – Он говорил с наивной жестокостью ребенка. – Он хотел убить меня, и он хотел убить вас! Однажды должен был прийти и его час… Никто этого не заметил, даже он сам.
Было бессмысленно спорить с Бату. Он бы ничего не понял, и это бы ничего не изменило. Нери был мертв, ушел вместе со своей тайной. Нет, сейчас ему никак нельзя было умирать, его сведения могли бы понадобиться ей.
Бату положил труп на пол в склепе. Железной палкой он поддел крышку саркофага, которую подправляли каменщики. Вытащил оттуда свинцовый гроб и деревянную решетку, на которой он покоился. Вопросительно взглянул на Каролину:
– Обыскать его сначала?
– Оставь его, – шикнула на него Каролина. – Важно только то, что было у него в голове.
Бату положил мертвеца в саркофаг, накрыл деревянной решеткой, поставил сверху свинцовый гроб и закрыл все плитой. Потом придирчиво обошел вокруг саркофага.
– Никто его не найдет.
Он стоял перед ней. Она видела его руки, его лицо. Он убил, как солдат убивает врага, и теперь ожидал похвалы. Он был верным слугой и отдал бы за нее жизнь, но в этот момент она не нашла для него доброго слова.
– Поезжай обратно на барке и не выходи из дому.
– А вы, графиня?
– Делай, что я тебе сказала! – Она отвернулась.
Не отдавая себе отчета, каким-то образом она вдруг оказалась в сутолоке на площади перед храмом. Все диалекты Франции смешались здесь. В будке торговали вином в разлив. Женщины толпились вокруг прилавка с шелковыми платками. Оживленнее всего было за длинным столом, стоявшим рядом с входом в монастырь. Там сидели нищие в ожидании дармовой кормежки.
Мужчина, не вписывавшийся в эту группу, Фальстаф в лохмотьях, перебирал струны лютни и с грацией толстяка раскачивался в такт напеваемой мелодии. Орущий хор тут же замолк, как только он завел громкую песню:
Пейте, друзья!
В последний раз.
Ешьте прощальный обед.
И даже если забудут все,
От кары ему не уйти вовек,
Пока существует один человек:
Жиль де Ламар, который везде и нигде!
Каролина встала как вкопанная. Хор нищих подхватил припев. Она уже хотела пробиться к певцу, как песня вдруг оборвалась и нищие повскакивали с лавок. Послышались здравицы, в воздух полетели цветы, герольды затрубили на всю площадь. Двери собора открылись, и появилась свадебная процессия: алебардисты, пажи, мальчики, певшие на клиросе, новобрачные, король под своим сине-золотым балдахином, аристократия. Щурясь на солнце, они вышли на яркий свет.
Быть может, собственное настроение Каролины было тому причиной, но веселье, сопровождавшее свадебный поезд, показалось ей искусственным, неискренним, а радостная атмосфера – такой жуткой и неуместной, словно она присутствовала на месте казни.
Людской поток подхватил ее. Еще раз промелькнули каменное лицо короля, серьезные черты Габриэлы, непроницаемая улыбка Фуше. Но единственным живым и реальным остался в памяти певец. Его голос продолжал звучать у нее в ушах, наполняя счастьем и одновременно какой-то нелепой ревностью: похоже, все знали Жиля, даже парижские нищие.
На всем лежала печать знойного лета, усыпляющего мысли и волю. Каролина не пыталась сопротивляться, радуясь любому поводу, позволявшему ей забыть свой плен, в котором была повинна она сама.
Со дня свадьбы Габриэлы прошло четыре дня. Каждый день после обеда к Каролине приходил ее брат, и они играли в ломбер, старинную испанскую карточную игру. Однако она постоянно ждала вестей от Габриэлы, и вот наконец сегодня доложили о приезде горничной герцогини Отрантской.
Она вошла с улыбкой на губах, в серо-розовом переливающемся платье. Присела перед Каролиной в глубоком реверансе и протянула ей маленький розовый конвертик. На карточке было написано: «Пожалуйста, следуй за Мадлон. Мне надо о многом тебе рассказать. Габриэла».
Лишь сидя в карете с гербом герцога Отрантского, Каролина осознала, какой безрассудно смелый поступок она совершает. Но она упивалась опасностью. Когда карета, сделав большой крюк, объехала дом на улице Церутти и остановилась на узкой улочке перед низким, встроенным в каменную ограду домом садовника, ее эйфория не угасла. Напротив, пелена таинственности, долгий путь по пустым коридорам, темным узким лестницам для прислуги лишь раззадоривали ее. На полукруглой площадке Мадлон остановилась и трижды постучала в дверь. Обе створки бесшумно отворились внутрь; две белые руки протянулись навстречу Каролине и втащили ее через порог.
Габриэла провела Каролину в салон, поражающий воображение своими изысканными красками: сочный абрикосовый и красновато-золотой, а сверху – голубизна потолочной росписи. Каролина была ослеплена.
– Ну как, нравится? Я это назвала «Восход солнца над Олимпом». Что ты хочешь? Кофе? Мороженое?
– Да, собственно, ничего. – Каролине не терпелось услышать рассказ Габриэлы.
– И как это мой строгий братец только выпустил тебя! Он охраняет тебя так же неустанно, как честь и наследство Кастелланов. Женоненавистник в роли трубадура – и как тебе это удается? Чем ты завоевываешь мужчин? Своей улыбкой? Молчанием?
Каролина невольно улыбнулась.
– Я об этом никогда не задумывалась.
– Иногда я тебе завидую, – вздохнула Габриэла. – Ты роковая женщина, хотя ничего для этого не делаешь и сама того не желаешь. Как бы я хотела быть такой, – она засмеялась и взяла подругу под руку. – Пошли, о таких вещах лучше всего рассказывать на месте событий.
Они вошли в спальню. Ноги утопали в мехе звериной шкуры по щиколотку. Через серебротканые кружева занавесок проникал ажурный свет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71