Впрочем, он тут же перевел все внимание на Кэтрин, и Нанетта поняла почему и подумала только: как Кэтрин может переносить его грубости по отношению к ней?
Однако, он часто улыбался, обнажая большие белые зубы и поглаживая свою длинную шелковистую бороду, и громко смеялся, как человек, привыкший проводить большую часть времени в седле, и Нанетта подумала, что, наверно, Кэтрин он может нравиться. В любом случае, в этом отношении он представлял собой яркий контраст с лордом Лэтимером, или лордом Боро.
Когда он, наконец, покинул их, и женщины отправились в свои покои, Кэтрин спросила Нанетту, понравился ли ей Томас Сеймур.
– У него слишком сильный голос для замкнутых пространств, – осторожно ответила та.
– Да, он, конечно, не создан для дома, – согласилась Кэтрин. – Он великолепный наездник и лучший теннисист. Наверно, за это его и любит король – он напоминает ему его самого в молодости. И, конечно, его обожает принц. Он всегда говорит о дяде Томасе и, разумеется, именно в его кошелек он залезает, если ему не хватает денег на игрушки.
– Принцу повезло, что у него такой щедрый дядя, – сыронизировала Нанетта, но, взглянув на Кэтрин, поняла, что та восприняла этот комплимент буквально. Нанетта посмотрела на раскрасневшиеся щеки леди Лэтимер и промолчала. Однако она надеялась, что им не придется часто встречаться с Томасом Сеймуром, иначе, она опасалась, как бы ее подруга не совершила какой-нибудь ошибки.
Старый боевой конь, герцог Норфолк, повел армию на Шотландию в начале октября, а уже двадцать третьего октября нанес шотландцам сокрушительное поражение под Карлайлом. Через три недели шотландский король умер в собственной постели, как говорили, от отчаяния, оставив в качестве единственной наследницы девочку, которой исполнилась всего неделя от роду, названную Марией. Похоже, длительной борьбе англичан и шотландцев наступил конец, а также исчезла угроза франко-шотландского союза. Шотландскую инфанту должны были помолвить с принцем Эдуардом, и после смерти короля Генриха они должны были совместно управлять обеими странами. Пока же маленькую инфанту должны были привезти в Англию, чтобы воспитывать вместе с принцем, в королевской детской, а Генрих становился пожизненным шотландским регентом.
Это был превосходный план, полное решение шотландской проблемы, и англичане, особенно на севере, ликовали. Внуки Генриха станут королями Англии, Шотландии и Ирландии, граница перестанет быть местом кровавых стычек и пожаров, французы перестанут рыскать, как голодные волки, у заднего двора англичан. Эту новость Пол привез в Морлэнд Елизавете вместе с другими маленькими подарками, которыми стремился развлечь ее. В доме ее не оказалось, но он сразу догадался, где она, так как хорошо изучил все ее излюбленные места уединения.
Она сидела с отсутствующим видом и сложенными на коленях руками на полуразрушенной стене часовни. Пол понимал, что девушка оказалась в незавидном положении: она была помолвлена, но ее жених погиб, оставив ее не женой и не вдовой; она родила ребенка, но не могла считаться матерью. Ее сестра Рут вернулась в Дорсет, и Пол счел долгом чести предоставить ей вполне приличную вдовью долю, как если бы она все-таки была женой его брата, а теперь она вышла замуж за юношу из своего круга. Пол предложил то же самое Елизавете, в душе моля ее не делать этого. Она отказалась, ее даже нисколько не взволновал отъезд сестры и то, что она осталась в Морлэнде одна.
После выплаты штрафов и доли Рут у Пола осталось слишком мало денег, чтобы отремонтировать часовню. Крышу и интерьер уничтожил огонь, окна выбиты, ценности расхищены, а часть наружной стены рухнула, погребя под собой все мемориальные доски, в том числе и доски Роберта и Элеоноры, предков Пола и Елизаветы. Пол дал обет восстановить эти доски сразу же, как только у него окажется хоть небольшая сумма для реставрации часовни. К счастью, старая деревянная статуя Св. Девы уцелела, хотя у нее было повреждено основание и обгорела вся краска, и он поклялся также, что первым делом покроет ее позолотой. У Пола были особые причины ожидать милости Царицы Небесной, которая тоже была матерью. Пол просил Ее помочь ему завоевать сердце Елизаветы.
Елизавета часто приходила на развалины часовни, ее притягивали сюда ощущения пережитого ужаса и спокойствия. Тут и там сквозь трещины в камнях пробивались уже зеленые побеги, мох и лишайник смягчали острые края выгоревших стропил и разбитых черепиц. Ее успокаивало зрелище того, как быстро жизнь преодолевает бесплодие смерти. Часовня нравилась ей и прежде, но теперь она стала для нее еще ближе внутренне.
При виде Пола Елизавета не обронила ни слова, столь же равнодушно выслушав принесенные им новости, как принимала его подарки: она едва замечала его. Она жила в мире собственных мыслей, куда он едва ли мог проникнуть, в сне о Мужчине, вес и величина которого заслонили свет. Это была ужасная и вместе с тем странно притягивающая и очаровывающая фигура. Она не помнила, конечно, реального человека – шок изгладил из ее памяти все воспоминания, – но она создала себе фантазию, с которой ей было легче жить, несмотря на источаемый ею ужас, чем с реальными мужчинами.
О ребенке она и вовсе не вспоминала – это была какая-то странная болезнь, которая кончилась, лихорадка, от которой она оправилась. Она никогда не видела ребенка, и он ничего не значил для нее. Во время беременности ее опорой и поддержкой была Нанетта, однако она не сожалела, когда та уехала – в Нанетте было что-то пугающее, какая-то жестокость и целеустремленность. Она любила Нанетту, но не стремилась вновь увидеть ее.
Елизавета не знала, что с ней станет – это и была главная причина ее апатии. Она боялась будущего, боялась того, что с ней может произойти, боялась того, что ее выдадут замуж, и боялась того, что никогда уже не выйдет замуж. Она нашла прибежище в равнодушии, в уходе в болезнь, которая защищала ее от требований реальности и будущего.
А больше всего Елизавета опасалась Пола – ведь от него исходила главная опасность, он был господином Морлэнда и мог отправить ее домой, когда ему заблагорассудится, или вообще выставить из дома, как нежеланного котенка. Она старалась избегать встреч с ним, но Пол никак не хотел понять этого, так что ей приходилось быть с ним равнодушной, принимать его подарки и отставлять их в сторону, не глядя. Если бы она посмотрела на них, если бы признала их за подарки, то пропала бы. Но ей все труднее удавалось оставаться в плену своего сна – жизнь, та самая сила жизни, которая так быстро затягивала старые шрамы от пожара в часовне, исцеляла и ее существо, наполняла ее стремлением жить, действовать, ощущать. Она в отчаянии отвернулась от Пола и устремила взор в блеклое ноябрьское небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Однако, он часто улыбался, обнажая большие белые зубы и поглаживая свою длинную шелковистую бороду, и громко смеялся, как человек, привыкший проводить большую часть времени в седле, и Нанетта подумала, что, наверно, Кэтрин он может нравиться. В любом случае, в этом отношении он представлял собой яркий контраст с лордом Лэтимером, или лордом Боро.
Когда он, наконец, покинул их, и женщины отправились в свои покои, Кэтрин спросила Нанетту, понравился ли ей Томас Сеймур.
– У него слишком сильный голос для замкнутых пространств, – осторожно ответила та.
– Да, он, конечно, не создан для дома, – согласилась Кэтрин. – Он великолепный наездник и лучший теннисист. Наверно, за это его и любит король – он напоминает ему его самого в молодости. И, конечно, его обожает принц. Он всегда говорит о дяде Томасе и, разумеется, именно в его кошелек он залезает, если ему не хватает денег на игрушки.
– Принцу повезло, что у него такой щедрый дядя, – сыронизировала Нанетта, но, взглянув на Кэтрин, поняла, что та восприняла этот комплимент буквально. Нанетта посмотрела на раскрасневшиеся щеки леди Лэтимер и промолчала. Однако она надеялась, что им не придется часто встречаться с Томасом Сеймуром, иначе, она опасалась, как бы ее подруга не совершила какой-нибудь ошибки.
Старый боевой конь, герцог Норфолк, повел армию на Шотландию в начале октября, а уже двадцать третьего октября нанес шотландцам сокрушительное поражение под Карлайлом. Через три недели шотландский король умер в собственной постели, как говорили, от отчаяния, оставив в качестве единственной наследницы девочку, которой исполнилась всего неделя от роду, названную Марией. Похоже, длительной борьбе англичан и шотландцев наступил конец, а также исчезла угроза франко-шотландского союза. Шотландскую инфанту должны были помолвить с принцем Эдуардом, и после смерти короля Генриха они должны были совместно управлять обеими странами. Пока же маленькую инфанту должны были привезти в Англию, чтобы воспитывать вместе с принцем, в королевской детской, а Генрих становился пожизненным шотландским регентом.
Это был превосходный план, полное решение шотландской проблемы, и англичане, особенно на севере, ликовали. Внуки Генриха станут королями Англии, Шотландии и Ирландии, граница перестанет быть местом кровавых стычек и пожаров, французы перестанут рыскать, как голодные волки, у заднего двора англичан. Эту новость Пол привез в Морлэнд Елизавете вместе с другими маленькими подарками, которыми стремился развлечь ее. В доме ее не оказалось, но он сразу догадался, где она, так как хорошо изучил все ее излюбленные места уединения.
Она сидела с отсутствующим видом и сложенными на коленях руками на полуразрушенной стене часовни. Пол понимал, что девушка оказалась в незавидном положении: она была помолвлена, но ее жених погиб, оставив ее не женой и не вдовой; она родила ребенка, но не могла считаться матерью. Ее сестра Рут вернулась в Дорсет, и Пол счел долгом чести предоставить ей вполне приличную вдовью долю, как если бы она все-таки была женой его брата, а теперь она вышла замуж за юношу из своего круга. Пол предложил то же самое Елизавете, в душе моля ее не делать этого. Она отказалась, ее даже нисколько не взволновал отъезд сестры и то, что она осталась в Морлэнде одна.
После выплаты штрафов и доли Рут у Пола осталось слишком мало денег, чтобы отремонтировать часовню. Крышу и интерьер уничтожил огонь, окна выбиты, ценности расхищены, а часть наружной стены рухнула, погребя под собой все мемориальные доски, в том числе и доски Роберта и Элеоноры, предков Пола и Елизаветы. Пол дал обет восстановить эти доски сразу же, как только у него окажется хоть небольшая сумма для реставрации часовни. К счастью, старая деревянная статуя Св. Девы уцелела, хотя у нее было повреждено основание и обгорела вся краска, и он поклялся также, что первым делом покроет ее позолотой. У Пола были особые причины ожидать милости Царицы Небесной, которая тоже была матерью. Пол просил Ее помочь ему завоевать сердце Елизаветы.
Елизавета часто приходила на развалины часовни, ее притягивали сюда ощущения пережитого ужаса и спокойствия. Тут и там сквозь трещины в камнях пробивались уже зеленые побеги, мох и лишайник смягчали острые края выгоревших стропил и разбитых черепиц. Ее успокаивало зрелище того, как быстро жизнь преодолевает бесплодие смерти. Часовня нравилась ей и прежде, но теперь она стала для нее еще ближе внутренне.
При виде Пола Елизавета не обронила ни слова, столь же равнодушно выслушав принесенные им новости, как принимала его подарки: она едва замечала его. Она жила в мире собственных мыслей, куда он едва ли мог проникнуть, в сне о Мужчине, вес и величина которого заслонили свет. Это была ужасная и вместе с тем странно притягивающая и очаровывающая фигура. Она не помнила, конечно, реального человека – шок изгладил из ее памяти все воспоминания, – но она создала себе фантазию, с которой ей было легче жить, несмотря на источаемый ею ужас, чем с реальными мужчинами.
О ребенке она и вовсе не вспоминала – это была какая-то странная болезнь, которая кончилась, лихорадка, от которой она оправилась. Она никогда не видела ребенка, и он ничего не значил для нее. Во время беременности ее опорой и поддержкой была Нанетта, однако она не сожалела, когда та уехала – в Нанетте было что-то пугающее, какая-то жестокость и целеустремленность. Она любила Нанетту, но не стремилась вновь увидеть ее.
Елизавета не знала, что с ней станет – это и была главная причина ее апатии. Она боялась будущего, боялась того, что с ней может произойти, боялась того, что ее выдадут замуж, и боялась того, что никогда уже не выйдет замуж. Она нашла прибежище в равнодушии, в уходе в болезнь, которая защищала ее от требований реальности и будущего.
А больше всего Елизавета опасалась Пола – ведь от него исходила главная опасность, он был господином Морлэнда и мог отправить ее домой, когда ему заблагорассудится, или вообще выставить из дома, как нежеланного котенка. Она старалась избегать встреч с ним, но Пол никак не хотел понять этого, так что ей приходилось быть с ним равнодушной, принимать его подарки и отставлять их в сторону, не глядя. Если бы она посмотрела на них, если бы признала их за подарки, то пропала бы. Но ей все труднее удавалось оставаться в плену своего сна – жизнь, та самая сила жизни, которая так быстро затягивала старые шрамы от пожара в часовне, исцеляла и ее существо, наполняла ее стремлением жить, действовать, ощущать. Она в отчаянии отвернулась от Пола и устремила взор в блеклое ноябрьское небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136