Очевидно, об их прибытии было заранее известно, так как на обоих берегах реки толпилось много народу. А когда королева шествовала к барже мимо стражи, многие солдаты храбро благословляли ее.
Она шла – с высоко поднятой головой, не глядя по сторонам, и только пятеро женщин, наблюдавших за ней от ворот, знали, чего ей это стоило. Королева не оглянулась на них, но они были уверены, она знает, что они провожают ее, и это ее ободряло. Они следили за ней полными слез глазами, пока уносящая ее баржа не повернула за изгиб реки и не исчезла из вида.
Глава 19
Король остался в Вестминстере, а двор королевы провел следующие несколько недель как в чистилище, ожидая и страшась новостей – все они были плохими. Последовали новые аресты – сэра Ричарда Пейджа, друга Уайата, а затем брата Мэдж Брайан, Френсиса. Мэдж так переживала, когда услышала об этом, что заболела, и ей разрешили вернуться домой.
В это время в Лондоне оказался Джеймс Чэпем. Он прислал Нанетте записку, в которой сообщал, что сможет получить для нее разрешение вернуться домой, и тогда он сопроводит ее, но Нанетта, помимо чувства долга по отношению к госпоже, не хотела оставлять сестер Уайат – она знала, что ее присутствие успокаивает их. Все трое и примкнувшая к ним Мег Шелтон держались вместе, и в том, что их оставили в покое, не тревожа, был какой-то акт милосердия. Их даже не вызвали к Кромвелю для допроса в период следствия, за одно это можно быть благодарным. Большую часть дня они проводили в часовне в молитвах, а в остальное время сидели вместе, тихо вспоминая прошлое. По взаимному согласию они никогда не упоминали о случившейся катастрофе – это было бы просто невыносимо.
Суд над королевой и ее братом назначили на пятнадцатое мая, а над ее предполагаемыми любовниками–на двенадцатое. В конце концов, на суд в Вестминстере были представлены четверо – Хэл Норис, Франк Уэстон, Уильям Бреретон и музыкант Марк Смитон. Женщины с облегчением вздохнули, когда узнали, что Тому Уайату не было предъявлено обвинение. Благодаря его доброте и обаянию никто, даже в продажном суде, не осмелился обвинить его, а может быть, король не смог расстаться с ним. Его влияние было так велико, что его решили держать до окончания процесса в Тауэре, чтобы он не имел возможности высказаться в пользу королевы. Пейджа и Брайана, за отсутствием улик, освободили, приговорив только к изгнанию.
Суд, конечно, был чистой формальностью – четырем мужчинам зачитали обвинение и разрешили ответить на него. Маленький музыкант, весь съежившийся, сдержал данное под пыткой обещание – признался в сожительстве с королевой, а остальные, ясно и спокойно, отрицали все обвинения и объявили себя невиновными. Тем не менее их признали виновными и приговорили к смерти: трех дворян путем отсечения головы, а простолюдина-музыканта – к повешению.
На следующий день в Гринвич пришел приказ Кромвеля – распустить двор королевы, а ее личное имущество продать. Ее секретарю было приказано составить список ее долгов, включая невыплаченное жалование. Казначею – отчитаться за все драгоценности и бриллианты, принадлежащие как Короне, так и лично королеве, а ее лошадьми и собаками должен был заняться главный конюший. Людей было приказано рассчитать или перевести в штат двора короля. Нанетте, Мэри, Мэдж и Мег позволили удалиться домой, но они вместо этого решили добиться свидания с Кромвелем и, получив его, попросили разрешения заменить дам, прислуживающих королеве в Тауэре.
– Это исключено, – отказал Кромвель. – Дамы отобраны лично королем.
– Мы знаем об этом, – ответила за всех Нанетта, – и почему – тоже известно. Но ведь, мастер, они выполнили свою задачу? Если в воскресенье ее светлость предстанет перед судом, то значит, вся информация, необходимая вам, по этим каналам уже собрана. Будьте милостивы, попросите его светлость послать нас взамен их.
Он задумался, и Нанетта тихо добавила:
– Я знаю, что вы просто исполняете приказ и у вас нет личной вражды к королеве. А нам и ей будет лучше вместе. Сжальтесь, спросите короля.
У Кромвеля был усталый вид – ему приходилось все делать, все контролировать, успокаивать своего капризного господина и выносить презрение общественного мнения за все, что он делал по его приказу, ради него самого и государства. Но, посмотрев на Нанетту и остальных дам, он слегка улыбнулся:
– Хорошо, я спрошу его. Думаю, теперь это уже не причинит вреда. Завтра я сообщу вам его ответ, а теперь, простите...
Они поняли намек и быстро удалились из его маленького кабинета, и, прежде чем за ними закрылась дверь, они услышали, как он уже начал диктовать секретарю следующую бумагу – готовить процесс об измене королевы дело не простое.
Кромвель сдержал свое слово, и вечером в субботу пришло разрешение прибыть в Тауэр рано утром в воскресенье, чтобы помочь их госпоже одеться для суда. Это было довольно грустное занятие, но когда тюремщики впустили их в камеру королевы, она настолько обрадовалась им, что в таком настроении они не видели ее со времен майского турнира.
Большой зал Тауэра – некогда Королевский – стал местом самого знаменитого процесса в истории Англии, так как это был первый суд над законной королевой. В зале собралось две тысячи зрителей, а в конце его были возведены подмостки для судей – большого жюри Кента, двух малых жюри Миддлсекса и членов Тайного совета – всего 72 человека. Центр зала остался свободным, и в нем было установлено одно большое кресло – для подсудимой.
В центре жюри расположился герцог Норфолк, со своим белым маршальским жезлом Англии. Канцлер, лорд Одли, сидел справа от него, а королевский шурин Саффолк – слева. Томаса Болейна, члена Тайного совета, избавили от необходимости судить собственного сына и дочь. Кромвель, генеральный викарий и королевский адвокат в данном процессе, стоял перед помостом, лицом к креслу.
Такова была сцена, которую увидела Нанетта, когда вооруженные иомены отворили огромные двери и лейтенант и констебль Тауэра, сэр Уильям Кингстон и сэр Эдмунд Уолсингам, ввели их. Нанетта и три другие дамы шли парами за королевой, одетой ими в платье красно-коричневого шелка поверх шитой золотом рубашки, с отороченными черным мехом рукавами. Подвернутая и скрепленная булавками вуаль, скрывала волосы. Наряд был несколько мрачен, но очень роскошный. Из-за длительного заточения ее лицо было бледно, однако она держалась спокойно и выглядела гордо и величественно – королева до мозга костей. Но ни она, ни ее спутницы не забывали о замыкающей фигуре этого шествия – палаче в маске с топором, чье лезвие смотрело в сторону от королевы.
Анна села, а ее фрейлины стали по сторонам кресла. Члены жюри принесли клятву на Библии, Кромвель зачитал обвинение, с легкостью перечисляя своим сильным и хорошо поставленным голосом длинные абзацы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Она шла – с высоко поднятой головой, не глядя по сторонам, и только пятеро женщин, наблюдавших за ней от ворот, знали, чего ей это стоило. Королева не оглянулась на них, но они были уверены, она знает, что они провожают ее, и это ее ободряло. Они следили за ней полными слез глазами, пока уносящая ее баржа не повернула за изгиб реки и не исчезла из вида.
Глава 19
Король остался в Вестминстере, а двор королевы провел следующие несколько недель как в чистилище, ожидая и страшась новостей – все они были плохими. Последовали новые аресты – сэра Ричарда Пейджа, друга Уайата, а затем брата Мэдж Брайан, Френсиса. Мэдж так переживала, когда услышала об этом, что заболела, и ей разрешили вернуться домой.
В это время в Лондоне оказался Джеймс Чэпем. Он прислал Нанетте записку, в которой сообщал, что сможет получить для нее разрешение вернуться домой, и тогда он сопроводит ее, но Нанетта, помимо чувства долга по отношению к госпоже, не хотела оставлять сестер Уайат – она знала, что ее присутствие успокаивает их. Все трое и примкнувшая к ним Мег Шелтон держались вместе, и в том, что их оставили в покое, не тревожа, был какой-то акт милосердия. Их даже не вызвали к Кромвелю для допроса в период следствия, за одно это можно быть благодарным. Большую часть дня они проводили в часовне в молитвах, а в остальное время сидели вместе, тихо вспоминая прошлое. По взаимному согласию они никогда не упоминали о случившейся катастрофе – это было бы просто невыносимо.
Суд над королевой и ее братом назначили на пятнадцатое мая, а над ее предполагаемыми любовниками–на двенадцатое. В конце концов, на суд в Вестминстере были представлены четверо – Хэл Норис, Франк Уэстон, Уильям Бреретон и музыкант Марк Смитон. Женщины с облегчением вздохнули, когда узнали, что Тому Уайату не было предъявлено обвинение. Благодаря его доброте и обаянию никто, даже в продажном суде, не осмелился обвинить его, а может быть, король не смог расстаться с ним. Его влияние было так велико, что его решили держать до окончания процесса в Тауэре, чтобы он не имел возможности высказаться в пользу королевы. Пейджа и Брайана, за отсутствием улик, освободили, приговорив только к изгнанию.
Суд, конечно, был чистой формальностью – четырем мужчинам зачитали обвинение и разрешили ответить на него. Маленький музыкант, весь съежившийся, сдержал данное под пыткой обещание – признался в сожительстве с королевой, а остальные, ясно и спокойно, отрицали все обвинения и объявили себя невиновными. Тем не менее их признали виновными и приговорили к смерти: трех дворян путем отсечения головы, а простолюдина-музыканта – к повешению.
На следующий день в Гринвич пришел приказ Кромвеля – распустить двор королевы, а ее личное имущество продать. Ее секретарю было приказано составить список ее долгов, включая невыплаченное жалование. Казначею – отчитаться за все драгоценности и бриллианты, принадлежащие как Короне, так и лично королеве, а ее лошадьми и собаками должен был заняться главный конюший. Людей было приказано рассчитать или перевести в штат двора короля. Нанетте, Мэри, Мэдж и Мег позволили удалиться домой, но они вместо этого решили добиться свидания с Кромвелем и, получив его, попросили разрешения заменить дам, прислуживающих королеве в Тауэре.
– Это исключено, – отказал Кромвель. – Дамы отобраны лично королем.
– Мы знаем об этом, – ответила за всех Нанетта, – и почему – тоже известно. Но ведь, мастер, они выполнили свою задачу? Если в воскресенье ее светлость предстанет перед судом, то значит, вся информация, необходимая вам, по этим каналам уже собрана. Будьте милостивы, попросите его светлость послать нас взамен их.
Он задумался, и Нанетта тихо добавила:
– Я знаю, что вы просто исполняете приказ и у вас нет личной вражды к королеве. А нам и ей будет лучше вместе. Сжальтесь, спросите короля.
У Кромвеля был усталый вид – ему приходилось все делать, все контролировать, успокаивать своего капризного господина и выносить презрение общественного мнения за все, что он делал по его приказу, ради него самого и государства. Но, посмотрев на Нанетту и остальных дам, он слегка улыбнулся:
– Хорошо, я спрошу его. Думаю, теперь это уже не причинит вреда. Завтра я сообщу вам его ответ, а теперь, простите...
Они поняли намек и быстро удалились из его маленького кабинета, и, прежде чем за ними закрылась дверь, они услышали, как он уже начал диктовать секретарю следующую бумагу – готовить процесс об измене королевы дело не простое.
Кромвель сдержал свое слово, и вечером в субботу пришло разрешение прибыть в Тауэр рано утром в воскресенье, чтобы помочь их госпоже одеться для суда. Это было довольно грустное занятие, но когда тюремщики впустили их в камеру королевы, она настолько обрадовалась им, что в таком настроении они не видели ее со времен майского турнира.
Большой зал Тауэра – некогда Королевский – стал местом самого знаменитого процесса в истории Англии, так как это был первый суд над законной королевой. В зале собралось две тысячи зрителей, а в конце его были возведены подмостки для судей – большого жюри Кента, двух малых жюри Миддлсекса и членов Тайного совета – всего 72 человека. Центр зала остался свободным, и в нем было установлено одно большое кресло – для подсудимой.
В центре жюри расположился герцог Норфолк, со своим белым маршальским жезлом Англии. Канцлер, лорд Одли, сидел справа от него, а королевский шурин Саффолк – слева. Томаса Болейна, члена Тайного совета, избавили от необходимости судить собственного сына и дочь. Кромвель, генеральный викарий и королевский адвокат в данном процессе, стоял перед помостом, лицом к креслу.
Такова была сцена, которую увидела Нанетта, когда вооруженные иомены отворили огромные двери и лейтенант и констебль Тауэра, сэр Уильям Кингстон и сэр Эдмунд Уолсингам, ввели их. Нанетта и три другие дамы шли парами за королевой, одетой ими в платье красно-коричневого шелка поверх шитой золотом рубашки, с отороченными черным мехом рукавами. Подвернутая и скрепленная булавками вуаль, скрывала волосы. Наряд был несколько мрачен, но очень роскошный. Из-за длительного заточения ее лицо было бледно, однако она держалась спокойно и выглядела гордо и величественно – королева до мозга костей. Но ни она, ни ее спутницы не забывали о замыкающей фигуре этого шествия – палаче в маске с топором, чье лезвие смотрело в сторону от королевы.
Анна села, а ее фрейлины стали по сторонам кресла. Члены жюри принесли клятву на Библии, Кромвель зачитал обвинение, с легкостью перечисляя своим сильным и хорошо поставленным голосом длинные абзацы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136